"Вайгач", открывшую Северную Землю, острова Малый Таймыр и Старокадомского,
совершившую плавание Северным морским путем из Владивостока в Архангельск.
Эмигрировал в 1920 г., больше в Россию не возвращался.
* Буйреп - трос, на котором крепится буек.
* Пайола - съемный деревянный или стальной настил в трюме, предохраняющий
дно трюма от повреждения грузом.
* В морской терминологии - условленное место встречи двух кораблей.
* Снесите на вершину меня -
я так хочу,сосновую лучину зажгите,
как свечу.
** Меня на белом свете
когда-нибудь весной
колхидский вспомнит ветер
и конь мой вороной...
(С. Чиковани, из военной лирики. Перевод Д. Роттенберга.)
Александр Бушков.
Возвращение пираньи.
Действующие лица романа вымышлены,
как и место действия, не имеющее аналогов
на географической карте.
Александр БУШКОВ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
...И на дороге ужасы
...Итак увидел я, что нет ничего лучше,
как наслаждаться человеку делами своими:
потому что это - доля его, ибо кто приведет
его посмотреть на то, что будет после него?
Екклезиаст, 3, 22
Глава первая
ПРИВАЛ ПОД ЗНАКОМ ТРИУМФА
Пьянка была не унылая и не веселая. Собственно говоря, и не пьянка вовсе
- так, легонькое поправление организмов после вчерашнего превышавшего нормы
окаянства. Как давно подмечено старыми змееборцами, одинаково чреваты и
неприемлемы две крайности: долгий запой и пошлое воздержание. Истина, коей
полагается пребывать посередине, проста. Самое лучшее и полезное - выжрать
неумеренное количество водки, назавтра предаться долгому, неспешному
попиванию пивка, а потом надолго забыть обо всем спиртосодержащем.
Так Мазур с Кацубой и поступили. И пребывали сейчас в пивной стадии. День
клонился к вечеру, а потому на столе примерно в равной пропорции теснились
пустые и полные пивные бутылки с бравым и беззаботным купцом на этикетках,
всем своим видом демонстрировавшим полное отсутствие всех и всяческих
проблем.
Впрочем, так уж счастливо сложилось, что и у них на данном историческом
отрезке не имелось ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего проблему. Даже
наоборот. Во-первых, пуля, доставшая-таки Мазура на "Достоевском", чиркнула
по касательной, он даже сотрясения мозга не заработал, бравые ребята из
пограничного спецназа сунули ему под нос нашатыря, в два счета замотали
башку бинтом, и все ограничилось парой миллиончиков покинувших вены
эритроцитов, что отнюдь не смертельно. Бывало и хуже.
Во-вторых, на них с Кацубой звездным дождем пролились отличия и регалии.
История с алмазным месторождением огласку получила широчайшую,
продержавшись на первых страницах газет не менее недели,- наверняка оттого,
что кто-то победивший сводил счеты с кем-то проигравшим. Как водится,
кое-кого столичного и вальяжного торжественно, показательно повязали. Как
водится, большие дяди с большими звездами компетентно заверили, что ситуация
с самого начала была под контролем, а также - о недопущении впредь. Как
водится, президент публично осерчал и возмущенно поведал россиянам, что есть
у нас, понимаешь, такие которые, каковые совсем даже не такие, а если к ним
вдумчиво приглядеться, сякие, и где-то даже разэтакие, и, коли уж они
этакие, то и мы им не позволим, стало быть, путать личную шерсть с
государственной. Примерно так. Разумеется, страна в очередной раз не узнала
своих героев - на газетные скрижали не попали ни Мазур с Кацубой, ни те, что
полегли в ходе операции. Первые к этому нисколечко и не стремились, привыкши
оставаться в тени, а вторым по большому счету было все равно. Не плеснули
грязи на могилу- уже хорошо. Бывает, и плескают в горячке.
Совесть была чиста, ни у кого не имелось к ним никаких претензий,
вернулись живыми и неубитыми, относительно целыми и невредимыми - что еще
нужно человеку для счастья? Разве что получить зарплату, которую и в
"Аквариуме" задержали на два месяца. А на недлинный загул хватило скудных
сбережений. Словом, оба пребывали в блаженном расслаблении, и Мазур, во всю
длину вытянувшись на казенной койке, лениво внимал Кацубе, а тот под
собственный аккомпанемент на баяне исполнял на мотив бессмертного детского
шлягера отнюдь не детский шансон, некогда имевший большую популярность среди
господ офицеров, служивших рухнувшей империи в довольно специфических
войсках.
Кацуба старался, как мог, выводя с цыганским надрывом и хмельноватым
усердием:
Медленно ракеты уплывают вдаль,
встречи с ними, мистер Рейган, жди.
И хотя Америку немножко жаль,
у япошек это впереди.
Может, мы обидели кого-то зря,
шлепнув пару лишних мегатонн,
посмотри, как весело кипит земля
там, где был когда-то Пентагон...
Скатертью, скатертью газ бинарный стелется
и упирается мне в противогаз.
Каждому спецназовцу в лучшее верится,
может быть, кто-нибудь да выживет из нас...
Он возвысил голос на последних строчках, подчеркивая жизнеутверждающее
начало припева, проникнутое, что ни говори, некоторой верой в будущее. Свел
меха, отозвавшиеся громким взвизгом, принялся откупоривать очередную
бутылку.
Решив, что пора внести свой эстетический вклад в происходящее, Мазур
вооружился старенькой гитарой и забренчал то, что примерно в те же времена
пели у них:
Мне велит разбиться в доску
генерал немолодой.
У меня - погон с полоской,
у него -лампасы вдоль.
И теперь хошь плачь, хошь матом -
не отменит он приказ.
Там, где нету дипломатов,
окаянствует спецназ.
Жаль, не сделать фотоснимка,
жаль, не сделать фотоснимка,
я бы был во всей красе -
с пулеметом я в обнимку,
с пулеметом я в обнимку
на ничейной полосе...
На столе, на общепитовском блюдечке, красовались столь прилежно обмытые
вчера регалии. Особым великолепием они, правда, не поражали. Кацуба, по
неведомой Мазуру причине два года переходивший в майорах, получил, наконец,
по выслуге подполковника. Мелочь, но приятно.
Кроме того, за труды праведные на берегах Северного Ледовитого океана оба
получили по медальке. Неизвестно, что думало начальство и какие
хитросплетения клубились в верхах вокруг этого дела, но два друга
нежданно-негаданно оказались кавалерами медалей "За отличие в охране
государственной границы". Хорошо хоть, не "За отличие в охране общественного
порядка". А в общем, медалька красивенькая, серебряная, украшена
изображением пограничного столба, винтовки, шашки, дубовыми и лавровыми
листьями. Даже номер есть.
И, наконец, Мазура уже здесь, под Шантарском, разыскала юбилейная
ненумерованная медалюшка "300 лет российскому флоту", у понимающего народа
вызывавшая легкую тошноту. Во-первых, ее не получили разве что корабельные
коты, во-вторых, Мазур, как и многие флотские, упрямо считал, что флоту
российскому не триста лет, а, ежели пристрастно разобраться, не менее
тысячи. В конце-то концов, Олег и Святослав плавали под Царьград не на
зафрахтованных папуасских челнах...
Вот и все регалии, но глупо думать, что оба по этому поводу хоть как-то
комплексовали. Начиная с определенного момента, награды не то чтобы
перестают волновать вовсе - попросту воспринимаются с долей философского
цинизма. Особенно когда в ящике стола и без того имеется звонкая пригоршня
самых разнообразных побрякушек, порой весьма экзотических, пожалованных не
менее экзотическими личностями. Перебрать этих субъектов в памяти - само по
себе развлечение, с лихвой заменяющее несколько толстых томов Майн Рида или
Флеминга. Парочка ухитрилась до сих пор удержаться на троне, ради приличия
именуемом президентским креслом, но большинство либо прозябает в изгнании
возле швейцарских счетов, либо помимо желания вынуждены были прогуляться к
ближайшему фонарному столбу, вопреки первоначальному замыслу дизайнеров
наскоро украшенному веревкой. Генерал Асади обитает и поныне на крохотной
дачке под Москвой, где все соседи считают его отошедшим от дел
азербайджанским торговцем фруктами, генерал Барадж держит роскошный отель в
Ла-Валетте, но вот беднягу Иноквати изрешетили из дюжины стволов так, что и
хоронить было нечего, полковнику Касему разрядил в спину пистолет
собственный адъютант, а генералиссимус Олонго вообще пропал без вести после
того, как мятежники ворвались в столицу. Точно известно, что улететь он не
успел, последний правительственный самолет "симбы" спалили в ангаре, и
пешком выбраться из города ни за что бы не смог, очень уж был приметен,
болван восьмипудовый, наставил своих бюстов на каждом перекрестке, а все
монеты украсил собственным горделивым профилем...
Фидель с Раулем, правда, пока что на коне. Недавно в которой-то из
английских газет промелькнуло сообщеньице, что одряхлевший Фейроль еще греет
косточки на испанских пляжах, а ведь как рвались когда-то "Синие акулы" его
вздернуть, сколько трудов приложили... И, что примечательно, каперанг Мазур,
некогда вынужденный за всех за них воевать, до сих пор жив-здоров,
поскрипывает себе без особых взлетов и особых падений, так что поневоле
задумаешься: а стоит ли лезть в вожди, генералиссимусы, отцы нации и светочи
континента?
Словно угадав его мысли - а может, именно так и было,- Кацуба отложил
баян, не вставая, дотянулся до блюдечка с регалиями, легонько его встряхнул,
так что медали звякнули громко, а легонькие звездочки почти неслышно. И,
одержимый, должно быть, той же тягой к философическим раздумьям, громко
заключил:
- Могло быть хуже. Медалюшка на груди лучше креста в головах.
- Ага,- вяло поддакнул Мазур, поскольку ответить чем-то более умным на
эту пошлейшую сентенцию было невозможно. Подумал и добавил: - Ничего нового.
В царской армии Станислав с мечами, четвертой степени, так и звался: "На и
отвяжись!" Тенденция...
- Я и говорю,- сказал Кацуба.- Главное, медаль Жукова не всучили. Я ее
боюся.
- Почему?
- Потому что ленточка у нее в точности повторяет ленточку медали "За
поход в Китай",- авторитетно просветил Кацуба.-Точно тебе говорю. Поход
девятьсот первого года. Получается некий сюрреализм. Вам купца очередного
обезглавить, друг мой?
- Сделайте милость,- кивнул Мазур. Они выпили еще по бутылочке, засим
Кацуба растянул меха и на тот же мотив спел без особой бодрости:
Ядерный грибок стоит, качается,
упираясь прямо в небосвод...
Танки ФРГ, как свечки, плавятся,
на хрена ж их выпустил завод...
Мазур, чтобы поддержать честь морского мундира, потянулся за гитарой и
громко опошлил очередную детскую песенку:
Вместе весело шагать -
по болотам, по зеленым!
А деревни поджигать,
лучше ротой или целым батальоном.
В небе зарево полощется, полощется...
Раз бомбежка, два бомбежка - нету рощицы.
Раз атака, два атака - нет селения,
ах, как мы любим коренное население!
Кацуба вдруг отложил баян и привстал, тут же опустился на койку,
повинуясь, видимо, жесту вошедшего. Мазур обернулся. Генерал Глаголев,
двухметровая белокурая бестия с холодными синими глазами, стоял, заложив
руки за спину, и разглядывал обоих со своей всегдашней непроницаемостью.
- Музицируйте, музицируйте... Васнецовы,- махнул он рукой, почти
неуловимым движением опустился на свободный стул.- Имеете право, как
отпущенные в отпуск для короткого загула. А выпью я, что ли, на халяву
бутылочку пивка...
Ловко сорвал крышечку. Мазуру всегда нравилось на него смотреть - у
белокурого верзилы не было лишних движений. Каждый жест, каждое перемещение
словно планировалось заранее и раскладывалось в уме на серию отточенных
