Короче деньги все вернули, запихали обратно в сумочку. Только полторы
сотни взяли, сгоняли, купили пять бутылок водки.
- А, вот это помню.
- Еще бы... Да, а сколько у тебя всего денег было?
- Какая разница?! Забери их себе.
- Слушай - Алка наклонилась над ней, и, взяв за плечи, повернула
лицом, - как бы много денег у тебя не было, все равно ты не миллионерша...
- Миллионерша! Да! - Маша вырвалась и села на постели. - Ладно.
Слушай. Я расскажу тебе.
- ...Все сходится, - выдержав паузу после Машиного рассказа
подытожила Алка. - И деньги, и тот случай на химии, над которым я долго
потом ломала голову, и даже фирменная телефонная трубка в твоей сумочке...
Маша дотянулась до тумбочки, взяла с нее сумочку и достала из нее
передатчик, который, сама не зная зачем, так всюду и таскала с собой.
Наверное, как память. Ведь от тех счастливых дней, когда она верила в
АТОСА, у нее осталось только это.
- Сейчас он отключен, - сказала Маша. - Даже если кто-нибудь захочет
вызвать меня, он не сможет этого сделать. А включается он вот так, - и с
этими словами она вдавила в корпус кнопку. И уставилась на передатчик как
на гремучую змею. Ее вызывали! Тонкий прерывистый комариный писк
сопровождался помаргиванием индикаторного кошачьего глаза. Словно боясь,
что трубка сейчас взорвется, Маша осторожно положила ее на тумбочку и,
отодвинувшись от нее на постели, как можно дальше, уперлась лопатками в
стену.
- Может быть, тебя выслеживают? - Шепотом спросила Алка, также
неотрывно глядя на передатчик округлившимися от волнения глазами, - Может
быть, только ты его включишь, сразу тебя засекут?
- Значит уже выследили. Ведь радиус его действия - несколько десятков
километров. Значит, вызов идет из нашего города...
- Странно, что вызывают непрерывно.
- В комплект передатчика входит диктофон. Наговариваешь на него
текст, подключаешь к передатчику, набираешь код и жмешь на эту вот
клавишу, - она показала пальцем, - и туда, куда тебе надо, вызов будет
идти непрерывно, пока там не нажмут на кнопку "приема". Тогда включается
диктофон и запись прокручивается.
- Это Леша, - догадалась Алка, - он ведь, наверное, один знает,
откуда ты приехала в Питер.
- Выходит, он тоже здесь?
- Выходит, так. И он вызывает тебя. Ведь он тебя любит.
- Любит?! Да ты что?! Да он предал меня. Он даже пытался меня
убить...
- Ты ничего не поняла. Он любит тебя. - С этими словами Алка
привстала со стула, дотянулась до тумбочки и, взяв передатчик, нажала
кнопку "приема". Маша соскочила с кровати и они вместе прижали уши к
трубке. Раздался щелчок, и они услышали тихий голос:
- Здравствуй, Мария. Я почти уверен, что ты никогда не услышишь того,
что я сейчас говорю, и все-таки, здравствуй. Я знаю, ты считаешь меня
предателем. Но это не так. Точнее, не совсем так. Я люблю только тебя. Я -
не предатель. Но я - трус. Я - малодушный человек. Мне хватает мужества
только на то, чтобы признаться в его отсутствии. И Лиза знает это. И
знает, что ее-то я как раз и боюсь больше всего на свете. В банде я был
самым молодым и неопытным. Это она затеяла весь этот спектакль -
специально для тебя. И, конечно же, когда я вдруг стал главарем, меня все
возненавидели. Стоило ей шевельнуть пальцем, и меня растерзали бы на
куски. И ей доставляло какое-то непостижимое удовольствие под страхом
этого заставлять меня ложиться с ней в постель. И чем противнее мне это
было, тем больше нравилось ей. Но я сумел бы с этим справиться. Я
обязательно сумел бы все изменить. Но не сразу. Мы бы сбежали с тобой
куда-нибудь. Вместе. А вышло - по отдельности. Когда ты застукала меня с
Лизой, тебе могло показаться, что я ловлю тебя, пытаюсь убить. Это не так.
Просто невидимка не воспринимается, как человек, он воспринимается, как
явление, даже как стихийное бедствие, полтергейст. И ты защищаешься, чисто
инстинктивно... И в другой раз, когда Шахиня решила тебя убить, я ничего
не знал об этом. Она приказала довезти ее до пансионата и подождать. Вот и
все. Но когда я узнал о том, что она снова покушалась на твою жизнь, я
плюнул на все и ушел. Точнее - сбежал. Не хочу снова врать тебе. Сбежал -
самым трусливым образом. Домой. И даже не взял ни копейки. А ведь мы
очистили сейф банды. Копченый, кстати, не оставит этого так просто. Я
думал, что застану тебя дома. Куда ты еще могла уехать? Дома у тебя никого
не оказалось. Вот я и сделал эту запись, в надежде, что когда-нибудь ты
все-таки заглянешь в родной городок, и, кто знает, может быть ты еще не
выкинула свой передатчик. Это маловероятно. Даже, пожалуй, невозможно. Но
я очень хочу, чтобы ты меня услышала. Это как записка в бутылке, брошенная
в океан. У меня есть предчувствие, что жить мне осталось недолго. Я знаю
Копченого, я знаю Шахиню. Иметь врагом хотя бы одного из них - достаточно,
чтобы всерьез готовиться к смерти. А уж обоих... И учти: это касается и
тебя. Они будут искать тебя, ведь ты увела у них деньги. Будь осторожна,
берегись. Слава Богу, у тебя есть дар, который может спасти тебя. Но -
будь начеку. Прости меня, Мария. Прости за трусость. Хотя в той паутине, в
которой я запутался, трудно было оставаться смельчаком. Но - прости. И не
думай, что я пытаюсь оправдаться. Я знаю, оправдания мне нет. Я говорю все
это только для того, чтобы предостеречь тебя. И еще - для того, чтобы не
так больно было тебе от мысли, что тебя ИСПОЛЬЗОВАЛИ. Нет. Я люблю тебя. Я
был счастлив с тобой. И ты тоже была счастлива со мной. Ведь правда?
Снова щелчок. И наступила тишина. Сквозь слезы Маша взглянула на Алку
и увидела, что та плачет тоже.
- Я же говорила тебе, Машка. Какая же ты глупая и жестокая...
Маша вскочила, схватила сумочку, вытряхнула ее содержимое на постель
и нашла затрепанный блокнот:
- У меня должен быть записан его номер. Сейчас, сейчас... Вот он!
32-12-43. Номер и адрес.
Они вместе кинулись в коридор, где стоял телефон.
- Да? - отозвался немолодой женский голос, видимо, Лешиной мамы.
- Здравствуйте. Леша дома?
- Дома. А кто его спрашивает?
- Это его знакомая. Вы можете позвать его?
- Вы знаете, к нему только что пришли какие-то люди, и они вместе
заперлись в комнате. Но я сейчас попробую...
- А вы не знаете, что это за люди?
- Нет, Леша сказал, что это ленинградские друзья. А ленинградских
друзей его я не знаю. - По интонации чувствовалось, что "друзья" эти
матери не понравились.
- Подождите! Пожалуйста, скажите, как выглядят эти люди?
- Если честно, они выглядят как настоящие уголовники...
Недослушав, Маша бросила трубку и, бегом вернувшись в комнату
принялась лихорадочно одеваться.
- Куда? - спросила Алка.
- Они нашли его. Нужно его выручать.
- Но что ты можешь?!
- Я могу ВСЕ!!
- Я - с тобой.
...Когда такси въезжало в его двор, они увидели, как трое человек
(Маша узнала их - Копченый, Слон и Али-Баба) выбежали из подъезда, сели в
машину и та, с места взяв приличную скорость, промчалась мимо. У Маши
мелькнула мысль о том, что вот ведь как странно устроена жизнь: она-то
была уверена, что никогда больше не увидит этих людей, что отныне дни и
ночи ее будут спокойны и размерены; может быть немного скучноваты, но так
по-домашнему удобны. И вдруг - очередной поворот, и - очередная гонка...
Подруги через ступеньку пролетели три этажа и Маша нажала кнопку
звонка. И тут из-за двери раздался женский крик. Леденящий душу крик
отчаяния и безысходности.
Переглянувшись, они, не прекращая звонить, принялись что есть силы
колотить в дверь. И дверь открылась. Не слишком старая, но уже совсем
седая женщина с неуловимо знакомыми Маше чертами, стояла на пороге,
трясущейся рукой указывая на дверь комнаты в конце коридора.
Атос, с искаженным от боли лицом и закрытыми глазами лежал спиной на
персидском ковре и обеими руками сжимал рукоятку ножа, вонзенного ему в
живот. Было непонятно, жив он еще или уже нет. Маша упала перед ним на
колени, подсунула левую руку ему под голову и попыталась приподнять ее. Он
застонал и открыл глаза.
- Скорую! Скорее врачей! - закричала Алка.
- Я уже вызвала, - бесцветным голосом сообщила мать, - и скорую и
милицию.
- Ты?! - прохрипел Атос.
- Да, да! Это я, Леша, милый! Только ты не умирай, ладно? Сейчас
придут врачи, они все умеют. Только не закрывай глаза! Я люблю тебя,
слышишь? Я все тебе простила! Да я никогда и не сердилась по-настоящему! Я
люблю тебя!
- Я совсем не вижу тебя. - Он говорил с трудом, делая долгие паузы
между фразами. - И я ненавижу себя за то, что не могу тебя видеть... Если
на свете есть Бог, он не допустит, чтобы я умер, так и не увидев тебя... В
этом платье... Я ни разу не видел тебя в платье. Ты в нем, наверное, очень
красивая. Я ненавижу себя...
- Не надо, не думай о плохом. Думай о том, что я люблю тебя...
Так говорили они, снова и снова повторяя слова любви, слова раскаяния
и отчаяния. Атос то терял сознание, то вновь приходил в себя, но паузы эти
становились все длиннее, а голос все слабее. Наконец, очнувшись в
очередной раз, он еще раз повторил: "Видеть тебя..." и впал в беспамятство
окончательно. Маша плакала, рукой вытирая свои слезы с его лица...
- Позвольте!
Она обернулась и увидела белый халат. Доктор прощупал пульс, приложил
ухо к сердцу, затем скомандовал санитарам: "Скорее, в машину!".
Атоса на носилках быстро понесли из квартиры.
- Доктор, - спросила Алка, семеня за врачом, - он будет жить?
- Трудно сказать наверняка. У обычного человека шансов не было бы
вовсе. Но этот юноша, судя по сложению, спортсмен, не будем терять
надежды...
Кто-то тронул Машу за плечо. Маша, все еще сидящая на полу, подняла
голову и увидела неприятное, с цепкими глазами рябое лицо мужчины,
склонившегося над ней.
- Моя фамилия - Зыков, зовут - Андрей Васильевич. Я - следователь. Я
хотел бы поговорить с вами.
- Здесь?
- Можно и здесь. Но лучше, давайте, уйдем отсюда.
Маша поднялась и двинулась за мужчиной. И тут, горячо дыша ей в ухо,
зашептала Алка:
- Маша, исчезни! Ты же можешь! Зачем тебе следователь? Исчезни!
Маша остановилась. Обернулась к Алке и сказала громко и отчетливо. Но
не ей, а скорее, самой себе:
- НИКОГДА. Никогда больше я этого не сделаю. Сколько бы мне не
платили, чем бы меня не пугали, никогда больше я не стану невидимой.
Никогда.
- Машка, - шептала Алка, когда они спускались по лестнице, - не
глупи. Сейчас, может быть, первый случай, когда это действительно нужно. У
тебя будет куча неприятностей. Исчезни!
- Нет, - ответила Мария. - Нет. Никогда.
В бежевой Волге", к которой подвел ее следователь, уже сидела Лешина
мать. "Осень, - почему-то вдруг подумала Мария, - наступает осень". И тут
же поняла, откуда взялась эта мысль: тополя шумели так, словно огромный
невидимка, раздувая щеки, старался вырвать их с корнем.
