- ТЫ ПРОДАЕШЬ СЕБЯ.
- В смысле?
- В прямом. Ты занимаешься проституцией. Ты - валютная проститутка!
И тут только до нее дошло. И вся тяжесть с ее души ухнула в пропасть
облегчения. И она, трясясь от беззвучного сначала смеха, поползла с дивана
на пол... Наконец, дар речи вернулся к ней:
- Батя! - закричала она, давясь хохотом. - Батя, ты - гений! - Она
окончательно свалилась с дивана и корчилась теперь на ковре. - Ой! -
стонала она, - ой, я сейчас сдохну! Шерлок Холмс недорезанный! Мегрэ!!!
- Не надо, не надо, - попытался своей чопорностью сбить приступ ее
незапланированного веселья отец, - меня не проведешь... - Но не выдержал
ее заразительного хохота и сам принялся потихоньку посмеиваться в бороду.
Он все-таки знал свою дочь и почувствовал, что так круто сыграть она вряд
ли сумела бы. А значит, самые мерзкие его подозрения не подтвердились. И
это было славно. Он расслабился и даже в открытую стал смеяться вместе с
ней. А она, хохоча, забралась ему сперва на колени, а затем и вовсе
уселась на него верхом.
- Батя! - кричала она, - отныне я буду ездить в "Интурист" на тебе!
Я, понимаешь ли, день и ночь тружусь, не покладая рук (или чего там не
покладая?), а папочка деньги лопатой гребет! Все! Теперь ты будешь моей
тачкой: будешь возить меня к клиентам; с доставкой на дом.
- Тьфу ты, - попытался скинуть ее с себя отец. - Ты уже не маленькая,
ты мне шею сломаешь...
Шуточки ее казались ему неприличными и неуместными, но он ничего не
мог поделать со своими губами, растянувшимися до ушей в счастливой улыбке.
Наконец, он сбросил-таки с себя дочь и как можно более серьезно спросил:
- Где же тогда ты берешь деньги? ТАКИЕ деньги. Потрудись ответить.
Маша перестала смеяться, превратила лицо в мрачную маску, подползла
на четвереньках к его креслу, встала перед ним на колени и, уставившись
ему в глаза, произнесла замогильным голосом:
- Папочка, я граблю банки. Прости.
- Балбеска! - он встал с кресла и двинулся к двери. Но она все так же
на четвереньках побежала за ним, продолжая замогильно:
- Папочка. Я граблю еще и сберегательные кассы. Порою - ювелирные
магазины. Папочка, прости.
- Иди ты к черту, - Стараясь не показать своего облегчения, сказал
отец, и закрыл у нее перед носом дверь своей комнаты.
Она вернулась к себе, залезла на диван и растянулась в изнеможении.
"Классно, - думала она, - вот так сама собой разрядилась эта трудная
ситуация, Хочешь, чтобы тебе не поверили, говори чистую правду". А ведь
она боялась этого разговора со вчерашнего дня, когда отец с мрачной
решительностью заявил, что жаждет с нею серьезно побеседовать и назначил
время. Классно. Но теперь ясно, что ничего нельзя пускать на самотек.
Нужно срочно сочинить какую-то правдоподобную легенду, все для отца
объясняющую. Сейчас-то он отстал, но скоро опять начнет мучиться
вопросами. А хорошо было бы сочинить такую легенду, чтобы и маме деньги
посылать...
В это время в коридоре раздался звонок телефона. Она услышала, что
отец снял трубку и говорит с кем-то. Потом он постучал в дверь ее комнаты.
Раньше он всегда входил без стука.
- Да! - крикнула она.
- Какой-то мужчина спрашивает Марусю...
"Козлы! - зло подумала она, - надо же было так все испортить". Она
спрыгнула с дивана и, проскочив мимо отца, взяла трубку:
- Да?
- Маруся, - раздался дурашливый голос лысого Гоги, - карета подана;
добро пожаловать в кабак.
О, елки! Про кабак-то она и забыла.
- Ладно, - сейчас спущусь. Жди.
Она бросила трубку, вернулась к себе, скинула халатик, облачилась в
свой опостылевший джинсовый костюм, схватила сумку и, заглянув в комнату к
отцу, сказала ему в спину:
- Папа, перестань. Я тебе все объясню. В том, что ты там себе
напридумывал, нет ни капли правды. А сейчас мне надо бежать. У одного типа
день рождения.
Но отец так и не обернулся.
Уже выходя из квартиры, она крикнула в пустоту коридора: "Пока!" и
подождала. Но никто не откликнулся. Закусив губы, она хлопнула дверью и
бегом полетела вниз по лестнице.
3
До "Универсаля" добирались весело. Так совпало, что заехали за ней
как раз те самые трое (а всего в банде сейчас было десять человек),
которые участвовали в операции по уничтожению Деева: Гога, невысокий
скуластый сероглазый крепыш Вадик (раньше он был Лешиным одногруппником) и
худой усатый вредный дядька - натуральный уголовник по кличке "Копченый".
И для всех троих с памятных времен той операции Маша была невидима. И вот
они усадили ее за руль (Атос уже месяц учит ее водить автомобиль), и
умирали от жути и хохота, наблюдая за тем, как сами собой нажимаются
педали сцепления и газа, вертится баранка, и машина, в которой они сидят,
несется БЕЗ ВОДИТЕЛЯ по вечернему Питеру...
Ресторан, собственно, есть ни что иное (во всяком случае, должен быть
ни чем иным), как зона вечного праздника. "Универсаль" же просто лопался
от самодовольства, снова и снова ежедневно празднуя великую радость
избавления от мертвящего ига Сергея Ильича Деева, от его неусыпного ока,
жесткой руки и неуемной алчности, за которую и был он прозван Прорвой.
Чувство освобождения витало в воздухе меж изящных хрустальных люстр.
Доходило до того, что порой тот или иной официант у всех на глазах
неожиданно опрокидывал стопарик коньячку и принимался лихо отплясывать
"Ламбаду" с какой-нибудь особо сексапильной посетительницей. Раньше за
такое дело он и с работы мог бы вылететь, а нынче это никого ничуть не
возмущало, кроме, пожалуй, администраторши Софьи Львовны, которая при
Дееве была его правой рукой, теперь же ощущала, как власть ускользает из
ее цепких пальцев, и воспринимала это, чуть ли не как Армагеддон.
Атос и Маша нередко проводили вечера в ресторанах, но чаще - в
небольших кафешках с национальными кухнями (ей нравилось все это
пробовать). И всегда они были только вдвоем. Сегодня же впервые гуляла ВСЯ
банда. И лишь сев за стол (из двух сдвинутых столиков), Маша из обширной
речи Атоса узнала, что, собственно, послужило поводом для этого праздника:
- Итак, дорогие мои коллеги, - начал Атос, - вчера, еще не зная
исхода сегодняшней операции, я взял на себя смелость заказать места в этом
прекрасном зале. Потому что я верил в счастливый исход. Потому что удача
продолжает сопутствовать нам. И я не ошибся. Все вы уже знаете, сколько
мужества и сил потребовалось нашей Марусе, чтобы это случилось. И сегодня
общий счет финансовых поступлений в кассу нашей фирмы достиг ДЕСЯТИ
МИЛЛИОНОВ РУБЛЕЙ!
Присутствующие нестройно, но с энтузиазмом прокричали "Ура!" и
заапплодировали. Но Атос, остановив их поднятием руки, продолжил: - Все вы
знаете, что основная цель нашей деятельности - благотворительность. И,
вступая в дело, каждый из нас знал, что половина общей суммы наших доходов
уйдет обездоленным людям. Оставшаяся же половина снова будет поделена
пополам: одна часть уходит в оборот фирмы - на обеспечение всем
необходимым, другая же - поровну делится между нами. То есть сумма личного
дохода каждого из нас будет составлять лишь десятую часть от четверти
общей суммы. И я счастлив объявить, что именно сегодня каждый из нас
впервые получит свою долю - двести пятьдесят тысяч рублей!..
И снова Атосу пришлось останавливать взмахом руки восторженный гвалт.
- Отличные кейсы фирмы "Кодак" из натуральной, естественно, кожи, в
которых лежат ваши деньги - подарок фирмы. Так же, как и все расходы за
сегодняшний банкет.
Тут Копченый открыл вынутый из багажника "Волги", в которой они
приехали, и внесенный в зал чемодан. (В багажник машины встроен сейф; Маша
знала, что код его замка - ее год рождения. Атос любит такие эффектные
штучки.) Копченый достал из чемодана десять аккуратных добротных кейсов и
передал их по рукам. В ручку каждого из них была вшита металлическая бирка
с гравировкой. Маша получила свой кейс и прочла на бирке: "Любимой
Марусе". "Это безумие, - подумала она, - сейчас за нашим столом в общей
сложности два с половиной миллиона рублей. Все кончится или стрельбой, или
чем-то еще хуже" Однако Атос быстро снял ее беспокойство.
- Желающие забрать свои деньги немедленно, должны выпить с нами этот
бокал и сейчас же покинуть ресторан. Остальные же сдадут свои кейсы
обратно, они тотчас будут отвезены в контору и помещены в сейф. За
сохранность я ручаюсь. Деньги будут вам выданы по первому же требованию. Я
бы очень не хотел, чтобы кто-то сейчас покинул наш стол, но, повторяю, это
личное дело каждого... А выпить я предлагаю за нашу дорогую Марусю. И
объявляю ее - Королевой Полтергейста!
Все встали, грохнули пробки, холодная искристая жидкость пролилась в
бокалы. Выпили. После этого восемь кейсов вернулось в чемодан к Копченому,
и тот, под охраной двух вооруженных человек проследовал к выходу. Двое же
(клички "Слон" и "Али-Баба"), извинившись, покинули ресторан со своими
кейсами в руках. Правда, они обещали вернуться по возможности скорее.
Пока за столом оставалось пятеро, в основном царила настороженная
тишина. Но вот вернулись те трое, что увезли деньги, и Копченый объявил:
"Порядок". Все вздохнули с облегчением (Маша заметила: "Ну, ты, Атос, и
пижон..."), расслабились...
И - понеслось!
Текли реки Тичер"-джина, коньяка "Наполеон", и еще десятков
жидкостей, о которых Маша доселе и не слыхивала. Снова и снова пили "за
Марусю", пили "за Кису", за град Петра, за "отца советской мафии -
президента Горбачева", выпили даже за упокой души Деева, которому все они
обязаны появлением Маруси...
- Ты не боялся отпускать их с деньгами? - между делом спросила Маша
Атоса.
- Они понимают, что заработают и больше. И еще - они боятся тебя.
Маша была слегка шокирована.
Они танцевали танго и ламбаду, жигу и фокстрот... При этом мужики
(кроме Атоса, конечно), разбрелись по всему залу и вели жестокий
целенаправленный "съем" самых красивых дамочек, независимо от наличия у
тех кавалеров, и, танцуя, если не трахали, то, как минимум, облизывали их
с головы до ног, а потом тащили их к своему столу и обпаивали их
французскими винами вековой выдержки, обкармливали экзотическими
деликатесами... и - отпускали с Богом. "От нас не уйдет".
Но каждый считал своим долгом хотя бы один раз станцевать с Машей.
Она была уже порядком пьяна, чувствовала себя на вершине блаженства от
внимания и почитания девяти таких разных мужчин. Но особенно понравилось
ей танцевать с Гогой, который ржал, как сумасшедший, (ведь он танцевал с
невидимкой, и самому ему казалось, что он обнимает руками довольно
приятный на ощупь воздух). То, что он осязал невидимое, смешило его
особенно. Крича, к примеру, что-нибудь вроде: "А где наши титечки?
Титечки-то где?!", - он клал руку ей на грудь, закрывал глаза и отвечал
сам себе успокоенно: "Вот они, наши титечки..." Затем руку убирал, глаза
открывал и, выкатив их из орбит, говорил: "Тю-тю..." И смеялся он так
заразительно, что Маша на эти его выходки не оскорблялась, а напротив,
заливалась вместе с ним.
Потом явились Слон с Али-Бабой и ко всеобщему удовольствию включились
в оргию.
Потом, танцуя с кем-то еще, она краем глаза и издалека видела, что к
их столику подходила очень стройная и, кажется, очень красивая женщина с
густыми короткими черными волосами - под Мирей Матье (парик?), и о чем-то
недолго говорила с Атосом. Кого-то она Маше напомнила, на кого-то она была
