имели название для этого плана: "Треугольник".
- Но что заставило вас изменить...
- Судите сами. Вечером я навестил княгиню Валимору в загородном доме,
а затем ездил на своей машине в Моши, чтобы поглядеть, как будут размещены
школьники. По дороге из Моши я встретил гроб с телом капитана Васунчока. В
очень подавленном состоянии я вернулся в город и поспешил к князю, так как
его мать просила узнать, когда он покинет город. Слуги отлично меня знают,
и потому я прошел к дому без предупреждения. Князь находился в библиотеке
со своими помощниками. Так как я в последние недели взял за правило
останавливаться у дверей и слушать, о чем говорит князь, то и на этот раз
я услышал о том, что они намереваются привести в действие операцию
"Треугольник". Я сразу вспомнил о бахвальстве князей на обеде, и мной
овладела тревога... Что я знаю об истинных интересах и намерениях Урао? А
вдруг в своей дьявольской игре он захочет, чтобы землетрясение больнее
ударило по городу, чтобы вы не смогли вывезти ценности и людей, а затем
свалить вину на военное правительство? Может быть, так?
- Да, - сказал я. - Это одна из причин. Есть и другие. Но вы узнали,
когда и что он намерен взорвать?
- Нет, - сказал Фредерик. - Я ничего не знаю. Когда я вошел в
библиотеку, они прервали разговор. В последние дни мне кажется, что князь
о чем-то догадывается. Может быть, у меня на старости лет разыгрались
нервы. Мне даже казалось, что за мной следили.
В самом деле, полгода назад князья готовились к восстанию.
- Вам надо подумать, - сказал отец Фредерик. - Разрешите мне уйти? Не
хотелось бы, чтобы меня видели около этого дома.
- Спасибо, отец, - сказал я. - И не беспокойтесь за ваших учеников.
Грузовик будет в восемь у школы.
Я проводил миссионера до двери и остановился, размышляя, с чего
начинать. Действовать надо было быстро. Я подошел к окну, чтобы
посмотреть, стоит ли у подъезда дежурная машина. Машина стояла. Уже начало
светать, и отец Фредерик, широко шагающий по дорожке вдоль газона, был до
колен скрыт утренним туманом. Я смотрел ему вслед. Добрый старик, подумал
я вдруг об отце Фредерике, всегда давал нам, мальчишкам, конфеты. Это было
давно, но вкус конфет сохранился. Тогда были голодные времена, и больше
нам никто не давал конфет.
Сверху, со второго этажа, мне виден был и газон, и окружающие его
кусты, и проходящая дорога, и даже деревья вдали, за дорогой. За кустами
стоял человек, так же как и отец Фредерик, по колени в тумане. Он вышел
из-за кустов. Миссионер не видел его, он шел опустив голову и задумавшись.
Я вдруг понял, что миссионеру грозит опасность. Я хотел крикнуть ему, но
окно было закрыто, и я, вместо того чтобы выстрелить прямо сквозь стекло и
вспугнуть того человека, стал открывать окно. Я увидел, как сверкнул
маленький, сверху нестрашный огонек, и тут до меня долетел тихий щелчок.
Отец Фредерик, не останавливаясь, прошел еще три шага и во весь рост упал
вниз, в туман. И исчез.
Убийца побежал к кустам и скрылся в них. Отец Фредерик все-таки был
прав. Его похоронят в Танги, около церкви, если она останется стоять после
землетрясения. Я бросился вниз Последний день Танги начался с выстрела.
ТАНГИ КОМИССАРУ ВРК МАЙОРУ ТИЛЬВИ КУМТАТОНУ СРОЧНО ИЗ ЛИГОНА 6:20
ВАШ ЗАПРОС СООБЩАЕМ ВРК ПРИНЯЛ СПЕЦИАЛЬНОЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ РАЗРЕШАЮЩЕЕ
КОМИССАРУ ВЛАСТЬЮ ВРК НАЦИОНАЛИЗИРОВАТЬ ЛЮБОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ ИЛИ
СОБСТВЕННОСТЬ В СЛУЧАЕ ЕСЛИ ВЛАДЕЛЕЦ ПРЕПЯТСТВУЕТ НОРМАЛЬНОЙ
ЭВАКУАЦИИ
ВОПРОС КОМПЕНСАЦИИ БУДЕТ РАССМОТРЕН ПОЗДНЕЕ
"Срочно, господину князю.
Сегодня утром, в пять часов, я следил, как вы приказали, за отцом
Фредериком. От вас он пошел к себе и некоторое время находился в своем
доме. В четыре часа отец Фредерик вышел из дома. Я шел за ним на некотором
расстоянии. Когда я догнал его, он уже входил в дом коменданта. Так как вы
сказали, чтобы он ни в коем случае туда не вошел, я вынужден был
выстрелить. Не знаю, мертв он или нет, потому что после выстрела я
вынужден был бежать.
Джонсон."
КНЯЗЬ УРАО КАО
Есть ли высшая справедливость, подумал я, прочтя в постели записку
портье Джонсона? И кто направляет безжалостную руку судьбы? Клянусь всем
святым, у меня и мысли не было убивать отца Фредерика.
Зная человеческую натуру, я подозревал, что миссионер побежит с
доносом к майору. Я полагаю, что отцом Фредериком руководила не корысть, а
неправильное понимание чувства долга, а может, просто страх перед смертью
и воображаемым высшим судом. Я приказал следить за ним, ибо полагал, что
он мог подслушать наши разговоры. И вот записка... Что ж, мои руки чисты,
думал я. Будем считать отца Фредерика праведником, позаботимся о его
погребении, щедром даре на его школу.
Итак, я лежал в постели, размышляя, насколько лучше было бы для
Фредерика и христианской церкви, если бы он умер в японском концлагере и
попал в число мучеников. И в этот момент я услышал - ночью слышно далеко,
- что кто-то подъехал к воротам и препирается со стражником. Я лежал
спокойно, пытаясь сообразить, кто бы мог примчаться ко мне так рано.
Кто-нибудь из соседних князей, напуганный слухами о землетрясении? Или
отряд с гор, который я ожидал с минуты на минуту? Перебранка у ворот
смолкла, и слышно было, как машина тормозит у дверей. Я сел, протянул
руку, чтобы достать халат. В коридоре раздался резкий знакомый голос, но я
не сразу сообразил, кому он принадлежит.
- Ничего, - произнес голос. - Мы его разбудим.
Дверь распахнулась, и ко мне в спальню, словно в свою казарму,
вторгся майор Тильви Кумтатон, с левой рукой на перевязи, с пистолетом в
правой руке, а за ним два автоматчика в форме гвардейской бригады. Из-за
их спин выглядывали виноватые, растерянные рожи лакеев. Вот так, подумал
я, попал в плен и Наполеон. Никто не захотел жертвовать жизнью ради своего
императора - ни одна сволочь даже не крикнула, чтобы предупредить меня. Я
встал и накинул халат.
- Чем обязан такому вторжению? - спросил я.
- Вы останетесь здесь, - сказал майор.
В его глазах сверкал фанатизм догматика. Главное было - не поддаться
на провокацию. У меня здесь слишком мало людей, и они ненадежны. Мои горцы
прибудут утром.
- Вы понимаете, какую ответственность берете на себя, врываясь ночью
в дом члена высшей палаты парламента? - спросил я.
- Парламент распущен, - ответил майор. Вся сущность раба была в этом
ответе. Вот холуй, которому дозволено измываться над помещиком, перед
которым он пресмыкался всю свою жизнь.
- Тем не менее я надеюсь, что в этом государстве сохранились хоть
какие-то правовые нормы, - заявил я.
- Не вам диктовать правовые нормы, - сказал майор.
- Почему же?
- Если вы взяли на себя право убить беззащитного старика Фредерика,
довести до смерти Васунчока, если вы с помощью бандитов торгуете
наркотиками...
- Остановитесь! - воскликнул я. - Вы пожалеете о своих словах. У нас
судят за клевету.
- Не тратьте время на парламентские речи, - съязвил майор. - Где
находится план операции "Треугольник"?
- Что? - вырвалось у меня. - Он был у вас?
- Отец Фредерик успел мне все рассказать.
- Подлец! - не выдержал я. И майор не понял, что я имел в виду лжеца
Джонсона. Нет, не отца Фредерика, я ему не судья. - Вы разрешите мне
одеться? - спросил я. - У вас есть ордер на мой арест?
- Вы арестованы без ордера, - усмехнулся майор. - Ввиду чрезвычайного
положения. Вы расскажете, какие объекты города заминированы вами, или
придется обыскивать дом?
- Я не знаю ни о какой операции "Треугольник".
Я попытался бровями приказать лакею, чтобы он бежал за помощью. Тот
сделал вид, что не понимает.
- Дайте ключи от сейфа.
Он попал в точку. Планы операции хранились там. Ох, легкомыслие и
доверчивость, которые могут стоить жизни.
- У меня нет ключей от сейфа.
- Ключи, - приказал майор.
Предательство порождает предательство, как лавина тянет за собой все
новые камни.
- Ключи у него в кармане пиджака, господин майор, - раздался голос от
двери. Это был голос моего лакея, которого я кормил и поил десять лет. -
Разрешите, достану?
Я стоял, парализованный новым предательством, глядя, как лакей
подошел к гардеробу, открыл его и протянул майору связку ключей.
- Проводите меня к сейфу, - сказал майор лакею.
Солдаты остались у дверей.
Я сделал шаг к гардеробу, чтобы одеться, но один из солдат рявкнул:
"Назад!" - словно я был простым воришкой.
О подлость и одиночество...
ГОСПОДИН ДИРЕКТОР МАТУР
Я сидел на железной койке в тюрьме и чувствовал, что из меня вытащили
кости. Меня жестоко толкали и ударяли солдаты, пока везли сюда, и я в
любой момент ждал, что меня расстреляют. Я был разорен и обесчещен, я был
унижен и раздавлен, дети мои будут нищими ходить по улицам, протягивая
руку за подаянием, и моя жена, которую покинет мой любимый брат Саад,
будет вынуждена выйти на панель... Как я докажу этим людям, что я не желал
никому зла, что я хотел, чтобы все были довольны и добры друг к другу? Как
мне доказать священную истину, что я в душе поэт и всю свою жизнь старался
жить честно и достойно памяти моих родителей? Неужели я когда-либо
осмелился бы поднять руку на человека, если бы не был в помрачении
рассудка, насланного на меня злыми духами? Ведь я ничего не сделал:
фабрика цела, сторож жив...
Вдруг меня настигло жуткое подозрение: они хотят оставить меня здесь
на время землетрясения, потолок обрушится и заживо погребет под
развалинами. Не в силах вынести ожидания смерти, которое страшнее самой
смерти, я бросился к железной двери и начал молотить в нее, взывая к
состраданию тюремщиков.
Тяжелые сапоги застучали по коридору. Я отпрянул от двери, она
распахнулась, и солдаты втолкнули нового пленника. Это был князь Урао,
его, видно, подняли с постели - он был в красном стеганом халате,
подпоясанном поясом с кистями.
Появление князя столь удивило меня, что я забыл о надвигающемся
бедствии. Мы наконец сравнялись в правах. Нет, я не злорадствовал, во мне
проснулся философ. Где твоя спесь, князь Урао, который заставлял меня,
бедного мальчишку, давать ему списывать контрольные работы и избивал в
уборной миссионерской школы, если я осмеливался ему не подчиниться? Где
твоя спесь, князь, который третировал меня, словно мальчика на побегушках,
полагая, что я, гордый наследник брахманов, принимаю эти унижения как
должное?..
Глаза князя привыкли к темноте. Он сидел на койке, словно проглотил
длинный шест, и его птичья взлохмаченная голова медленно поворачивалась,
как у грифа, попавшего в клетку.
- Ты здесь, Матур? - спросил он без всякого выражения.
- Да, князь, - сказал я. - Мы с вами здесь. И мы равны.
- Равны ли? - спросил князь. Он подумал немного и добавил: - Нет, мы
с тобой не равны.
Я внутренне улыбнулся.
- Вас арестовали военные? Вы пытались помешать эвакуации?
- Какой эвакуации?
За решеткой светлело, и я разглядел, что у князя мутные, пьяные
глаза, словно он не понимает, что происходит.
- Но ведь будет землетрясение?
- Я член высшей палаты парламента, - сообщил он мне доверительно. - Я
пользуюсь парламентской неприкосновенностью.
- Вы сообщили об этом майору Тильви?
- Он жестоко поплатится.
В голове князя не было убежденности. Ничего не было, пустой голос
человека, который смотрит на рушащийся вокруг мир и не осознает, что сам
