ответил солдат. -- А ты выходи, выходи, раз велят. Кора покорно вышла из
джипа. Медсестра сильно толкнула ее к дверям. -- Осторожнее, -- предупредила
ее Кора. -- Я могу упасть.
-- Упасть? Так я тебе помогу, -- ответила медсестра. От сильного толчка
в спину Кора полетела вперед, в стеклянные двери, предусмотрительно открытые
вахтером, и, пробежав пустой вестибюль, украшенный лишь синими волнистыми
узорами под потолком и портретами самодовольного узколобого человека с
напомаженным коком и бородкой, которая вроде бы когда-то именовалась
эспаньолкой, врезалась в стену.
-- Эй, принимайте пополнение! -- крикнула медсестра.
Оглушенная, Кора оглядывала идущий от вестибюля широкий коридор,
покрашенный в приютский голубой цвет. Двери его были когда-то побелены, в
простенках стояли стулья, а над ними к стенам были приклеены плакаты,
рассказывающие о нужном поведении во время пожара или атомной тревоги.
Плакаты были нарисованы плохо, примитивно, но доходчиво.
На стульях у правой двери сидело несколько человек в синих халатах,
словно к зубному врачу. И Коре захотелось спросить, кто последний, несмотря
на всю нелепость такого вопроса.
Однако Миша Гофман, который сидел на крайнем стуле, сам сказал ей:
-- Я последний, гражданка. Вы будете за мной. Композитор-песенник Миша
Гофман, которого здесь оказаться' не могло, потому что он еще оставался в
нашем мире и даже способствовал падению Коры в мир этот, был облачен в синий
больничный халат, из-под которого были видны кальсоны с развязанными белыми
шнурками, свисающие, как усы сомов, по сторонам тапочкиных морд. -- Миша? --
спросила Кора. -- Это вы? Странно было бы здесь заниматься играми в
конспирацию.
-- Да, -- ответил Гофман, глядя в пол. -- Мы с вами где-то встречались?
-- Да, встречались, -- сказала Кора и села на свободный стул. Напротив
ее оказалась прелестная на первый взгляд смуглая брюнетка. В ее спутанных
волнистых волосах горела маленькая диадема, а из-под больничного байкового
халата, который был велик размеров на пять, из-за чего пришлось закатать
рукава, выглядывала нежная узкая ножка в расшитом бисером башмачке. --
Здравствуйте, -- сказала Кора. Девушка захлопала глазами и ответила нечто на
незнакомом языке.
Потом она принялась тихо плакать, но остальные не обращали на нее
внимания.
Кора перехватила внимательный и настороженный взгляд соседа -- тот был
молод, худ, коротко пострижен, его щеку пересекал красный безобразный шрам,
который оттягивал вниз угол рта. Своеобразие его туалета заключалось в том,
что из-под халата торчали плохо начищенные сапоги со шпорами, что роднило
его с медсестрой.
-- А почему мы сидим? -- спросила Кора, не дождавшись какой-нибудь
реакции от "больных".
-- Ради Бога, помолчите! -- воскликнул Миша Гофман. -- Не привлекайте к
себе внимания.
-- Сколько вам можно говорить! -- раздраженно откликнулся пожилой
мужчина в сильных немодных очках, отчего его глаза казались голубыми
прудами. -- Это не играет роли. Главное -- не обращать на них внимания.
Игнорировать!
-- Вам хорошо игнорировать! -- возмутился маленький, широкий в бедрах и
ватный в плечах гражданин с тупым неподвижным лицом. -- Вы с ними бесед не
имели.
-- Ах, оставьте! -- отмахнулся очкарик. Он был лыс, коренаст, с
красивыми губами и округлым подбородком.
Дверь рядом с Гофманом открылась, и оттуда выглянул дряблый сизолицый
мужчина в белом фартуке, повязанном поверх голубого халата. -- Гофман! --
приказал он. -- Заходите. Затем он окинул взглядом остальных и сказал: --
Прочих примем после обеда. Но тут его взгляд упал на Кору, и сизолицый
удивился. -- А вы тут что делаете? -- спросил он. -- Меня привезли, --
призналась Кора. -- Кто привез?
-- Солдаты, -- сказала Кора, изображая полную наивность. -- Я шла по
дороге, а меня нашли и привезли на машине.
-- Так вы местная? -- спросил сизолицый. -- Нет, я из Москвы. Я в
отпуске. -- Господи, ну какая может быть еще Москва! Что за чушь? Вы мне
скажите, вы включены в контингент или вы из обслуживающего персонала?
В полной растерянности Кора поглядела на Мишу Гофмана.
-- Вот такой здесь бардак, -- сообщил Миша. Под глазом у него чернел
синяк. -- Сами не знают, чего хотят. Но измываются над людьми.
-- Помолчали бы, Гофман, ваша судьба вызывает у меня большие опасения,
-- сообщил сизолицый доктор. --Я бы за вас и двух резан не дал.
-- Я молчу, но это мне не помогает, -- ответил Гофман. -- Я попал в
атмосферу всеобщей подозрительности и террора.
-- Другой атмосферы я вам предложить не могу, -- ответил сизолицый. --
Нет у нас другой атмосферы. Так что кроме Гофмана и новенькой все свободны.
-- Он почему-то погрозил Коре пальцем и добавил: -- Только чтобы туда вот,
напротив, ни ногой! Ясно?
Кора почувствовала себя беззащитной, как всегда беззащитен человек в
больнице, где нет знакомого доктора или хотя бы сестры, к которой можно
обратиться по имени и как бы призвать ее покровительницей против духов
болезней.
-- Не волнуйтесь, девушка, --сказал ей лобастый очкарик с красивыми
губами, -- в данный момент их в самом деле не волнует ничего, кроме
предварительного знакомства с вами.
Он улыбнулся так мягко и даже застенчиво, что Коре сразу стало легче.
Все посетители этой "поликлиники" поднялись и потянулись к выходу. Кора
осталась в коридоре одна. На месте не сиделось. Она поднялась и подошла к
двери, в которую сизолицый доктор не велел заходить. Раз он не велел,
значит, за дверью скрывалось что-то интересное, а может, и важное для
разведчицы Орват. Так что Кора прислушалась, но ничего, кроме неясного
рокота, не услышала.
Тогда она осторожно приоткрыла дверь. За столом сидел еще один доктор.
Грузный человек с убранными за уши длинными серыми волосами, неопределенного
возраста, и у него был такой громадный мягкий обвислый нос, что придавал
доктору сходство с морским слоном.
-- Заходите, -- буркнул доктор. -- Раздевайтесь. Он поднял голову.
Увидел Кору и удивился. --Я вас не знаю,-- сказал он. -- Я тоже,
--согласилась Кора. Но доктор напротив не велел мне к вам ходить. Почему?
Главное -- казаться очаровательной дурочкой. -- Почему? -- Морской слон
быстро приходил в ярость. Тяжелой тушей он поднялся над столом. -- А потому,
что эти военизированные коновалы не способны понять, зачем они здесь
находятся, и думают, что будут мною командовать! Да Гарбуй их в порошок
сотрет!
И с этим криком, чуть не раздавив Кору, морской слон вылетел в коридор,
пересек его и ворвался в кабинет к своему сизолицему коллеге.
Посреди небольшого кабинета стоял совершенно обнаженный, голубой от
холода или волнения Миша Гофман, вытянув вперед руки и поставив ноги вместе.
Глаза его были закрыты. Сизолицый, не обращая внимания на вошедших,
приказывал ему:
-- Поднять правую руку, не раскрывая глаз поднести ее к кончику носа.
Ну вот, промахнулись! Сколько же можно! А теперь левую руку... и только
посмейте мне промахнуться, я вас тут же спишу в обслуживающий персонал и
лишу усиленного питания... ну вот, лучшего я от вас и не ждал. Где у вас
нос? Нет, это не нос, а это ухо!
-- Доктор Крелий! -- прервал монолог морской слон. -- Вы успеете
разобраться с этим неврастеником. Но меня интересует, какое вы имеете право
хватать пришельцев, которые еще не прошли моего обследования? Вы понимаете,
что ваши армейские интриги здесь не пройдут!
-- Я сделал то, что считаю нужным. Девушку нашли наши сотрудники. Вы ее
вообще проморгали. Где был ваш Гарбуй? Опять политикой занимался? Опять с
президентом шептался? -- Не вам об этом судить!
-- Нет, мне. За нами будущее. А вас мы отправим на помойку истории.
-- Прежде чем вы успеете отправить, вы побываете на кладбище! --
сообщил морской слон и со страшным ревом кинулся на сизолицего.
Но тот был готов к нападению. Отшвырнув в сторону маленького Мишу
Гофмана, он схватил металлический стул и помчался на морского слона, который
выхватил из верхнего кармана мясницкого фартука отлично отточенный пинцет и
стал остро, резко, горизонтально махать им, чтобы выколоть противнику глаза.
Кора и Миша убежали из кабинета и оказались в коридоре. Вслед им
неслись отдельные вопли и рев докторов.
Уйти далеко им не удалось, даже обменяться фразами они не успели,
потому что двери с улицы распахнулись и в вестибюле поликлиники загремели,
затопали, тяжело задышали солдаты в боевой форме, бронежилетах и с
карабинами в руках. Окруженный ими, шел человек высокого роста с очень
маленькой головой, откинутой назад, будто владелец головы только что
отшатнулся от неприятного запаха или вида насекомого. Плечи господина были
очень узки, затем туловище плавно и постепенно перетекало в живот и бедра,
составляющие нижнюю часть этого конуса, а ноги были на редкость коротки,
словно обрублены.
В отличие от солдат он был безоружен, если не считать шпаги, свисавшей
с золотой перевязи, пересекающей темно-оранжевый мундир, расшитый
серебряными дубовыми ветками. На голове офицера набекрень сидела красная
каскетка, украшенная плюмажем из павлиньих перьев, которые все время
задевали то за притолоку, то за люстру, а то и за потолок.
Натолкнувшись в дверях на Кору и Гофмана, усатый офицер на секунду
задумался, затем сообщил:
-- Тебя я знаю. Ты -- Гофман, агент земных разведок, большой мерзавец.
И я тебя задушу собственными руками. А вот девицу не имел чести... Я не имел
чести или я имел честь? -- Мы не знакомы, -- сказала Кора. -- Вот именно. Из
этого я делаю вывод, что ты и есть наше новое приобретение, которое эти
недоумки Гарбуя упустили, а мои соколы отыскали и привезли. Тебя солдаты
привезли? -- Солдаты. Офицер говорил хрипло, надрывно, напористо.
-- Будем знакомы! -- сказал он. -- Полковник Рай-Райи, кавалер степени
нежданного нападения.
-- Кора, -- ответила девушка. -- Кора Орват, студентка Суриковского
института. -- Степень имеешь?
-- Степени не имею и не знаю, что вы имеете в виду. --А то у вас как
институт, сразу доктор или профессор. Слушать противно.
Вроде бы разговор шел по-русски, но собеседники друг друга не очень
понимали.
-- Чего я не хотел, -- продолжал полковник Рай-Райи, -- так это чтобы
ты сперва попала в лапы молодчиков Гарбуя. Они из тебя вытянут, что им надо,
а от нас могут и скрыть... Понимаешь?
Полковник показал на дверь, из-за которой доносилось рычание и звуки
разбивающихся предметов -- бой между докторами продолжался.
-- Эти недоумки даже шпиона выследить не могут -- хороши бы мы были,
если бы оставили этого... -- он показал на вздрогнувшего Мишу Гофмана, -- на
свободе. Откуда мы знаем, где его сообщники.
-- Это трагическое недоразумение, -- произнес Гофман.
-- Я из тебя еще выбью добровольное признание, -- пригрозил полковник
Рай-Райи и, толкнув дверь сапогом, первым вошел в кабинет, где бились
доктора.
Те не заметили, что появилось несколько зрителей, так как, разбежавшись
по углам кабинета, метали друг в друга острые и тяжелые предметы. По лицам
докторов сочилась кровь, на лбах и темени вздувались шишки. -- А ну, стоять!
-- крикнул полковник Рай-Райи. Первым опомнился сизолицый.
-- Ваше постоянство! -- воскликнул он. -- Я больше с этой компанией
работать не могу. Они ставят интересы своей науки выше интересов
национальной обороны. Это потенциальные предатели.
-- Я исполняю указания правительства! -- загудел морской слон. -- И
