любым из нас еженощно), мы вновь обретаем с ним связь. Обособление от него
не происходит резко и внезапно и не носит характер катастрофы, как при
телесном рождении, ребенку дается время на то, чтобы вместо утрачиваемой
природной связи с миром обрести духовную, т.е. отношение. Исторгнутый из
раскаленной тьмы хаоса, он явился на свет - холодный свет Творения, но он
еще не владеет Творением, он еще должен осуществить его про-изведение и
ввести его в действительность, он должен свой мир узреть, услышать,
прикоснуться к нему, выразить его. Во встрече творение дарует нам
откровение своей оформленности: оно не изольется в те чувства, которые
ждут. но выйдет навстречу тем чувствам, которые постигают и вмещают. То.
что будет играть роль привычного объекта в окружении человека ставшего,
необходимо еще терпеливо и в напряженном делании стяжать тому, кто
пребывает в процессе становления; ни одна вещь не есть составная часть
некоего опыта, ничто не раскрывается иначе как во взаимодействии силы
пред-стоящего. Подобно "дикарю", ребенок живет в промежутках между сном и
сном (хотя и состояние бодрствования по большей части тоже еще сон), в
молниеносных вспышках и отражениях встречи.
Изначальность стремления к отношению обнаруживается уже на самой ранней,
самой непросветленной ступени. Прежде чем может быть воспринято нечто
единичное, неосмысленный взгляд пытается пробиться сквозь пелену
пространства, прояснить его и что-то в нем обнаружить; а в те часы, когда
нет явной потребности в пище, руки, такие мягкие и нежные, словно их еще не
вылепили до конца, делают, казалось бы, бесцельные движения, пытаются
что-то схватить, тянутся навстречу чему-то неопределенному. Пусть эти
действия ребенка назовут проявлением животного начала, это ничего не даст
нам для их понимания. После долгих и неудачных попыток сосредоточить
внимание на чем-то одном, взгляд наконец остановится на красном узоре обоев
и уже не оторвется от него до тех пор, пока ему не откроется душа красного;
рука, нащупавшая плюшевого мишку, благодаря этому движению обретет свою
чувственную форму и назначение, и ребенку откроется незабываемое,
переполняющее сердце ощущение цельности тела. Здесь происходит не
ознакомление с неким объектом. посредством опыта, но со-общение -
разумеется, лишь в его "фантазии" - с живым Бездействующим пред-стоящим.
(Однако это "фантазирование" никакое не "всеобщее одушевление" окружающего,
но инстинктивное побуждение все делать своим Ты, инстинктивное побуждение
ко всеотношению, и там, где это стремление не встречает живое
воздействующее пред-стоящее, но наталкивается на его голое подобие или
символ, оно дополняет живое воздействие, черпая из своей собственной
полноты.) Бессмысленно и настойчиво в пустом пространстве еще раздаются
отрывочные и бессвязные звуки; но однажды именно они преобразятся в
разговор: пусть собеседником будет кипящий чайник, но это будет разговор.
Многие движения, именуемые рефлексами, служат прочным мастерком в созидании
мира личности. Ошибочно полагать, будто ребенок сначала воспринимает
объект, а потом уже вступает с ним в отношение; напротив, наипервейшее -
это стремление к отношению, это рука, протянутая навстречу пред-стоящему,
которое как бы заполняет углубление ладони, округленной в жесте приятия;
второе же - это отношение к пред-стоящему, бессловесный прообраз изречения
Ты; овеществление же имеет место позже, при расщеплении изначальных
переживаний, при разделении связанных между собой партнеров - тогда же,
когда имеет место становление Я. В Начале - отношение: как категория
сущности, как готовность, вмещающая форма, модель души; априори отношения;
врожденное Ты.
Переживаемые отношения суть реализации врожденного Ты в том Ты, которое
обретено через встречу; то, что встреченное Ты может быть постигнуто как
пред-стоящее, воспринято в исключительности и, наконец, то, что к нему
может быть обращено основное слово, укоренено в априори отношения.
В инстинкте контакта (в побуждении сначала осязательно, а затем с помощью
органов зрения "прикоснуться" к другому существу) очень скоро сказывается
воздействие врожденного Ты, так что он все более явно подразумевает
взаимность, "нежность". Но и проявляющийся позднее инстинкт творчества
(побуждение к изготовлению вещей синтетическим либо, если это не выходит,
аналитическим путем - разлагая и разрывая) определяется воздействием
врожденного Ты, так что происходит "персонификация" созданного, возникает
"разговор". Развитие души в ребенке неразделимо связано с развитием
потребности в Ты, со сбывающимися и несбывающимися надеждами на утоление
этой изначальной жажды, с игрой его экспериментов и неподдельным трагизмом
его переживаний, когда он ощущает свою полную беспомощность. Если пытаться
объяснить эти феномены, исходя не из отношения к Ты, но ограничиваясь узкой
сферой опыта, то путь к их истинному пониманию будет отрезан и продолжить
его можно лишь тогда, когда при рассмотрении и обсуждении этих феноменов
будут памятовать об их космически-метакосмическом источнике: рождение из
того нерасчлененного, неоформленного изначального мира, из которого уже
вышел в мир. индивид, облеченный плотью, но пока не владеющий собственным
телом, не актуализированный, еще не сущность, которая разовьется в нем лишь
постепенно, через вхождение в отношения.
* * *
Становясь Ты, человек становится Я. Пред-стоящее приходит и уходит,
события-отношения сгущаются и рассеиваются, и в этом чередовании с каждым
разом все сильнее и сильнее выявляется сознание неизменного партнера,
сознание Я. Правда, пока еще оно представляется вплетенным в ткань
отношения, в отношении к Ты, как становящееся постигаемым то, что движется
к Ты, но не есть Ты и что все сильнее и сильнее пробивается к нему, пока
связующие узы не разорвутся и обособленное Я не пред-станет на мгновение
перед самим собой, как перед неким Ты, чтобы тотчас овладеть собой и впредь
входить в отношения, обладая сознанием своей обособленности.
Лишь теперь может составиться другое основное слово. Ибо хотя Ты этого
отношения все больше бледнело, это Ты из-за этого все же не становилось
Оно для некоего Я, не делалось объектом восприятия и опыта, лишенных
связности, каковым объектом оно отныне обречено становиться, но становилось
как бы Оно для себя, поначалу незамеченным и ждущим возрождения в новом
событии-отношении. И пусть вещество плоти, вызревающее в живое тело,
выделяло себя из окружающего мира как носителя своих ощущений и исполнителя
побуждений, но выделяло лишь в процессе последовательных актов
самоориентации в мире, а не в абсолютном размежевании Я и объекта. Теперь
же выступает обособленное, преображенное Я: субстанциальная полнота
сжимается в функциональную точечность извлекающего опыт и многообразно
использующего предметный мир субъекта, Я подходит ко всей совокупности "Оно
для себя", овладевает ею и вместе с ней составляет другое основное слово.
Тот, кто обрел Я в его собственном качестве и говорит основное слово Я-Оно,
ставит себя перед вещами, однако не становится в отношении к ним
пред-стоящим в потоке взаимодействия; склоняясь с объективирующей лупой
пристального наблюдения над единичными вещами в их отделенности либо
упорядочивая их в искусственное единство театральных декораций на сцене,
как бы рассматривая их в некий объективирующий бинокль стороннего взгляда,
охватывающего перспективу, он изолирует их в своем наблюдении, не чувствуя
их исключительности, или же сочетает, не ощущая всемирной связи, - первое
он мог найти лишь в отношении, второе - лишь благодаря отношению. Только
теперь он приобретает опытное знание о вещах как о суммах свойств; правда,
каждое переживание-отношение оставляло в его памяти свойства, которые он
связывал с запечатлевшимся в ней Ты, но лишь теперь вещи выстраиваются из
свойств; черпая лишь из памяти отношения, человек образно, или поэтично,
или с помощью мышления, соответственно тому, что ему ближе, дополняет
субстанцию - то ядро, что столь могущественно, объемля собой все свойства,
открывалось в Ты. И лишь теперь он помещает вещи в
причинно-пространственно-временную взаимосвязь, лишь теперь каждой из них
уделено свое место, свой срок, каждая обретает свою меру, свою
обусловленность. Хотя Ты и является в пространстве, но в пространстве
исключительного в-отношении-пред-стоящего, в котором все остальное может
быть лишь фоном, из которого Ты выступает, но не может быть его границей
или мерой; Ты является во времени, но во времени в себе протекающего
процесса, который проживается не как звено некой непрерывной и строго
организованной последовательности, но в некоем особом "длении", чье чисто
интенсивное измерение определимо лишь из него самого; Ты является
одновременно как действующее и как восприемлющее воздействие, но не
включенное в цепь причинности, а в своем взаимодействии с Я выступающее как
начало и конец происходящего. Вот что входит в основную истину
человеческого мира: только Оно может быть упорядочено. Лишь прекращая быть
нашим Ты и становясь нашим Оно, вещи поддаются координации. Ты не знает
никакой системы координат.
Однако теперь ко всему вышесказанному необходимо добавить то, без чего эта
частица основной истины пребудет лишь никчемным фрагментом: упорядоченный
мир не есть мировой порядок. Бывают мгновения несказанной глубины, в
которых мировой порядок созерцается как присутствие настоящего. Тогда мы
ловим на лету мгновение звука, а его неразборчивая нотная запись есть
упорядоченный мир. Мгновения эти бессмертны, и они же преходящи: после них
не остается никакого содержания. которое можно было бы сохранить, но сила
их входит в созидание и познание человека, лучи ее вторгаются в
упорядоченный мир и расплавляют его вновь и вновь. Так в истории отдельного
человека, так в истории рода.
* * *
Мир двойствен для человека в силу двойственности его соотнесения с ним.
Человек воспринимает то, что есть в окружающем мире, - просто вещи и
существа как вещи, он воспринимает то, что происходит в окружающем мире, -
просто процессы и действия как процессы, вещи, составленные из свойств,
процессы, состоящие из моментов, вещи в пространственной, процессы - во
временной сети мира, вещи и процессы, ограниченные другими вещами и
процессами, ими измеряемые, с ними сравнимые, упорядоченный мир,
расчлененный мир. Этот мир в известной степени надежен, он обладает
плотностью и длительностью, гармоничное сочетание частей в его ансамбле
доступно обозрению и обладает наглядностью, его воспроизводят, закрыв
глаза, и проверяют с открытыми; вот он, здесь, ты можешь чувствовать его
близость всей поверхностью своего тела, если ты ощущаешь именно так; или же
он притаился в твоей душе, если такое представление тебе ближе; ведь это
твой объект, он остается им по твоей милости, он остается тебе изначально
чуждым, как внутри тебя, так и вовне. Воспринимая его, ты принимаешь его
истинно таким, каким он тебе представляется, ты принимаешь его за "истину",
и он позволяет тебе принимать себя, но он не дается тебе. Лишь относительно
такого мира ты можешь "прийти к пониманию" с другими людьми; несмотря на то
что каждый представляет его по-разному, он готов быть вам общим объектом,
но встретить в нем других ты не можешь. Без него тебе не выстоять в жизни,
его надежность поддерживает тебя; но если ты в этом мире умрешь, ты будешь
погребен в Ничто.
Или же человек встречает Бытие и Становление как свое пред-стоящее, всегда
только как одну-единственную сущность и всякую вещь только как сущность;
то, что здесь есть, раскрывается ему в происходящем, а то, что здесь
происходит, дается ему как Бытие; только это одно есть присутствующее, а
оно охватывает весь мир; мера и сравнение - исчезли; сколько неизмеримого
