табличке, телефоном Кузьмы Кафтанова, прислушался.
На втором этаже позвякивало железо, вполголоса переругивались нетрезвые
мужские голоса. Он еще немного поболтался по залу, а когда звяканье стихло,
направился наверх.
Обнаружил дверь с табличкой "Вход воспрещен", подошел вплотную и
прислушался, а там и заглянул, благо дверь была приоткрыта. Один слесарь
понуро собирал лязгающие причиндалы, а второй, судя по голосу и движениям
гораздо моложе, стоял к Мазуру спиной и пытался втолковать Кате малость
заплетающимся языком,
что гонорар в виде емкостей с алкоголем - вещь, конечно, хорошая, но
лично ему было бы не в пример приятнее, если бы столь очаровательная женщина
согласилась бы ему помочь сей гонорар истребить. "Ну уж хрен,- сказал себе
Мазур,- не для вас в садах наших вишни..."
Освободил гвоздики от газеты, запихнул ее в урну, расправил цветочки и
решительно вторгся в помещение, куда вход был строго воспрещен. И испытал
нешуточный прилив приятного мужскою самоутверждения, когда Катя, банально
выражаясь, расцвела, увидев его. Что поделать, если и в самом деле расцвела,
улыбнулась так, что слесарь даже переступил на месте, приняв, видимо, ее
улыбку на свой счет, но обернулся, обнаружил Мазура и враз проиллюстрировал
своей персоною библейское сказание о Лоте.
- Это вам, Катюша,- сказал Мазур, подал ей цветы, потом повернулся к
сопернику, благожелательно оскалился и, не убирая с лица эту гримасу, молча
уставился на него.
Взглядами мерились недолго -слесарь мгновенно прокачал ситуацию и
вздохнул:
- Мы, значит, пошли...
- Покедова,- ласково сказал Мазур. Когда слесари выкатились, пошатываясь,
Катя прямо-таки ахнула:
- Что с вами такое?!
- Мелочи быта,- сказал Мазур небрежно.- Выхожу из магазина - какой-то
индивидуум прикладывает женщине по шее. Беру его легонько за локоток,
начинаю объяснять, что с женщинами не стоит так обращаться даже на краю
географии, начинаю рыцарем себя чувствовать- и вдруг эта фемина кидается на
меня, проезжается по физиономии всеми двадцатью когтями и орет что-то вроде:
"Ты, антилигент хренов, оставь в покое мово мужика! Кому какое дело, как мы
с им общаемся!" И подучился из меня не рыцарь, а форменный болван...
- Господи, вы хоть обработали?
- Ага, помазал чем-то заграничным,- беззаботно сказал он, откровенно
пялясь.
Оказывается, она успела переодеться - а ведь говорила, что прямиком
собирается в музей. Что ж, наши акции котируются... Делаем выводы.
На ней теперь была вишневого цвета блузка и синяя юбка на пуговицах,
гораздо короче того платья, в коем Мазур узрел ее впервые. Сплошные пуговицы
сверху донизу - а это, знаете ли, симптом, если в сочетании со всем
прочим...
- Что вы так уставились? - спросила она с некоторым смущением.
- А потому и уставился...- сказал Мазур и с видом человека, с маху
кинувшегося в холодную воду, продолжал: - Катя, можно вам сказать жуткую
вещь?
- Ну, вообще-то... Если не особенно жуткую.
- Не особенно,- сказал он веско.- У меня тут есть коньяк. Настоящий. И
цельная коробка конфет. Если бы вы со мной согласились выпить по рюмочке, я
бы себя чувствовал на седьмом небе. Но если я вас компрометирую своим
появлением или шокирую своим предложением, пошлите честно на все буквы...
Она чуточку покраснела:
- Ну зачем же - на все буквы... Садизм какой. Да и музею пора
закрываться. Сейчас схожу, отправлю домой Семеновну, запру дверь...
Все это было произнесено естественно и просто - ни жеманства, ни
циничного подтекста типа "а-вы-знаете-и-мы-видали-виды"... Глядя ей вслед,
Мазур ощутил даже нечто напоминавшее мимолетный сердечный укол - так с ней
было легко. Вспомнил о коробочке с таблетками в кармане и обругал себя
скотиной.
Слышно было, как на первом этаже Катя говорит со старушкой - столь же
естественно и просто. Мазур свернул направо, в зальчик, уставился на
витрину. Было немного стыдно - и за себя, и вообще за жизнь на грешной
земле.
Внизу погас свет, простучали Катины каблучки.
- Интересная реликвия,- сказала она, останавливаясь рядом с Мазуром.- Это
тетрадь гостей с Тиксонской радиостанции. Слышали?
- Слышал,- сказал он.- Не такие уж мы темные в Питере, а радиостанция
ваша действительно знаменитая... Это что, и есть роспись Нансена?
- Ага. Есть еще автографы Визе и Вилькицкого*. только нужно достать из
витрины, переворачивать страницы...
- Что до Вилькицкого, меня эта загадка века волновала всю жизнь,- сказал
Мазур.- В толк не возьму, почему не переименовали пролив Вилькицкого, ежели
он эмигрировал в двадцатом... Может, руки не дошли до Севера? Тайна сия
велика есть...
- А это и есть Дорофеев.
- Авантажен...- признал Мазур. Легендарный купец Дорофеев, бородатый,
широкоплечий, смотрел соколом, прочно сидя на стуле, положив руки на колени.
На его сюртуке красовался орден - определенно "Святая Анна" третьей степени
и несколько медалей, которые Мазур опознать не смог, потому что они не
попали в фокус. Рядом стояла довольно красивая женщина, положив руку на
плечо Дорофееву. Такая именно композиция не имела никакого отношения к
крутым нравам купцов-самодуров - просто так и принято было запечатлеваться
на фотографиях в старые времена, чтобы муж сидел (видимо, в знак того, что
он и есть глава семьи), а супружница непременно стояла.
- По-моему, она гораздо моложе,- сказал Мазур.
- Ага. Лет на двадцать.
- Там не было никаких роковых легенд? Красавец-приказчик, Ванька-ключник,
злой разлучник?
- Да нет, не припомню что-то... Ну, а это, как, может быть,
догадываетесь, "Вера"...
- Ага, вот она какая...- сказал Мазур с неподдельным интересом.-Это к ней
мне, значит, спускаться...
- Не страшно? - спросила Катя искренне. Мазур повернулся к ней, легонько
взял за плечи и спросил:
- Можно, будем на "ты"?
Она кивнула, глядя снизу вверх уже совсем беззащитно.
Мазуру во многих экзотических местах доводилось принимать спиртное, но в
закрытом на ночь музее он оказался впервые. Первые рюмки прошли легко, под
обычную болтовню и случаи из Мазуровой жизни - в общем, невыдуманные, только
старательно отфильтрованные от всего, что могло навести на мысль о славных
вооруженных силах. Они сидели в крохотном Катином кабинетике, ярко
освещенном посреди темного музея, Мазур искренне расслабился, наконец-то
отыскав тихий и безопасный уголок посреди здешних, наполовину непонятных
сложностей. Все было ясно на пять ходов вперед, Катины глаза наглядно о том
свидетельствовали. Мазур готов был напрочь оттаять душой, но первое время
мучился глупейшим комплексом - казалось, где-то рядом неустанно вращается
катушка с пленкой, вертится, сука, вертится...
- У тебя тут привидения не бродят? - спросил Мазур.- Дорофеев, скажем...
- Накаркаешь...- засмеялась Катя.- Зачем ему тут бродить, он же в море
утонул...
- А почему, кстати?
- Неизвестно,- пожала она плечами.- Совершенно темная история, говорят,
до войны были какие-то документы, потом пропали...
- Тс! - театральным шепотом сказал Мазур, подняв палец.- Это не половицы
скрипят?
- Это на улице пьяные домой топают... Хочешь, покажу, как раньше жили? До
революции?
- Конечно,- сказал он.
- Пошли.
- А это все берем?
Она чуточку подумала, бесшабашно махнула рукой:
- Берем!
Мазур пошел следом, прихватив бутылку и все прочее. Катя привычно
протянула руку, нащупала в темноте выключатель.
- Впечатляет...- сказал Мазур. Они стояли на пятачке, огороженном с трех
сторон красными плюшевыми шнурами на подставках - а вокруг была довольно
большая комната, перенесшая лег на девяносто назад не хуже машины времени.
Обширный диван и кресла, обитые темно-красным плюшем, старинный стол с
витыми ножками, на нем уйма всякой всячины - подсвечник с пятью свечами,
письменный прибор, ваза. Картины, буфет, ширма с китайскими драконами, масса
безделушек...
- Все подлинное, даже люстра,- похвасталась Катя.- Только медвежья шкура
современная... И свечи.
- А туда можно? - спросил он заговорщицким шепотом.
- А давай!
Катя сняла шнур, и они оказались в прошлом.
- А ежели так...- сказал Мазур.- Свечи я потом новые куплю...
Он погасил люстру, зажигалкой поджег свечные фитильки. Комната сразу
стала загадочно-полутемной. Поставил на стол бутылку, рюмки, конфеты. Подсел
вплотную к Кате на диван, оказавшийся ничуть не пыльным, видимо, недавно
пропылесосили,- притянул ее к себе и шепнул:
- Теперь сосредоточься и представляй: сейчас откроем окно - а там
девятьсот десятый год, и никакой тебе действительности, одни купцы с
городовыми, сплошные дамы и господа, радио уже есть, а телевизора еще нет, и
слава богу...
- Ох, ну что же мне-то тогда делать? В девятьсот десятом году?
- Как это - что? Очаровывать и околдовывать...
Она завозилась, пытаясь высвободиться, фыркнула, рассмеялась.
- Что?
- Хочешь страшную правду? - В окутанном зыбкими тенями полумраке ее лицо
было таинственно-незнакомым.- Не знаю, где раздобыли всю остальную мебель,
но вот этот самый диван и кресла - из здешнего публичного дома, сиречь
борделя...
- Иди ты! - страшным шепотом восхитился Мазур.
-Точно. Листала я кое-какие документики... Шикарный был бордель, для
купцов, иностранных капитанов и прочей чистой публики. А знаешь, как спасли
эти мебеля? Знаменитый наш Кузьма Кафтанов в этом самом борделе, будучи
вьюношей, побывал не единожды. Не такой уж он был пролетарий, мсье
Кафтанов,- отец промышлял моржовой костью на здешних островах, зарабатывал
весьма приличные по тем временам деньги. Дом под железной крышей поставил...
Вот только по бумагам, согласно тогдашним правилам, так и числился
крестьянином, что Кузьме в будущем анкету ничуть не припачкало, наоборот,
украсило. Хотя какие здесь крестьяне? Смех один. В общем, Кузьма, когда стал
чиновной шишкой, откопал где-то этот гостиный гарнитур и поставил сначала у
себя в горсовете. Молва гласит, укладывал на этот самый диван
ударниц-комсомолочек со страшной силой...- Она, пискнув, шлепнула Мазура по
руке.- Не надо, я тебе лекцию по истории читаю, а ты сплошь практически
понимаешь... Потом, в пятидесятые, когда Кузьму сняли за стойкие
просталинские настроения, гарнитур и упрятали в музей с глаз подальше...
- А в чем просталинские настроения выражались-то?
- Заявил спьяну в пятьдесят восьмом, что кукурузы здесь вырастет ровно
столько, сколько у Никиты на жопе. А заявил сие на партактиве...
- Понятно,- сказал Мазур, легонько ее приобнимая и отпора на сей раз не
получив.- Значит, зело исторические мебели... Интересно, что на них в старые
времена происходило?
- Ну, на них-то в старые времена ничего не происходило - они ж в гостиной
стояли...
Огоньки свечей играли в ее глазах грешными отсветами.
Мазур осторожно снял с нее очки, отложил На столик. Катя не шевельнулась,
только тихонько, глубоко вздохнула, и потом, когда Мазур осторожно опускал
ее на диван, не сопротивлялась ничуть. Пуговицы расстегивались беззвучно.
Катя закрыла глаза, под вишневой блузкой, сливавшейся в полумраке с обивкой
дивана, ничего больше не оказалось. Трепещущее пламя слегка затрещало,
колыхнувшись, за окнами стояла непроглядная темень, и Мазур, осторожно входя
в покорно распростершуюся женщину, подавшуюся ему навстречу с тихим стоном,
ощутил жутковатое, пугающе-дразнящее чувство -вокруг, вдруг привиделось, и в
самом деле прошлое, а двадцатый век едва-едва набирает разгон - медленно,
тяжело, беспечно... Старинный диван оказался чертовски прочным, сработанным
