хозяйства или государства, - не дилетант; он хорошо знает, что не может
выйти навстречу тем людям, с которыми ему приходится иметь дело, просто как
к носителям Ты - это разрушило бы все созданное им; и все же он
отваживается на это, правда, лишь до той границы, которая внушена ему
Духом; и дух внушает ему эти границы; и этот риск, это дерзновение, которое
взорвало бы изолированное образование, увенчивается успехом в том, над
которым носится присутствие Ты. Он не фантазирует: он служит истине,
которая, будучи сверхразумной, не изгоняет разум, но держит его при себе. В
общественной жизни он делает то же, что делает в личной жизни человек,
сознающий себя неспособным прямо претворить в действительность Ты, и все же
вседневно подтверждает его в мире Оно - по закону и мере этого дня,
ежедневно проводя заново границу, обнаруживая ее. Точно так же работу и
обладание не освободить, исходя из них самих, но только из Духа; только из
его присутствия может излиться значение и радость всякой работы, а во
всякое обладание - благоговение и жертвенная сила: излиться не до краев, но
quantum satis,* - может все выработанное и все одержимое обладанием,
оставаясь плененным миром Оно, все же преобразиться и стать пред-стоящим,
стать представляющим изображением Ты. Здесь нет никакого Назад-вспять, а
есть даже в минуту глубочайшего бедствия - и, пожалуй, именно тогда -
прежде непредвиденное Через-это-вперед.
-----------------------
* Сколько потребуется; достаточное количество (лат.). - Примеч. пер.
Управляет ли государство экономикой или экономика наделяет полномочиями
государство, не важно, коль скоро обе эти сферы не преображены. Будет ли в
государственных институтах больше свободы, а в хозяйственных - больше
справедливости, важно, но не для вопроса о действительной жизни, который
здесь ставится; свободными и справедливыми они не могут стать сами по себе.
Остается ли живым и действительным Дух, изрекающий Ты и откликающийся;
будет ли влияние, исшедшее от Духа в общественную жизнь человека, в
дальнейшем подчинено государственной и хозяйственной сферам или же будет
действовать самостоятельно; то влияние Духа, которое еще удерживается в
личной жизни человека, растворится ли оно вновь в общественной жизни - вот
что имеет решающее значение. Разумеется, мы не добьемся этого разделением
общественной жизни на независимые области, к одной из которых принадлежала
бы также "духовная жизнь"; провести такое разделение - значит окончательно
подчинить тирании те сферы, которые погружены в мир Оно, а Дух - полностью
лишить действительности, ибо, будучи самостоятельно действующим в жизни,
Дух никогда не пребывает "в себе", но в мире, действуя своей силой,
пронизывающей мир Оно и его преображающей. Дух есть истинно "у себя", когда
он может выйти навстречу миру, который открыт ему, предаться ему, избавить
его и в нем - себя. Распыленная, ослабленная, выродившаяся, пронизанная
противоречиями духовность, которая сегодня является представителем Духа,
сможет это лишь тогда, когда она вновь дорастет до сущности Духа - до
способности говорить Ты.
* * *
В мире Оно безгранично правит причинность. Всякий доступный восприятию
"физический", да и всякий "психический" процесс, найденный или обнаруженный
посредством личного опыта с необходимостью, является причинно обусловленным
и обусловливающим. Не составляют исключения и те процессы - как составные
части непрерывности мира Оно, - которым можно приписать характер
целеполагания: эта непрерывность вполне допускает телеологию, но лишь как
присутствующую в звене причинности ее оборотную сторону, которая не
нарушает её связной целостности.
Безграничное господство причинности в мире Оно, основополагающее по своей
важности для научного упорядочения природы, не угнетает того, кто не
ограничен миром Оно, и может вновь и вновь исходить из него в мир
отношения. Здесь Я и Ты свободно пред-стоят друг другу во взаимодействии,
которое не вовлечено в причинность и не окрашено ею; здесь человеку дается
ручательство его свободы, свободы человеческого существа как такового. Лишь
тот, кто постиг отношение и знает присутствие Ты, способен на то, чтобы
решиться. Тот, кто решается, свободен, ибо он встал пред Лицом.
Огненное вещество всей моей способности хотения неукротимо вскипает, все,
для меня возможное, кружа первозданно, сплавленное и словно неразделимое,
влекущие взгляды потенций мерцают со всех концов, вселенная как соблазн, и
я, во мгновение ока ставший цельным, обеими руками в пламя, глубоко в
огонь, туда, где кроется то одно, что взыскует меня, - мое деяние,
схвачено: Ныне! И вот уже отведена угроза бездны, лишенное ядра Многое
более не играет в переливчатом равенстве своего притязания, но лишь Двое
друг подле друга, Другое и Одно, греза и задача. Однако лишь ныне
начинается во мне претворение в действительность. Ибо принять решение - это
не то, когда Одно сделано, Другое же остается лежать в небрежении, потухшая
масса, покрывающая душу мою шлаком, слой за слоем. Но лишь тот, кто всю
силу Другого направляет в деяние Одного, кто в становление действительности
Избранного дает войти неистребимой страсти Неизбранного, лишь тот, кто
"служит Богу злыми устремлениями", - тот решается, тот решает Происходящее.
Если это уразуметь, будет также понятно, что справедливым и правильным -
направленным - следует называть именно то, куда направляются и на что
решаются; и если бы существовал дьявол, это был бы не тот, кто решился идти
против Бога, а тот, кто не принял решения в вечности.
Человека, у которого есть ручательство свободы, причинность не гнетет. Он
знает, что его жизнь, жизнь смертного, соответственно своей сущности есть
веяние между Ты и Оно, и он исслеживает его смысл. С него довольно того,
что он может вновь и вновь переступать порог святилища, в котором он не
может остаться надолго; да и то, что он должен вновь и вновь покидать его,
внутренне связано для него со смыслом и предназначением этой жизни. Там, на
пороге, каждый раз заново в нем воспламеняется отклик, Дух; здесь, в
нечестивом и нищем краю, должна на деле оправдать себя искра. То, что здесь
зовется необходимостью, не может испугать его: ибо там он познал истинное -
судьбу.
Судьба и свобода вверены друг другу. Только тот встречается с судьбой, кто
претворил в действительность свободу. В том, что я нашел взыскующее меня
деяние, в этом движении моей свободы даруется мне откровение тайны; но и
то, что я не могу свершить деяние так, как искал совершить его, в этом
сопротивлении тоже даруется откровение тайны. Кто забывает всякую
причинность и черпает решение из глубины, кто оставляет имущество и
совлекает одежды свои и нагим предстает пред Лицом, ему, свободному, как
пандан его свободы, смотрит навстречу судьба. Это не граница его, это его
дополнение; свобода и судьба объемлют друг друга, образуя смысл; и,
присутствуя в смысле, судьба, чьи очи, столь строгие еще миг назад, полны
света, взирает вовнутрь, как сама милость.
Нет, человека, который, неся искру, возвращается в мир Оно, не гнетет
причинная необходимость. И от мужей духа ко всему народу во времена
здоровой жизни исходит уверенность; ибо всем, даже самым темным, дается,
так или иначе - естественно, инстинктивно, неясно, встреча. Настоящее,
каждый где-либо отслеживает Ты; ныне дух истолковывает им это
ручательство.
Но в нездоровые времена случается так, что мир Оно, более не пронизанный и
не оплодотворенный как живыми потоками приливами мира Ты, - изолированный и
застаивающийся, словно гигантский болотный призрак, - подавляет человека.
Довольствуясь миром объектов, которые более не становятся для него
Настоящим, человек уступает этому миру, И тогда обычная причинность
вырастает в гнетущий подавляющий рок.
Каждая великая культура, пространство которой охватывает жизнь многих
народов, зиждется на некоем изначальном событии-встрече, на ответе,
обращенном к Ты, который прозвучал некогда у ее истока, на сущностном акте
духа. Этот акт, подкрепленный действующей в том же направлении силой
последующих поколений, творит свое собственное понимание космоса в духе -
лишь через этот акт космос человека становится снова и снова возможным;
только теперь человек может снова и снова со спокойной душой строить жилища
Бога и жилища для людей в пределах собственного понимания пространства;
может наполнить провеивающее время новыми гимнами и песнями и сформировать
образ самой общности людей. Но это возможно лишь до тех пор, покуда он в
своей жизни, действуя и страдая, владеет этим сущностным актом, покуда он
сам входит в отношение, - до сих пор он свободен и, в силу этого, способен
творить. Если культура не имеет более своим центром живой, непрестанно
обновляющийся процесс-отношение, то она застывает, образуя мир Оно, который
лишь по временам прорывают, подобно вулканическим извержениям, пламенные
деяния одиноких духов. И тогда обычная причинность, которая никогда ранее
не могла служить помехой духовного понимания космоса, вырастает в гнетущий
подавляющий рок. Мудрая повелевающая судьба, которая в согласии с полнотой
смысла космоса господствовала над всякой причинностью, преобразившись в
противную смыслу демонию, низвергается в причинность. Та самая карма,
которая предкам представлялась как благотворное увязывание и устроение
происходящего, - ибо то, что нам удается в этой жизни, в будущей жизни
поднимает нас в высшие сферы, - ныне дает себя распознать как тирания: ибо
деяния прежней, недоступной нашему сознанию жизни заточили нас в темницу,
из которой в этой жизни нам не уйти. Там, где прежде высился смысл-закон
небосвода и на светлой его арке висело веретено Необходимости. ныне царит
лишенная смысла и порабощающая сила планет: прежде довольно было лишь
ввериться дикэ, небесной "тропе", которая подразумевала также и нашу тропу,
дабы со свободным сердцем обитать во всеобщей мере судьбы; ныне же, что бы
мы ни делали, нас принуждает, склоняя шею каждому из нас под бременем
мертвой громады мира. чуждая духу эймарл<еяа. Неукротимая жажда избавления
- после многообразных попыток обрести его - остается в конце концов
неутоленной, пока ее не утолит тот, кто учит, как вырваться из круговорота
перерождений, или тот, кто души, подпавшие владычеству этих сил, спасает,
возвышая до свободы детей Божиих. Такое деяние исходит из нового, ставшего
субстанцией, события-встречи, из нового определяющего судьбу ответа
человека своему Ты. В воздействии этого центрального сущностного акта одна
культура может смениться другой, которая предана лучу центрального
сущностного акта, но может и обновиться в себе самой.
Болезнь нашей эпохи непохожа ни на одну из тех, которыми переболели
прежние, и в то же время она взаимосвязана с ними всеми. История культур не
есть некое поприще для состязания эонов, где бегуны, один за другим, бодро
и ничего не подозревая, должны отмерять все тот же круг смерти. Через их
восходы и закаты ведет безымянный путь. Не путь преуспеяния и развития:
нисхождение по спиралям преисподней Духа, которое следует назвать также и
восхождением к самому внутреннему, тонкому и потаенному вихрю, где нет
более никакого Дальше, и тем более никакого Назад, лишь неслыханное
возвращение: прорыв. Должны ли мы будем пройти этот путь до конца, до
испытания последней тьмой? Но там, где опасность, возрастает и то, что
спасает.
Историософия и биологизм в теоретической мысли этой эпохи, сколь бы
различны они ни были в глазах друг друга, действовали совместно, дабы
восстановить веру в рок, более живучую и подавляющую, чем когда-либо
прежде. То, что ныне неотвратимо предрешает жребий человека, - это уже не
власть кармы и не власть звезд; многообразные силы притязают на господство
над человеком, но при беспристрастном рассмотрении мы увидим, что
большинство наших современников верит в некую смесь этих сил, подобно тому
