истину. Вполне достаточно того, что подозрительный гость с паспортом,
выданным в Бомбее, будет списан в расход, как очередной большевистский
шпион. Впрочем, возможен и другой выход - в первый же день ему намекнули:
за весьма солидную сумму Ростислава могут признать больным и отправить в
госпиталь. Насколько он понял, это была обычная практика: из госпиталя
легче освободиться.
На следующем допросе Арцеулов заявил, что желает дать показания, но
лишь кому-либо из высших чинов богоугодного заведения, где его держат. Как
ни странно, это подействовало. Через час его привели в кабинет полковника
с забавной фамилией Нога. На этот раз его выслушали внимательнее. Впрочем,
Нога ему тоже не поверил и без особого интереса предложил назвать
кого-либо из офицеров Русской Армии, которые могли бы засвидетельствовать
его, Ростислава, подозрительную личность.
И тут Арцеулов впервые понял, что ему придется нелегко. К Адмиралу
его и Гришина-Алмазова отправлял лично Деникин - но бывший
Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России еще в марте покинул
негостеприимный Крым. При их разговоре присутствовал генерал Романовский,
но бывшего заместителя Верховного не так давно застрелили в Стамбуле. Были
и те, вместе с кем он воевал. Но ни Маркова, ни Дроздовского уже не было в
живых, погиб и Гришин-Алмазов. Оставались просто фронтовые товарищи.
Волнуясь, Арцеулов стал называть фамилию за фамилией. Нога, кивая,
записывал, но вид его был настолько недоверчивым, что Ростислав понял, -
это едва ли поможет.
Все оказалось еще хуже. Дней через пять Ростислав был вновь вызван к
полковнику, и тот откровенно предложил ему не водить контрразведку за нос.
Когда Арцеулов попытался узнать о судьбе своего запроса, то Нога молча
протянул ему список.
Из его товарищей не уцелел никто. Ротный - капитан Корф уже в чине
полковника пропал без вести, выполняя секретное задание командования.
Офицеры его взвода погибли еще в 19-м, а совсем недавно, в марте, умер от
тифа Андрей Орловский.
Князь Ухтомский, на встречу с которым он надеялся больше всего, так и
не попал в Крым. Его часть была отрезана под Новороссийском и отступила
куда-то к грузинской границе.
У Арцеулова была безумная мысль попроситься на встречу с самим
Врангелем - барон мог его помнить, но он понял: в этом ему откажут.
Итак, не оставалось никого. Прошел всего год - и он вернулся на
кладбище. Даже хуже - никто уже не скажет, где, в каких местах от Тулы до
Симферополя находятся могилы его товарищей...
...Полковник Нога, внимательно наблюдавший за ним, внезапно изменил
тон. Похоже, лицо Ростислава сказало ему больше, чем все слова. Подумав,
он предложил назвать кого-либо из офицеров других частей, которые могли бы
помнить Арцеулова.
И тут блеснула надежда. Он же хорошо знал ребят из отряда
Дроздовского! Он был знаком с самим Дроздовским, но того уже нет в живых.
Ростислав назвал капитана Туцевича, с которым был знаком еще с 16-го.
Полковник Нога покачал головой: Туцевич, успевший стать полковником и
командиром артиллерийского дивизиона, убит прошлым летом.
Арцеулов стал лихорадочно вспоминать. Он неплохо знал еще двоих:
капитана Макарова и поручика Тургула. Нет, кажется, Тургул тоже успел к
весне 19-го стать капитаном и даже получить батальон. Ростислав хотел
назвать Макарова, но вспомнил: того перевели в штаб Май-Маевского, а
значит, его тоже могло не быть в Крыму. И он назвал Тургула.
Брови полковника поползли вверх. Он заявил, что капитана Тургула не
знает, а что касается его превосходительства генерала Тургула, то запрос
сделать можно, если, конечно Арцеулов знаком именно с ним.
В первую секунду - Ростислав стал вспоминать, не было ли у Антошки
Тургула дяди генерала, но потом решил, что терять ему совершенно нечего.
Тем более, выяснилось, что и Антошку и загадочного генерала зовут
одинаково - Антоном Васильевичем...
...Через три дня дверь его камеры распахнулась, и появился Антошка -
веселый, как всегда, подтянутый, в лихо заломленной на затылок - по
примеру покойного Дроздовского - фуражке. Год назад они не были особо
близки, но Антошка, похоже, явно радовался встрече. Они обнялись, и Тургул
потащил его из камеры. Какие-то тюремные крысы пытались толковать о
нарушенном порядке и о бумагах, которые должно заполнить. Внезапно лицо
Антошки изменилось, он рыкнул - и контрразведчиков сдуло ветром. И тут
только Арцеулов заметил, что на Антошке не обычный офицерский китель, а
щегольская форма дорогого сукна. А еще через несколько минут он узнал то,
что добило окончательно: Антошка, то есть, конечно, Антон Васильевич, не
просто генерал, которых в Крыму и так окопалось достаточно. Бывший поручик
командовал лучшей дивизией белой армии - Дроздовской.
С этой минуты жизнь пошла совершенно иначе. В тот же день, едва дав
Арцеулову привести себя в порядок после узилища, его доставили прямиком к
Главнокомандующему. Оказывается, Врангель помнил и Арцеулова, и задание, с
которым отправляли его к Адмиралу. Ростислав сразу же получил выговор за
то, что не решился обратиться прямо к Главкому, а затем Врангель слушал
его больше двух часов. Арцеулов понимал, что его рассказ уже не имеет
никакой практической ценности. Все, ради чего его посылали через фронт,
погибло вместе с Колчаком. Но барону было, похоже, просто интересно.
Ростислав был единственным, кто сумел добраться к Колчаку - и вернуться.
Врангель слушал его не перебивая, как слушают сказку или древний миф о
героях...
...Из кабинета Врангеля Ростислав вышел уже подполковником. Поскольку
документов у него не оставалось, он мог легко стать и генералом - барон
верил на слово. Конечно, подобная мысль даже не приходила в голову, но
кое-какие выводы Арцеулов уже успел сделать. Здесь, в Крыму, очень легко
отправляли людей в контрразведку - и так же легко повышали в чинах.
Оставалось узнать, как здесь воюют.
Тургул обещал ему должность заместителя командира полка - и не
простого, а Первого Офицерского, лучшего в дивизии. Иного желать просто
невозможно, и Ростислав заранее обрадовался. Оставался пустяк, чистая
формальность - пройти через армейских эскулапов, дабы получить справку,
без которой здесь, как, впрочем, и всюду, дела не делались. Ростислав с
легким сердцем зашел в центральный севастопольский госпиталь - и был
признан полностью негодным к службе.
Это был конец. Напрасно он доказывал, шумел, пытался поднимать гирю и
стоять на руках. Врачи были неумолимы, а когда он в отчаянии бросился к
Тургулу, тот выслушал сочувственно, но с медициной посоветовал не
шутить...
...Через несколько дней Арцеулов попал на прием к какому-то
столичному светиле, занесенному военным ветром в Симферополь. И тут уж ему
самому стало не до шуток. Светило говорило долго, сыпало латинскими
терминами, но главное Ростислав уловил сразу. Его фронтовые контузии были
не в счет - с этим на третий год войны успели свыкнуться. То, из-за чего
его не пускали на фронт в Сибири, здесь бы не помешало. Но дело было в
другом - у него оказалась черепная травма - свежая, обширная, поразившая
почти треть мозга.
Арцеулов вспомнил: падающий "Муромец", лопнувшие ремни и страшный
удар, после чего все стало черно. "Никогда не снимай перстня!" Тогда он не
послушал совета, отдал перстень Лебедеву - и тот остался невредим. В
памяти всплыло давнее видение: он, прикованный к креслу, смотрит на глухую
стену неведомого ему парижского дома...
Он не выдержал и принялся расспрашивать. Светило долго отнекивалось,
но затем все-таки разговорилось. После травмы у Арцеулова должны были
начаться приступы слабости, временная потеря координации и сильная,
невыносимая боль...
...Все это было. Ростислав вспомнил дорогу от Челкеля, переход к
монастырю - дни, когда казалось, что он попросту не дойдет, свалится и
останется навсегда под чужим холодным небом, если, конечно, краснопузый
Косухин не потащит его дальше в приступе внеклассового великодушия...
Светило подтвердило - так и должно было начинаться. А еще через
несколько дней, в крайнем случае, недель, Ростислава ждал полный паралич.
То, что этого до сих пор не случилось, явилось для петроградского светила
величайшей и абсолютно неразрешимой научной загадкой...
...Но Арцеулов знал то, о чем никому не рассказывал здесь, в Крыму.
Тайное убежище, монахи в оранжевых плащах и Цронцангамбо, лечивший его
каким-то пахучими мазями. Тогда боль и слабость отступили. Позже, в Индии,
почти ничего не напоминало о травме. Другое дело, насколько долго будут
действовать эти загадочные снадобья...
...Единственно чего он добился - это должности офицера по особым
поручениям при штабе Главкома. Месяц Арцеулова держали в тылу, посылая
инспектировать склады, пока наконец он не выбил право ездить на фронт.
Конечно, это было абсолютно не то. Арцеулов ехал в Крым не инспектировать
- он ехал воевать, и очень скоро его посетило первое сомнение.
Может, Ростиславу все-таки стоило остаться в Индии и вместе с
Ингваром организовывать экспедиции в Гималаи. А может, и эта мысль
посещала его все чаще, надо было ехать в Париж, чтобы краснопузый дурак
Степка не оставался там один...
...Он не выдержал и написал Валюженичу, сообщив свой симферопольский
адрес. Ответа не было, и тревога росла. Ростислав вспомнил последний
разговор с Наташей, странную телеграмму от Карла Берга и еще более
странное молчание Тэда и девушки. Конечно, американец мог уехать, забыть -
но Наташа должна помнить...
...В свободное время, которого здесь оказалось слишком много,
Арцеулов забегал в библиотеки: и в симферопольскую городскую, и в
знаменитую севастопольскую, основанную адмиралом Лазаревым. Там он нашел
немало статей Семирадского, пару публикаций Семена Богораза и массу работ,
напечатанных Бергами - Карлом и Федором, отцом Наташи. Были и Наташины
статьи, но прочитать их, равно как и все прочие, Ростислав так и не смог.
Физика и высшая математика - от этого он полностью отвык за фронтовые
годы.
Перелистав "Известия Императорской Академии Наук", Арцеулов нашел
статью Родиона Геннадиевича, который оказался на простым учителем, а
почетным доктором Стокгольмского университета. Вероятно, бывший ссыльный,
фамилия которого, как выяснилось, была Соломатин, рассказал своим
случайным гостям далеко не все. Статья называлась "Предварительный анализ
древнедхарской письменности на основании памятников Северного Урала".
Решив, что это таки не математика и не теория частиц, Ростислав решил ее
основательно проштудировать, но не успел. Барон отправил его под
Александровск; где Дроздовская дивизия насмерть схватилась с 13-й армией
бывшего поручика Уборевича...
День клонился к закату, но грохот канонады не стихал. Напротив, он
становился слышнее, словно бой приближался к тому месту, где на командном
пункте ждал донесений Тургул. Арцеулов то и дело поглядывал на товарища -
лицо Антошки оставалось невозмутимым, даже веселым, но глаза выдавали
скрытое беспокойство. Что-то складывалось не так.
- Антон Васильевич, я съезжу, - Арцеулов обращался с этой просьбой
уже в третий раз. Как и прежде Тургул лишь посмеивался, грозя санаторием,
но в его веселости уже чувствовались неуверенность и тревога. Ростислав
видел, что Тургул и сам готов немедленно мчаться в Александровск, где
сражались "дрозды", но заставляет себя ждать.
Было уже около семи, когда адъютант позвал Тургула к телефону.
Антошка отсутствовал долго, а вернувшись, бросил уже без всякой улыбки:
