будьте дома к одиннадцати - надо будет вытащить ив дома аппаратуру, важно,
чтобы приборы работали непрерывно. Кофе в термосе.
Котрикадзе".
Я отвинтил крышку термоса, налил кофе и начал дозваниваться на
остров. Безрезультатно.
Отар Давидович вернулся в половине первого. Он сразу спросил:
- Володя не приезжал? Не звонил?
- Нет.
- Так, - сказал Отар Давидович. - Займемся аппаратурой.
Около часа мы перетаскивали приборы в сад. Отар Давидович молчал, да
и я не разговаривал, потому что, несмотря на кажущуюся простоту, разборка
аппаратов, переноска их и установка на новом месте требовала больших
физических усилий и крайней осторожности. Работа была в разгаре, когда
Отар Давидович сказал:
- Дальше я справлюсь один. У меня к вам большая просьба. Возьмите,
пожалуйста, машину и найдите майора. Я беспокоюсь за Володю.
- Я сделаю все возможное, - заверил я Отара Давидовича. - Будьте
совершенно спокойны.
Мне пришлось идти пешком: капот "джипа", на котором вернулся
Котрикадзе, был распахнут, шофер чинил мотор. Через десять минут я уже был
в губернаторском дворце, где мне удалось узнать у дежурного, что майор
уехал в механические мастерские. Я решил сходить туда пешком, благо все
расстояния в Танги сравнительно невелики.
Мой путь лежал мимо маленькой церкви, подобной тем, что изображаются
на немецких или швейцарских рождественских открытках. Дверь в церковь была
открыта. Оттуда доносился чей-то монотонный голос. Любопытство заставило
меня заглянуть внутрь. Свет из узких высоких окон освещал старика,
лежащего в гробу. Его лицо являло собой зрелище полного умиротворения и
покоя, словно этот человек долго шел, устал и заснул. Полная пожилая
женщина в темной одежде стояла у гроба. Я пошел дальше. Люди рождаются,
умирают, и город, доживающий свои последние часы, кажется постоянным и
вечным, куда постояннее живущих в нем людей...
В механических мастерских было пусто. Несколько рабочих покрывали
брезентом вытащенный на двор пресс. Один из них спросил, кого я ищу. Я
сказал, что майора Тильви. Рабочий сказал, что майор уехал на аэродром, а
это в двух милях от мастерских. Я поблагодарил его и пошел дальше. Раза
два меня обгоняли повозки с домашним скарбом. У домов городской окраины
был странный вид, словно все жители собирались выехать на дачу: вещи
стояли на улице, в палисадниках - шкафы, кровати, сундуки, но сами дома
были пусты. На крыше одного из домов сидел человек и снимал черепицу. Два
других подхватывали плитки, которые он ловко кидал им, и складывали в
аккуратный штабель.
На маленьком аэродроме мне сказали, что майор только что был здесь, а
какой-то лейтенант с повязкой Красного Креста на рукаве вмешался и
поправил:
- Вон он.
Я взглянул на поле и увидел, что майор Тильви направляется к
вертолету, стоящему в стороне от взлетной дорожки.
Когда я добежал до машины, винты уже вертелись, поднимая пыль и сухую
траву. Я стал отчаянно махать руками, чтобы привлечь внимание пилота.
Вертолет завис над землей, словно раздумывая, в какую сторону ему лететь,
дверца в нем открылась, и оттуда выкатилась веревочная лестница, как бы
приглашая меня подняться. Я подбежал к лестнице и остановился. Блестящее
брюхо вертолета нависало надо мной, и, когда я, вцепившись руками в
боковины лестницы, поставил ногу на ступеньку, прогнувшуюся под моей
тяжестью, меня сразу понесло куда-то вбок, я потерял равновесие и рухнул
на землю. Я тут же поднялся, подумав, что на моем израненном теле появится
еще один синяк, и вновь направился к лестнице. Из люка высунулся сам майор
Тильви и знаком показал мне, чтобы я отошел. Вертолет мягко опустился на
землю, и вскоре его винты, прекратив вращение, опустились вниз, как уши
побитого зайца.
- Входите! - крикнул мне майор Тильви. - Мы теряем время. Вы что,
раньше никогда по лестнице не поднимались?
- Простите, - сказал я. - Профессор Котрикадзе обеспокоен судьбой
товарища Ли...
- Я говорю, входите!
Я подчинился. Майор Тильви - представитель правительства, и я должен
с уважением относиться к его просьбам.
Внутри вертолет оказался просторным. Мне никогда ранее не приходилось
совершать путешествия на вертолетах, и потому я их недооценивал. Вдоль
боковых стен тянулись скамейки, на которых сидели солдаты. Один солдат сел
на пол, и майор Тильви показал мне на освободившееся место. Я хотел все
объяснить майору, но в этот момент с оглушительным треском заработал
мотор.
ТАНГИ ОТЕЛЬ АМБАССАДОР ДИРЕКТОРУ МАТУРУ ИЗ ЛИГОНА 12:50
ОЗНАКОМИЛСЯ УСЛОВИЯМИ СТРАХОВКИ СПИЧЕЧНОЙ ФАБРИКИ
УЩЕРБ ОТ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ ПОЛИСОМ НЕ ПОКРЫВАЕТСЯ
ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДТВЕРЖДЕНИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ДАЛЬНЕЙШИХ ДЕЙСТВИЙ
В ИНОМ СЛУЧАЕ ВЗЫСКИВАЮ ТЕБЯ УБЫТКИ ЧЕРЕЗ СУД
ЛЮБЯЩИЙ БРАТ СААД
ВЛАДИМИР КИМОВИЧ ЛИ
Из кустов вышли и замерли от неожиданности князь Урао и бывший
комендант Танги капитан Боро с толстой сумкой в руке.
В первый момент меня более всего поразило одеяние всесильного князя:
пурпурный стеганый халат, подпоясанный золотым витым шнурком, и домашние,
разорвавшиеся от ходьбы по камням туфли. Все молчали. Ну просто
остолбенели. Староста обернулся ко мне, словно я сейчас дам ему ценный
совет.
Светлые узкие глаза князя проследовали за взглядом старосты и замерли
на моем лице. Теперь староста смотрел на меня, крестьяне смотрели на меня,
князь и капитан Боро смотрели на меня.
- Их надо задержать, - сказал я старосте.
- Итак, - сказал князь. - Я вас не сразу узнал. Теперь я понимаю, кто
стоит за спиной майора Тильви.
Князь склонен к театральным эффектам и в тот момент изображал
византийского багрянородного императора (если ему, конечно, приходилось
когда-нибудь слышать о Византии).
- Вот кому майор Тильви продал ваши горы! Вот кого он пригласил
разрушить наши дома!
После этого князь отвернулся от меня и сказал небольшую и страстную
речь по-лигонски, наверно апеллируя к свободолюбию местных жителей. Те
неуверенно переминались с ноги на ногу, потому что одно дело гоняться за
контрабандистами, другое - обидеть князя.
После окончания страстной речи князя ничего не произошло. Крестьяне
все так же стояли, стараясь не глядеть на грозного владыку. Видно, князь
разгневался, он повысил голос и начал сурово корить крестьян. В тот момент
я не догадывался, что мои спутники из деревни - бывшие монастырские рабы,
так что князь для них - авторитет относительный.
Капитан Боро взял князя под локоток и начал его успокаивать. Я
воспользовался паузой для попытки повлиять на старосту.
- Если мы задержим их, - сказал я, - они отдадут Лами.
Староста отрицательно покачал головой.
- Мои люди, - сказал он, - не будут задерживать князя.
Князь, не вняв увещеваниям капитана Боро, протянул свою длинную руку
к кобуре капитана и начал расстегивать ее, чтобы добыть пистолет. Боро
испугался, стал отдирать пальцы князя. Они оба замолчали и боролись за
оружие, сопя и тяжело вздыхая. Зрелище могло бы быть смешным: маленький,
круглый Боро и длинный князь в пурпурном халате, но никто не смеялся. Я с
некоторым облегчением увидел, как сержант Лаво поднял автомат и наставил
его на дерущихся.
Староста сказал две или три фразы. Довольно громко. Он велел князю и
Боро идти своей дорогой. Иного перевода я не придумал. От этих слов князь
сразу отрезвел. Его рука опустилась. Боро снова застегнул кобуру.
Мы стояли, а они проходили между нами, как сквозь строй. Князь
прихрамывал - видно, разбил ноги в кровь, но шел он, задрав птичью голову.
Вертолет, летевший совсем низко, появился неожиданно. Мы глядели
наверх, а машина быстро спускалась на седловину. Ее винты прижали траву.
Вертолет еще не коснулся земли, как люк отворился и оттуда начали
выпрыгивать солдаты в голубых беретах, быстро и четко, как на учениях. И
тут же разбегались веером.
Опомнившись, капитан Боро почему-то бросился в мою сторону. Он
размахивал пистолетом, забыв о его прямом назначении, и несся, как
носорог. Я не хотел вмешиваться в схватку, но должен признаться, что
дороги я ему не уступил. Капитан врезался в меня, и мы оба покатились по
траве. Удар был настолько силен, что я на секунду отключился. А может,
прошло больше секунды, потому что следующее, что я помню, - это
участливое, разрисованное йодом и заклеенное пластырями лицо добрейшего
Юрочки Вспольного, который склонился надо мной и спрашивает:
- Вы не ушиблись, Владимир Кимович? А то Отар Давидович очень
беспокоится.
ОТАР ДАВИДОВИЧ КОТРИКАДЗЕ
Это было похоже на немецкую сказку: помните, там все по очереди идут
в подвал, видят кувшин, который может упасть, начинают плакать и не
возвращаются? Пропал Володя, теперь Вспольный.
В два сорок я, так и не связавшись с островом, не дождавшись вестей
от Вспольного, пришел в гадчайшее состояние духа. Но работа остается
работой, и, кроме меня, ею некому было заняться.
Я проверил, нормально ли работают приборы. Они работали почти
нормально. Но если верить им, землетрясение уже началось. Потом я
тщательно зарядил кинокамеру, сунул в сумку запасные пленки и вышел из
дома. Солдат я отпустил. Они уехали на грузовике, который подбирал
отставших. Со мной остался только шофер "джипа", который полагал, что ему
безопаснее с господином профессором, который ни за что не станет
подвергать риску свою драгоценную жизнь.
- Поехали? - спросил он, когда я вышел из ворот. - В Моши?
- Нет, - сказал я. - Я останусь в городе. Я буду снимать кино.
Довезите меня до центра и уезжайте.
- Нет, - шофер раскусил хитрость. - Здесь хорошо, там плохо.
Я надеялся, что, если мы не будем приближаться к зданиям, ему ничто
не угрожает.
Мы ехали по улицам не только мертвого, но и выпотрошенного города.
Скоро, подумал я, начнут издавать пособия: "Методика подготовки к
землетрясению и эвакуация населения и оборудования". В них обязательно
будет: "Как показывает опыт проведения (почему бы не ввести это слово?)
землетрясения в округе Танги в марте 19.. года, оправдал себя съем кровель
с несейсмостойких сооружений..." Тут я увидел двух спокойно бредущих по
улице солдат. Один из них заглянул в пустой дом, другой остановился
перекинуться несколькими фразами с моим шофером.
- Не подходите больше к домам, скоро начнется, - сказал я солдатам;
они не поняли, шофер перевел им, и солдаты засмеялись.
- Хорошо, хорошо, - сказал один из них, и они пошли дальше,
поглядывая по сторонам, полагая, что приказ командования охранять пустой
город вздорен, но от этого не перестает быть приказом.
Я снял площадь и дворец губернатора. В панораму попала церквушка.
Когда она была в объективе, я услышал звон колокола. Какой-то сумасшедший
сидел на колокольне - вот кто наверняка погибнет. Поднялся ветер, тучи
опустились к крышам.
- Давай к церкви, - сказал я шоферу. Он понял.
Мы подъехали к открытым дверям. Я вбежал внутрь и замер. Посреди
церкви, между двумя рядами скамеек, стоял открытый гроб. В гробу лежал
старик миссионер, я его видел раньше. Все убежали и забыли о нем. Я
подумал сначала, что надо бы вынести гроб, но время было слишком дорого,
чтобы тратить его на мертвых. Оно нужнее живым. Наверное, этот старый
священник не имел здесь друзей, он был чужим этому народу и остался один,
