буди мне грешному. Она возложила свои худосочные руки ему на
плечи, приблизив лицо к лицу, жарко неприятное дыхание к
устам-конфеткам, языком впиваясь в них алчущим поцелуем.
Утешительница в скорбях и радостях. Он отстранил ее.
- Не надо так сразу...
- А как надо? Плавно-поступательно от единичного к целому.
Придурок! Ты бы и в постели читал своих хуйлософов, пока у тебя
сосут.
Стройный сонм ангелов с нимбами седых волос вокруг лысин.
Бескрылые учителя, ничем не могущие помочь бедняжке.
- Пойдем. Это все уже зря.
Над их головами умершее небо по приказу свыше положили в
цинковый гроб. Чай ф с полтиной до всегда праздничного
фейерверка звезд. Рядом с ними люди странномуравейником текли в
поисках блаженства удовлетворенных и просто так, как они
вдвоем, схватившись руками-обрубками за вечернее тело улицы.
Разноцветные молодцы катили на роликах свои души в рай, а тела
под колеса встречных машин-убийц, в которых мчались одноцветные
девицы - прислужницы Сатаны. Он твой верный друг и наставник в
лабиринте чувств. Подпиши кровью контракт и любая твоя, пока не
грянет сводный оркестр Армагеддона. О, Боже, как я ее ненавижу
и не могу без нее.
Дерьмовочка ковыряла в носу, извлекая козявки на свет
Божий, приговаривала: "Козя-ф-фвочки мои, мила-а-ашечки мои.
Идите погуля-а-айте на свежем воздухе. У-у-у, хорошие".
Дура-кривляка, как та на корабле, что приворожила меня
еврейским шармом и лисьей грудью. Читал ей стихи Синявского и
страдал по ночам в каюте, что нет ее рядом в постели. На втором
ярусе было бы весьма забавно. Воспоминания кружились в его
голове чехардой женщин, уныло бродивших по его лабиринту
чувств, где царил привкус тленья и розового масла. Он пытался
усердно молиться, как послушник, но она приходила в наготе
прекрасная и присваивала себе его душу. Берущий ее - да
обратится в скорпиона. Нет. Берущий ее - то же, что хватающий
скорпиона. Священные письмена мчались сквозь кровоточащие
пространства железных дев, преобразуясь в слова другие,
звучащие глупо-лирично назойливым лейтмотивом. Ее рядом
помогало пилюлями от скорбящих над телами невинно подохших днем
и ночью, но не сейчас вечером, когда они бредут странники
вечные от сотворения мира. Ее вонючая плоть - Mercy Street с
тонюсеньким позвякиванием колокольцев не во времени кришнаитов.
Она сказала:
- Птенчик, ты - чмо. Но мне жаль тебя. -Ухмылка для фото
на долгую нечеловеческую память. - Спасти тебя сейчас могут
только холодный душ, бутылка водки и замогильные шуточки Арйаны
Вэджи. Поехали к нему.
We do what we`re told.
Над троллейбусной остановкой бесцветным облаком витало
раздражение, невидимое никому, но прикасаемое ко многим
воспоминаниями, нытьем о несчастной любви и несбывшихся
надеждах, поэтому все нервничали одним вопросом: где же
троллейбус?
Троллейбус.
Медленно полз по улице с названием великого до
непристойности прошлого шаркающим ходом старушка троллейбусный
бус. Пассажиры с застывшими масками на лицах пронзали
ограниченную домами перспективу сквозь запыленные окна
притупленными разумной достаточностью взглядами. Возле каждого
на привязи скучала его карма и потасканной аурой каждый прикрыт
был, чтобы не дай Бог, не приведи, Господи, свят, свят, свят,
ох, неужели, не соприкоснуться слабым тельцем с холодным до
кровожадности космосом, где сглаз да порча рука об руку шныряют
в поисках человечьего мяса сладковкусного. Город тоже был
частью ауры, поэтому люди не всегда боялись его.
Троллейбус подкатил к остановке. В его ненасытном чреве
были заживо погребены все те, кто долгими бдениями на
остановках жаждал нелегкой участи пассажиров. Удел которых
шаркающим ходом сумерки раздвигая ближним светом ехать,
замечая, не замечая, что в сумерках все иначе, и даже есть
место для утонченного восторга, когда хочется слушать рыдания
виолончели и коверкать слова на потеху себе и близлежащим.
Поехали.
Следующая остановка: Imagines mortis.
НАДЕЖДА
В тебе я чту венец исканий наш
Из сонных трав настоянная гуща,
Смертельной силою тебе присущей,
Сегодня своего творца уважь!
Гете. "Фауст"
Я жду, когда мне смерть с печальной радостью в чернеющих
глазницах маски скорби исполнит самбу (почему не Stabat
Mater?).
Моя последняя и в то же время первая любовь очерчивает
круг с конца в начало, лишая смысла и начало и конец.
Сквозь отвратительные крики ребятни я слышу потаенный
смех, вселяющий и ужас и надежду: волнения души в хрусталь
бокала истекут отравленным вином.
Что значит жизнь, когда хранительница тайн манит
полуистлевшею рукой.
Природа шепчет: за окном весна, очнись! Но это за окном, а
здесь зима ползет из дальнего угла и ледяных уродов череда
затеет бал.
Пусть будет так, сегодня их игра мне будет сердце
согревать и в бесконечность провожать, уродством забавляя.
В чем тайна красоты?
В чем притягательность обезображенных тенями ада лиц?
Эстет всегда измыслит смерть и будет наслаждение ловить, в
предчувствиях изнемогая.
Гармония возможна только там, где растлевать ее не
забывают.
Я жду, когда безумных демонов орда проникнет внутрь того,
кем я стремился быть еще вчера, но вовремя очнулся.
Дабы обнять дрожащею рукой прелестный стан, укрытый черною
сутаной и маску скорби целовать, чтобы затем в порыве страстном
одним движением ее сорвать.
О, высший миг блаженства!
Под маской:
Уродство абсолютной пустоты, лишенной цвета, запаха и
крови, но в этом отражение мое, и я готов с ним навсегда в
единстве нераздельном слиться.
ХАМАТВИЛ
(реферат для воскресно-приходской школы)
Иоанн Хаматвил (I в. н. э.) - по мнению монахов-ессеев,
знавших его с отроческих лет, некоторое время это имя носил
демон Асмодей, и под этим именем он явился бродячему
проповеднику из Галилеи Иешуа Ханоцри. Хаматвил и сам был
исключительно искусным проповедником. Сохранились обрывочные
записи его проповедей, по которым совершенно ясно, что он имел
голос несоизмеримо более сильный, чем может иметь смертный
человек. Согласно свидетельств очевидцев: он был крупного
телосложения, носил одежду из шкур убитых им диких животных и
хранил на лице огромные глаза, пылавшие огнем Геенны.
Кастильский раввин Моисей Леонский считал, что решение Асмодея
принять облик Иоанна Хаматвила (Крестителя - согласно
христианской традиции) было обусловлено междоусобной распрей,
вспыхнувшей в начале новой эры в иудейской преисподней. Именно
в это время Велиал, верховный правитель Шеола, решил покончить
со слишком большой самостоятельностью своих вассалов: рефаимов,
злых духов шедим и ангелов-мучителей. Это вынудило Асмодея,
привыкшего по своему усмотрению карать души умерших, разыграть
христианскую карту.
Проведя отроческие годы в Кумране среди монахов-ессеев,
Иоанн, достигнув мужского возраста, избрал судьбу скитальца,
несущего истину будущим грешникам. Обученный письменности и
обладая прекрасным слогом, он никогда не писал, предпочитая,
чтобы другие, как правило малограмотные и не владеющие
премудростями высокого стиля, записывали его полные яда и
целебных свойств проповеди. Христианские теологи, напуганные
изысканным садомазохизмом его речей, до сих пор считают Иоанна
последним ветхозаветным пророком, провозгласившим наступление
Царства Света. Их не смущает даже то, что он, усомнившись в
правильности своего выбора и не имея сил изменить что-либо,
послал к Иешуа двух огнепоклонников с вопросом: "Ты ли тот, за
кого себя выдаешь?" Ответ Иешуа поверг его в ярость5, однако
благодаря заклятию, которое наложила Иродиада, призвав на
помощь повелителя теней Асмодея и при этом смешав выделения
похотливой женщины с желтком яйца, снесенного черной курицей,
он не смог покинуть пределов своей темницы.
Смерть Хаматвила была удивительной и породила множество
интерпретаций. Так, в одном из апокрифов, приписываемых Евсевию
Кессарийскому или кому-то из его учеников, говорится, что за
три дня до пира, на котором Саломея потребовала за свой танец
голову Иоанна, ей во сне явился ангел: одно крыло которого было
черным, как ночь, а другое сияло словами сокровенных молитв,
одной половиной лица ангел смеялся, другой проливал имбирные
слезы, во рту у него был язык, подобный укусу змеи; и ангел
сказал ей, и слова его разрушили три дня ожиданий: "Спасется
только тот, кто умеет убивать знаки, изобличающие истину во
лжи". После пира, когда Саломея, изнасилованная своим дядей,
брела по оглохшим от праздничного шума галереям махеронского
дворца, ее взор был украден треснутым зеркалом, в изодранной
глубине которого она успела заметить ускользающую тень ангела,
пригрезившегося ей тремя ночами ранее. Ярость львицы охватила
душу принцессы, с тех пор никто больше не слышал ее прежнего
голоса. Бес овладел голосовыми связками Саломеи, и бес заставил
ее, ворвавшись в спальню тетрарха, бросить тому в лицо слова,
полные гноя обличений и ужаса смерти: "Ты, сын первого Ирода,
тетрарх Галилеи и Переи, услышь от меня пророчество, идущее из
преисподней и ведущее туда же. Царь набатейский никогда не
забудет, что выгнал его дочь без всякой на то причины, царь
набатейский выполнит клятву отомстить тебе за свое поругание,
его тараны разрушат стены твоей крепости, пыль из-под копыт его
коней покроет саваном твои города, а в это самое время умрет и
римский император, который сейчас тебя опекает и охраняет; и
его место займет другой, который с большой охотой выслушает
жалобы твоих врагов, и ты будешь отсюда изгнан, и бросишь эти
города и долины, какими тут владеешь; твои рабы и наложницы
тебя не пожелают знать, и побредешь ты по голым полям,
отравленным ненавистью оскорбленных, и только одна Иродиада
разделит твое несчастие, но присутствие сообщницы не позволит
тебе забыть улицы, мощенные окровавленными трупами, а проказа
каленным железом выжжет на твоем теле свои клейма, и ты будешь
выть, как роженица, а голодные псы будут лизать твои раны, и
только полубезумная Иродиада будет возле тебя без слез в
последнюю ночь твоей смертной агонии. Так прорицает Асмодей".
Противники школы Валентина утверждали, что смерть Иоанна
Хаматвила и события, связанные с нею, были спровоцированы одной
из первых гностических сект в Малой Азии, получившей влияние
при дворе Ирода Антипы. Суть мистерии, разыгранной по их
сценарию в Махероне, заключалась в следующем:
Саломея, олицетворявшая собой Ахамот, т.е. Софию падшую, с
помощью сексуальной пляски будит в мужчинах желание, что
соответствует рождению материи на уровне чистой
потенциальности. Ее просьба к Ироду - в награду за свой танец
отсечь голову Иоанну, преследует две цели: первая - создание
демиурга; вторая - создание Абраксаса. Палач, отсекающий голову
Иоанну - демиург; кровь, пролитая при казне - первоматерия,
отягощенная злом. Согласно доктрины валентиан, демиург творит
при тайном, неведомом ему содействии Ахамот (приказ отдает
Ирод, но побудительная причина - просьба Саломеи, которую палач
не слышал). Обезглавленный пророк перерождается в
космологическое божество по имени Абраксас; в своем труде
"Panarion", направленном против ересей, включая языческие
философские школы и иудейские секты, епископ Саламина Епифаний
упоминает сирийскую полугностическую секту, члены которой
