Кошмарного вида пес с багровым шрамом на лбу вновь поднялся на задние лапы
и, улыбнувшись, сел в кресло.
Второй милиционер вдруг перекрестился размашистым крестом и,
отступив, сразу отдавил Зине обе ноги.
Человек в черном, не закрывая рта, выговорил такое:
- Как же, позвольте?.. Он служил в очистке...
- Я его туда не назначал, - ответил Филипп Филиппович, - ему господин
Швондер дал рекомендацию, если я не ошибаюсь.
- Я ничего не понимаю, - растерянно сказал черный и обратился к
первому милиционеру. - Это он?
- Он, - беззвучно ответил милицейский. - Форменно он.
- Он самый, - послышался голос Федора, - только, сволочь, опять
оброс.
- Он же говорил... Кхе... Кхе...
- И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так что
пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
- Но почему же? - тихо осведомился черный человек.
Филипп Филиппович пожал плечами.
- Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я
попробовал да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в
первобытное состояние. Атавизм.
- Неприличными словами не выражаться, - вдруг гаркнул пес с кресла и
встал.
Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на
бок милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха и в
ней отчетливей всего были слышны три фразы:
Филипп Филипповича:
- Валерьянки. Это обморок.
Доктора Борменталя:
- Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз
появится в квартире профессора Преображенского.
И Швондера:
- Прошу занести эти слова в протокол.
Серые гармонии труб играли. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с
ее одинокой звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в
кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От
мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучили
его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас
легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые.
"Так свезло мне, так свезло, - думал он, задремывая, - просто
неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я,
что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя
бабушка, царство ей небесное, старушке. Правда, голову всю исполосовали
зачем-то, но это до свадьбы заживет. Нам на это нечего смотреть".
В отделении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах
смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал:
- "К берегам священным Нила..."
Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек
погружал в сосуд, доставал мозги, - упорный человек, настойчивый, все
чего-то добивался, резал, рассматривал, щурился и пел:
- "К берегам священным Нила..."
