и будет нас ждать.
Я пролежал еще неделю. Я уже начал вставать, выходить по нужде, я
разговаривал с ползуном, он знал многое о том, как устроена Вселенная,
какие в ней живут расы и как они общаются между собой.
Вскоре я окреп настолько, что сидел на солнышке перед землянкой с
кружкой травяного чая в руке. Я сидел раздевшись, чтобы солнце касалось
своими лучами моего тела. Ползун выкапывал земляных червей и жевал их -
смотреть на это было неприятно.
Я подумал, что мы с ним уже давно вместе, но не подружились так, как
я подружился с Иркой. Может, потому, что ползун не был человеком, он
происходил с другой планеты и ему среди нас, наверное, тоже было одиноко.
- А я не верю, что ты с кондитерской фабрики, - сказал я ползуну. -
Если бы тебя Ирка утащила оттуда младенцем, ты бы ничего не знал.
- А я ничего не знаю, - сказал ползун.
- Не ври, я за тобой давно наблюдаю, - сказал я. - Ты знаешь какой-то
совсем чужой язык - ты с инспекторами разговаривал, а спонсоры тебя не
понимали.
- Это мой язык, - сказал ползун.
Показывая, что разговор со мной ему надоел, он отполз в сторону и
принялся рыхлить землю в поисках червей.
- Некому было тебя научить.
- Ирка помогла.
- И давно ты скрываешься?
- Недавно, - сказал ползун.
- Все равно я тебе не верю.
- Если я не с кондитерской фабрики, то откуда? - спросил ползун,
оборачиваясь ко мне. Изо рта у него высовывался длинный жирный розовый
червь, он заталкивал его в пасть острыми когтями.
Я отвернулся.
Потом, когда я допил чай, а он наелся, ползун выровнял участок земли
у землянки и стал рисовать мне когтем карту, как мы пойдем в штаб
Военно-Воздушных сил, где нас ждет Ирка.
Он нарисовал лес, реку, поселки и городки, через которые нам
следовало проходить или которые следовало избегать. Он рисовал так
уверенно, что я еще более убедился, что он не тот, за кого себя выдает, но
я не представлял, кто же он на самом деле.
Когда я с упреком в голосе заявил, что гусеница С кондитерской
фабрики не может знать земной географии, ползун не стал спорить, а лишь
сказал:
- Тим, не отвлекайся, я хочу, чтобы ты запомнил дорогу.
- Зачем, если ты есть?
- Если меня убьют или я заболею, ты попадешь в безвыходное положение,
- сказал наставительно ползун. - Так что слушай, что тебе говорят умные
люди.
- Ты - умный человек?
- Прости, я пошутил, - сказал ползун.
Он рисовал, а я понял, что мы в нашем путешествии пройдем знакомыми
местами, что мы окажемся на той свалке, где я впервые встретил в
подземелье Маркизу и Ирку, а значит... значит, мы окажемся недалеко от
моего родного городка.
И как только я понял это, я страстно захотел заглянуть в дом
Яйблочков, пройти по той улице, где я мечтал о новом ошейнике, а
главное... в этом я не сразу признался самому себе, я захотел увидеть юную
любимицу из соседнего дома.
Прошло больше года с тех пор, как я убежал от Яйблочков. А кажется,
что прошла долгая жизнь.
В последние месяцы я и не вспоминал о доме, но когда вспомнил, у меня
сжалось сердце.
Я рассеянно слушал ползуна, делая вид, что внимательно запоминаю все
тропинки, и ползун почувствовал, что я витаю в облаках. Со свойственным
ему занудством он заставил меня пройти по карте от землянки отца Николая
до штаба ВВС, и я вынужден был трижды начинать путешествие, пока все не
запомнил. Тогда ползун улегся на спину на прогретом солнцем склоне.
Коготки его коротких лап торчали по обе стороны панцирного туловища. Я
посчитал: три пары рук и три пары ног. Некрасиво. Брюхо желтое, полосатое,
глаза прикрылись белой пленкой, как у спящей курицы. И с этим существом
мне идти несколько дней по враждебной стране? И надеяться на то, что он
выручит, если мне будет плохо?
- Ты о чем думаешь? - спросил я ползуна.
- Я сплю, - сказал он, - не мешай.
Я сказал ползуну, что прогуляюсь. Ползун ответил: "Осторожнее". Он
всей свой шкурой чувствовал опасность. "Обойдется", - сказал я, хотя тоже
чувствовал опасность. Но не хотел признаваться. Тем более себе.
Наш тайник находился под громадной кучей валежника, там скрывалась
покрытая дерном землянка. Я разделся догола.
- Ты не возьмешь оружия? - спросил ползун.
- Если в городке увидят одетого человека, они будут стрелять без
предупреждения. Ты же знаешь, как они нас боятся.
- Опасно без оружия, - сказал ползун.
- Жди меня в двадцать три часа, - сказал я. - Если что, искать меня
не ходи.
- Не учи меня, - холодно ответил ползун и свернулся на земляном полу.
Я не люблю ходить нагишом, подобно домашнему любимцу... Перебежками,
порой падая в высокую сорную траву, - порой пробегая между заросших
бурьяном куч мусора, я добрался до окраины городка, чуть приукрашенного
сумерками и редкими фонарями. Дальше за кустарником поднимались серые
бетонные и титановые шапки укрепленной базы.
Выйдя на улицу городка, я пошел по тротуару, прижимаясь к заборам и
стенам домов, пригибаясь и стараясь быть незаметным - как и положено
обитателю помоек, еще не угодившему на живодерню, но готовому к такой
судьбе. Я даже прихрамывал и тянул ногу.
Я шел осторожно, но уверенно. В тот сумеречный час у меня было
немного шансов встретить спонсора - они не любят сумерек и скрываются от
них за стальными жалюзи в своих бетонных домах. Но всегда оставалась
опасность попасть на глаза милиционеру или мобильному патрулю.
Центр я миновал быстро и без приключений. Универмаг был уже закрыт,
хотя окна его светились - там считали выручку. В комнате отдыха, где
спонсорши оставляют своих домашних любимцев пока занимаются покупками или
сидят в кафе, было темно. Я думал, что во мне что-то шевельнется - грусть
ли, просто память, но я остался совершенно равнодушен. Впрочем, никто не
любит вспоминать о своем животном прошлом - я проверял это на многих моих
товарищах. Мы забываем. Этого не было. Этого не могло быть...
А вот и мой дом!
Господи, до чего он уродлив! Бетонный куб с узкими окнами, вокруг
запущенный газон и бассейн без воды со слоем ила на дне. В окнах свет. Я
не стал приближаться к двери - там поле охраны. Стоит мне подойти -
поднимется звон на весь город.
Перепрыгнув через невысокую живую изгородь, я прошел газоном к окну
гостиной и заглянул в него.
Гостиная - насколько условно это название! - была, как и положено,
пустой и серой комнатой. С одной стороны на стене - экран. На нем
показывают официальные новости и официальную развлекательную программу. С
другой стороны широкая металлическая скамья, на которой бок о бок сидят
спонсоры - господин и госпожа Яйблочки. Одинаковые, чешуйчатые, зеленые,
массивные, вдвое превышающие человека ростом и вдесятеро силой. Их морды
лишены мышц и потому не способны к мимике. Так что они кажутся статуями,
статуями близнецов в кататоническом состоянии.
И это были когда-то мои господа, перед которыми я трепетал? Это были
образцы мудрости? Я хотел бы улыбнуться, но не мог - ведь жалок был я, ибо
мои глаза были закрыты.
Вдруг госпожа Яйблочко зашевелилась - что-то на полу привлекло ее
внимание. Зеленая туша совершила медленное движение, лапа опустилась к
полу. Я поднялся на цыпочки и увидел, что у ее ног стоит колыбель, и в
ней, задрав ножки, блаженствует малыш. Когтистая лапа Яйблочки нежно
дотронулась до головы мальчика и погладила ее, губы малыша шевельнулись,
госпожа протянула ему бутылочку.
Это был я? Я - много лет назад?
Сверху донеслось легкое стрекотание. После инцидента на башне милиция
демонстрировала бдительность. Можно быть уверенным, что они не прекратят
полетов до ночи. Правда, им трудно нас отыскать - особенно, когда мы
выступаем в обличьи домашних любимцев - ни одного металлического предмета!
Так что локаторы не вычленяют нас из природы.
Но все же я не хотел рисковать - я прыгнул к кустам и залег там.
Патруль улетел. Я сидел на траве, обхватив руками колени, смотрел на
узкие бойницы моего дома... Парадокс, но эти жабы и есть моя бывшая семья
- они растили меня, кормили, купали и лечили, если я болел... И госпожа
Яйблочко могла испытывать ко мне материнские чувства? Как мало мы их
знаем! Зачем они взяли нового малыша? Их дом им кажется пустым без
человеческого присутствия?
Надо возвращаться. А то ползун будет беспокоиться.
Я обернулся ко второму дому - за живой изгородью. Я мог сколько
угодно уговаривать себя, что пришел поглядеть на стены родного дома, тогда
как на самом деле меня тянуло к дому соседнему. Первый раз в моей жизни
эмоциональный взрыв, вырвавший меня из мира домашних любимцев, исходил из
этого бетонного куба, стоявшего за густыми зарослями бурьяна. Там тоже
светились бойницы, за ними тоже ползла упорядоченная жизнь.
...Приоткрылась дверь, желтый прямоугольник света кинул на землю
черную тень стройной фигуры Инны. Это было столь неожиданно, что я не
успел взять себя в руки и отпрянул. Она услышала шум и, замерев на пороге,
тихо спросила:
- Здесь кто-нибудь есть?
Я был недвижим, я даже не дышал. Я боялся, что она в страхе закроет
дверь и спрячется в доме.
Она постояла с минуту, прислушиваясь, и, видно, решила, что шум
произвела птица... Она покинула освещенный прямоугольник двери и ступила
на траву. Теперь я мог ее разглядеть.
В полутьме ее тело казалось голубоватым, а волосы приобрели сиреневый
оттенок. Когда она поглядела в мою сторону, то ее глаза показались мне
черными окнами в звездное небо. Ее фигура несколько потеряла девичью
гибкость и угловатость, грудь стала тяжелее, шире бедра, но эти перемены
были лишь движением к женскому совершенству.
Она быстро, словно опасаясь, что ее хватятся дома, перебежала газон,
перепрыгнула через изгородь и уже осторожнее, озираясь как воровка,
подбежала к дому Яйблочков. Возле окна в гостиную она остановилась и,
вцепившись длинными пальцами в край стены, приподнялась на цыпочки, чтобы
лучше видеть, что происходит в гостиной.
И тут я все понял. Все было просто, хоть и необычно и недозволено.
Младенец, занявший мое место в семье Яйблочков - это сын ее и Вика.
По правилам новорожденного отнимают у матери, как только она перестает его
кормить. Если с точки зрения породы он удовлетворяет селекционеров, его
отправляют в распределитель. А дальше - как распорядится судьба. Может
быть, повезет, и его возьмут в домашние любимцы. А тут... вернее всего,
когда он родился, опечаленная моим исчезновением, привыкшая к человеку в
доме, госпожа Яйблочко решила взять ребеночка себе. Где-то кому-то сделали
подарок, кого-то уговорили, и произошло страшное нарушение правил - мать и
сын оказались в одном городке, и, главное, мать знала, где живет ее сын.
Вряд ли ее подпускали к сыну, наверное, это было одним из условий...
Впрочем, это можно проверить.
- Инна, - тихо произнес я.
Она отпрыгнула от окна, словно ужаленная змеей. Прижалась спиной к
глухой бетонной стене и смотрела с ужасом, как я приближаюсь к ней.
Я вытянул перед собой руку, раскрытой ладонью кверху.
- Не бойся, - сказал я. - Это я, Тим, ты меня помнишь? Я тут жил.
- Тииим, - напевно произнесла она. - Ты же мертвый.
- Я много раз мертвый, но все равно живой, - сказал я, улыбаясь.
- Это не ты! Не подходи!
- Я тут жил, мы с тобой раз сидели в этих кустах и разговаривали, а
ты сказала, что знала свою мать, а я тебе не поверил, а потом меня должны
были вести к ветеринару, а к тебе привели Вика...
- Тииим!
- Отойдем к кустам. У меня мало времени. Меня могут выследить.
