по-русски - хутор. В России же, как во многих других странах, были де-
ревни - места компактного проживания земледельцев, окруженные полями.
"Ферма" и "деревня" - совершенно разные вещи...
Вернемся к крестьянам-единоличникам. Они как раз никакого зерна в Ев-
ропу не вывозили и не могли вывозить - по той простой причине, что из-за
малого количества земли и почти первобытного уровня ее обработки не спо-
собны были производить излишки.
"И я не тому дивлюсь, что бывали восстания крестьян, а нужно дивиться
тому, что их было все же очень мало", - пишет митрополит Вениамин.
Русская деревня до революции хронически голодала - это непреложная
истина, опровергающая сказочки о "кисельных берегах". Надежным свидете-
лем может послужить автор написанных в эмиграции воспоминаний А.Н. Нау-
мов, бывший в 1915-1916 гг. министром земледелия. Он участвовал в борьбе
с "самарским голодом" еще в конце прошлого века, когда "небывалые недо-
роды 1897-1898 гг. повлекли за собой почти повсеместное недоедание, а в
ряде районов настоящий голод с его последствиями - цингой и тифом". "Что
же мне пришлось увидеть? Россия фактически не вылезает из состояния го-
лода то в одной, то в другой губернии, как до войны, так и во время вой-
ны". Видный сановник Ламздорф оставил схожие воспоминания: "От просящих
хлеба нет прохода. Окружают повсюду толпой. Картина душераздирающая. На
почве голода тиф и цинга". Мало того, министр иностранных дел Гире "в
ужасе от того, как относятся к бедствию государь и интимный круг импера-
торской семьи". Царь... не верит, что есть голод! За завтраком в тесном
кругу "он говорит о голоде почти со смехом". Находит, что раздаваемые
пособия только деморализуют народ, вышучивает тех, кто уезжает в губер-
нии, чтобы наладить помощь. Такое отношение к бедствию "разделяется,
по-видимому, всей семьей".
Когда общественность сама пыталась организовать хоть какую-то помощь,
этому мешали те же сановники. Полковник А.А. фон Вендрих, инспектор ми-
нистерства путей сообщения и фаворит царя, посланный особоуполномоченным
в пострадавшие от голода районы, дезорганизовал грузовое движение на
центральных магистралях, загнал в тупик одиннадцать тысяч вагонов с зер-
ном, шесть с половиной миллионов пудов подмокли и стали гнить.
Доложили царю. Николай раздраженно отмахнулся: "Не говорите о нем
вздора, это достойный офицер. Всяких побирающихся будет много, а таких
верных людей, как Вендрих, раз-два и обчелся".
Вендрих просто гноил отправленный голодающим хлеб. Алабин, председа-
тель Самарской губернской земской управы, получив крупные взятки от хле-
боторговцев, отправил голодающим гнилую муку, а в другие районы - зерно
с примесью ядовитых семян куколя и других сорняков.
Начались эпидемии, люди гибли от отравления. Алабина отдали под суд,
но оправдали ввиду "неумелости".
Еще один фаворит царя, товарищ министра внутренних дел Гурко, которо-
му было поручено создать резерв зерна, за взятку переуступил свои полно-
мочия иностранцу Лидвалю - а тот вообще сорвал поставки. Наумов, говоря
о голоде, особо подчеркивал "неподготовленность административных верхов,
их неспособность обеспечить снабжение, учет и размещение по стране имею-
щихся запасов". Так стоит ли удивляться, что по всей стране горели поме-
щичьи усадьбы и идиллические "дворянские гнезда"?
О "готовности" России к первой мировой войне авторитетно может пове-
дать А.И. Деникин: "Положение русских армии и флота после японской вой-
ны, истощившей материальные запасы, обнаружившей недочеты в организации,
обучении и управлении, было поистине угрожающим. По признанию военных
авторитетов, армия вообще до 1910 г. оставалась в полном смысле слова
беспомощной. Только в самые последние перед войной годы (19101914) рабо-
та по восстановлению и реорганизации русских вооруженных сил подняла их
значительно, но в техническом и материальном отношении совершенно недос-
таточно. Закон о постройке флота прошел только в 1912 году.
Так называемая "Большая программа", которая должна была значительно
усилить армию, была утверждена лишь... в марте 1914 г. Так что ничего
существенного из этой программы осуществить не удалось: корпуса вышли на
войну, имея от 108 до 124 орудий против 160 немецких и почти не имея тя-
желой артиллерии и запаса ружей".
В числе главных причин этого Деникин называет "нашу инертность, бю-
рократическую волокиту, бездарность военного министра Сухомлинова - "со-
вершенно невежественного в военном деле".
Ситуация усугублялась еще и тем, что русская армия то и дело шла в
наступление совершенно не подготовившись - поскольку союзники, терпевшие
поражение за поражением, панически просили помочь, и полк за полком ло-
жился костьми, спасая "цивилизованных" французов и англичан...
По исконному российскому обычаю, когда дела шли плохо, вместо крити-
ческого и беспристрастного анализа в пожарном темпе выискивали "изменни-
ков" и "супостатов". Иная клевета, родившаяся в начале первой мировой,
не умерла до нашего времени...
И советские историки, и антисоветски настроенные эмигранты частенько
прохаживались в адрес "изменника и предателя" генерала Ренненкампфа,
якобы главного виновника сокрушительного поражения армии генерала Самсо-
нова в Мазурских болотах. Главный упор, как легко догадаться, делался на
немецкое происхождение Ренненкампфа - других доказательств попросту не
было.
Однако А.И. Деникин дает совершенно иную картину событий, безогово-
рочно реабилитируя Ренненкампфа, к которому относился с большим уважени-
ем, и возлагает вину на самого Самсонова, допустившего ряд серьезнейших
промахов. И нашедшего в себе силы застрелиться после гибели своей ар-
мии...
Кстати, в одном из крупных поражений русских войск в Карпатах был
прямо повинен генерал Брусилов, но впоследствии, уже служа у красных,
свалил все на генерала Корнилова, прекрасно понимая, что опровергнуть
его ложь никто не в состоянии...
Принято считать, что к Февральской революции положение на фронтах на-
ладилось. Больше стало пушек, снарядов, другой военной техники. В подт-
верждение любят цитировать и Черчилля, и Деникина.
Все так. Однако при этом упускается из виду одна простая вещь: готов-
ность к успешному продолжению военных действий вовсе не означает автома-
тически, что в государстве все благополучно, что оно здорово. Лучше всех
в Европе в 1939 г. к большой войне оказалась подготовленной Германия -
но свидетельствует ли это о здоровье государственного организма и нации?
Скорее наоборот...
Воз увяз в трясине. Монархия в феврале рухнула. Многозначительная де-
таль: петербургский градоначальник генерал Хабалов, которому было пору-
чено подавить беспорядки, даже не в состоянии был напечатать увещевающие
воззвания. С превеликими трудами выпустив несколько экземпляров листо-
вок, послал городовых наклеить их "гдe-нибудь". Дальше ехать некуда...
Шульгин писал: "Дело было в том, что во всем этом огромном городе нельзя
было найти несколько сотен людей, которые бы сочувствовали власти... и
даже не в этом... Дело было в том, что власть сама себе не сочувствова-
ла. Не было, в сущности, ни одного министра, который верил бы в себя и в
то, что он делает" [215].
Ставка Николая на бездарности ничем другим закончиться и не могла...
Столыпин сказал однажды: "Никто не может отнять у русского государя свя-
щенное право и обязанность спасать в дни тяжелых испытаний богом вручен-
ную ему державу". Но дело как раз в том, что Николай сам, добровольно,
снял с себя это право. "Отрекся, как роту сдал", - не без брезгливости
замечает Шульгин.
Можно, конечно, сваливать все на измену командующих фронтами. В самом
деле, все они, поголовно, на вопрос о желательности отречения ответили
положительно: великий князь Николай Николаевич (Кавказский фронт), гене-
рал Брусилов (Юго-Западный фронт), генерал Эверт (Западный фронт), гене-
рал Сахаров (Румынский фронт) генерал Рузский (Северный фронт), адмирал
Непенин (командующий Балтийским флотом). Колчак, командующий Черноморс-
ким флотом, от посылки аналогичной телеграммы воздержался, но с мнением
других "согласился безоговорочно", как и начальник штаба Ставки генерал
Алексеев.*
* Исключая великого князя и Брусилова, все они потом погибнут - рево-
люция подобна Сатурну... Непеннна убьют матросы. Колчака расстреляют си-
бирские партизаны, имевшие мало общего с большевиками. Рузского по при-
говору суда расстреляют в Ессентуках. Эверта вскоре убьют на фронте сол-
даты. Алексеев, надломленный поражениями, умрет на Дону. Все они полага-
ли, что из кувшина, с которого столь неосмотрительно сорвали печать, вы-
нырнет нечто пристойное, с европейской конституцией в лапках. А вынырну-
ло клыкастое чудовище. И совершенно некого винить. Просто не могло быть
другого финала...
Но возникает другой вопрос: смогли бы высшие военные чины столь легко
отречься от императора, с которым связывали бы хоть какие-то надежды?
Вряд ли. Просто-напросто ничтожный "Ники" потерял всякий авторитет.
Вдумайтесь: никто не выступил в его защиту. У Людовика XVI, по крайней
мере, нашелся полк швейцарцев и несколько десятков дворян, открывших ру-
жейный огонь по рвущимся в Тюильрн восставшим. Дветри сотни человек все
же выступили с оружием в руках.
У Николая не было и этого. Мэсси, правда, упоминает о некоем "предан-
ном эскадроне кавалергардов", якобы двое суток скакавшем по снежному
бездорожью из Новгорода на защиту царя и династии, но это больше похоже
на одну из тех легенд, что в избытке сопровождают любое крупное истори-
ческое событие...
Все бросили. Все оставили. Морис Палеолог отмечает: "Одним из самых
характерных явлений революции, только что свергнувшей царизм, была абсо-
лютная пустота, мгновенно образовавшаяся вокруг царя и царицы в опаснос-
ти.
При первом же натиске народного восстания все гвардейские полки, в
том числе великолепные лейб-казаки, изменили своей присяге верности. Ни
один из великих князей тоже не поднялся на защиту священных особ царя и
царицы: один из них не дождался даже отречения императора, чтобы предос-
тавить свое войско в распоряжение инсуррекционного правительства*. Нако-
нец, за несколькими исключениями, тем более заслуживающими уважения,
произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и са-
новников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали
в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников императорс-
кого величества" [145].
* Речь идет о Кирилле и его гвардейском флотском экипаже.
И тут же французский посол приводит мнение некоей русской "госпожи
P.": "Да это он нас покинул, он нас предал, он не исполнил своего долга,
это он поставил нас в невозможность защищать его. Не его предали родня,
гвардия и двор, а он предал весь свой народ".
Оставшаяся для нас загадочной "госпожа Р." была права. Бездарный,
жалкий, трусливый Ники предал свой народ - и тем, что отрекся с вопиющим
нарушением существовавших тогда законов о престолонаследии. И тем, что
культивировал возле себя таких же бездарей, как сам. И тем, что оставал-
ся глух к любым попыткам объяснить ему истинное положение дел...
Остались подробные записи о беседе с царем монархиста Родзянко, прямо
заявившего Николаю: "Никакая революционная пропаганда не может сделать
того, что делает присутствие Распутина в царской семье. Влияние, которое
Распутин оказывает на церковные и государственные дела, внушает ужас
всем честным людям. А на защиту проходимца поставлен весь государствен-
ный аппарат, начиная от верхов Синода и кончая массою филеров... Явление
небывалое!"
Царь отделался по своему обыкновению пустыми фразами. Как обычно. Он
предал Столыпина, он предал Кутлера, предал Витте, пригрел у трона то-
больского конокрада... Более ничтожной и пустой личности на троне Рос-
