плотину река, устремилась вослед.
Однако сразу за рвом нас ожидали неприятные сюрпризы: замаскированные
ловчие ямы, клубки травы-цеплялки, баррикады из колючих веток.
Враг быстро уходил по заранее приготовленным проходам, убирая за
собой переносные мостки. Это походило на что угодно, но только не на
паническое бегство. Смутная тревога зародилась в моей душе. Вновь
раздались вдали энергичные и бодрые звуки невидимых дудок, и это только
усилило мою тревогу.
Однако наши славные вояки, подгоняемые отцами-командирами, преодолели
краткое замешательство и вновь ринулись вперед, заполняя своими телами ямы
и голыми руками растаскивая заграждения.
Кто-то ухватил меня за плечо. Это был Яган, живой и здоровый, хоть и
изрядно помятый. Вслед за ним, поддерживая друг друга, ковыляли Шатун и
Головастик.
- Победа! - кричал Яган. - Видал, какие храбрецы! С таким войском мы
всю Вершень покорим!
- Подождем, - охладил я его боевой пыл. - Бой вроде еще не окончен...
Что-то здесь не так...
И действительно, я как будто в воду глядел. Едва только разрозненные
и смешавшиеся толпы служивых, преодолев заграждения, вырвались на
оперативный простор, как навстречу им выступили свежие силы противника.
Построенный клином отборный отряд без всякого труда разрезал нашу армию
пополам, и все дальнейшее для меня было только бегом, бегом, бегом -
мучительным, позорным и безумным бегом побежденного...
Спаслось нас немного. Думаю, не больше десяти из каждой сотни.
Кстати, почти все начальники уцелели, и это было единственное, что внушало
надежду - ведь, как известно, сила армии определяется не ее числом и
выучкой, а мудростью и прозорливостью полководцев.
Никто не утешал нас, не перевязывал ран, не позаботился о пище и
отдыхе. Беглецов поворачивали назад, строили, считали и коротко, с
пристрастием допрашивали. Как я понял, причина поражения приписывалась
нестойкости отдельных лиц, вопреки твердому и разумному приказу покинувших
поле боя.
Срочно требовались козлы отпущения. Одной из первых жертв оказался
Яган. Вина его состояла в том, что, во-первых, он сам оказался жив,
во-вторых, странным образом уцелела вся вверенная ему боевая единица,
в-третьих - памятливый человек-медведь видел его в первых рядах бегущих.
За все это в совокупности полагалось наказание в виде мучительной смерти.
Однако, учитывая недостаток времени, чрезмерно большое число наказуемых и
неопределенность общей ситуации, смерть мучительная была заменена ему
смертью обыкновенной. Заточенный кол в брюхо, и все дела!
Четыре добровольных палача уже волокли Ягана туда, где дымилась куча
вывороченных кишок и слабо трепыхались агонизирующие тела, когда он,
словно выйдя из ступора, истошно заорал:
- Дайте сказать! Последнее слово! Имею важное сообщение!
Руководящий экзекуцией сотник нетерпеливо взмахнул рукой: дескать,
кончайте побыстрее, мало ли что болтают перед смертью всякие трусы! Однако
рядом оказался некий чин, по роду своей службы обязанный интересоваться
всякими сообщениями, как важными, так и не важными. Полномочия этого
невзрачного человечка явно превышали полномочия не только сотника, но и
тысяцкого, и посему мокрый от крови кол только слегка ткнул Ягана в пупок.
Его поставили на ноги, хоть и продолжали крепко держать.
- Докладываю, что в ряды нашего славного войска затесался болотник,
известный под кличкой Душегуб. За его поимку обещана награда. Я наблюдаю
за ним с того самого момента, как он ступил на Вершень. Кроме того, имею
другие, чрезвычайно важные и секретные сведения, - клацая зубами от
пережитого ужаса, но довольно бойко отрапортовал Яган.
Бежать было бессмысленно - каре служивых глубиной в несколько
десятков человек окружало нас. Попытка прикончить Ягана вырванным у палача
колом тоже ни к чему не привела - навалившаяся на Шатуна банда могла
подмять под себя даже гиппопотама.
Экзекуция на время приостановилась. Палача отливали водой. Плотно
увязанного сыромятными веревками Шатуна положили в сторонке на траву. Яган
куда-то исчез.
Спустя полчаса внутри каре вновь появилась незаметная, но всесильная
личность в скромных, без всяких знаков различия, портах и пальцем поманила
сначала меня, а потом Головастика.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Стороны света на Вершени определяются совсем не так, как у нас. Это и
не удивительно для мира, в котором отсутствует понятие горизонта и никто
никогда не видел восход и заход светила.
Любой ярус занебника составляют шесть ветвяков, расположенных под
углом шестьдесят градусов относительно друг друга. Каждая из этих огромных
спиц, посаженных на не менее огромную ось - ствол занебника, чем-то
отличается от всех остальных и, как пальцы на руке, имеет свое собственное
имя: великодрев, небелом, гулявник, дерть, сучава, игольник. Я слишком
мало времени провел на Вершени, чтобы с первого взгляда определять
название ветвяков (с ярусами легче - чем он ниже, тем гуще и пышнее
покрывающая его растительность), но для коренных жителей это не составляет
никакого труда.
Поскольку одноименные ветвяки всех занебников направлены строго в
одном и том же направлении, человек, отправляющийся в дальний путь,
ориентируется здесь не на юг или север, а на небелом или игольник.
В настоящее время мы двигались по гулявнику третьего яруса, двигались
быстро и даже с некоторым комфортом - просторные плетеные корзины, в
которых нас разместили поодиночке сразу после ареста, волокли на плечах
служивые-носильщики. В дороге нас кормили, как на убой, но особой воли не
давали. Если и выпускали из корзины, то исключительно по большой нужде и
обязательно под усиленным конвоем. Посторонние разговоры не поощрялись.
Правда, однажды на привале Яган беспрепятственно приблизился ко мне. Он
хоть и старался держаться независимо, но, видно, даже его подлая душонка
знала, что такое стыд. Стараясь не смотреть на меня, Яган заговорил о
каких-то мелочах, но, натолкнувшись на мое демонстративное молчание,
смешался, забормотал что-то невразумительное и поспешно ретировался. От
него сильно пахло паленой шерстью и горелым мясом. Можно было подумать,
что из моего бывшего сотоварища недавно пытались приготовить жаркое на
вертеле. Причина этого смрада стала ясна, когда Яган повернулся Ко мне
спиной - к корявому и маловразумительному клейму, обозначавшему не то
"вор", не то "враг", добавилась свеженькая приставка "не".
Каллиграфическая точность и предельная аккуратность этого нового клейма
исключали всякую возможность подделки. Значит, Яган кое-чего уже добился -
обвинение в государственном преступлении с него снято. Думаю, на этом он
не остановится. Великие дела ожидают его впереди, да только я ему в тех
делах не помощник. Уж лучше со змеей подколодной дружбу водить.
И все же интересно - какая судьба уготовлена мне. С обыкновенными
пленниками так не обращаются. Но и почестей, положенных потенциальному
мессии, что-то не заметно. Конечно, Яган стукнул кому надо, кто я такой,
но личность моя еще требует уточнения. Для этого нас и волокут в Ставку,
то бишь в местную столицу. Там, наверху, все и решится. Как говорил мой
дедушка, или грудь в крестах, или голова в кустах. Игра начинается
нешуточная, и проигравший не может рассчитывать на снисхождение.
Лжедмитрий в Москву на белом коне въехал, а обратно улетел прахом из
пушечного жерла. Хотя, говорят, мужик был совсем не глупый.
Больше всего, конечно, меня угнетала судьба Шатуна. Как унесли его
тогда, всего опутанного ремнями, так я его больше и не видел. Как ни
верти, а выходит, что наше спасение куплено ценой его свободы, а может
быть, - и жизни.
Команды носильщиков сменялись через каждые тридцать-сорок минут, и
уже на следующий день отряд достиг крутопутья. На ночлег нас поместили в
большой, тщательно укрепленный лагерь. Здесь я впервые смог переговорить с
Головастиком. Наши корзины вопреки правилам оказались почти рядом.
Возможно, это было сделано с умыслом, и среди развалившихся на траве
служивых был кто-то, внимательно прислушивающийся к нашим словам.
Вид Головастик имел неважный. Пораненная в бою щека воспалилась,
перекосив все лицо. Нельзя сказать, что Головастик обрадовался мне. Кусок
лепешки, который он осторожно жевал, занимал его гораздо больше, чем моя
личность.
- Ну и подлецом же оказался Яган, - сказал я.
Головастик на это никак не отреагировал.
- Ты случайно не знаешь, что с Шатуном? - продолжал я, несколько
озадаченный холодностью друга.
- Вам виднее, - буркнул он.
- Кому это - нам? - опешил я.
- Тебе да Ягану.
- При чем здесь я?
- Хочешь сказать, что вы с ним не заодно?
- Конечно же, нет!
- Хватит притворяться! - Головастик отшвырнул недоеденную лепешку. -
Что я, слепой? О чем вы с ним шептались все время? Только мы отойдем,
сразу шу-шу-шу! В Тимофеи лезешь?
- Был у нас такой разговор, - признался я. - Только Шатуна он никак
не касался. Не собирались мы его выдавать. Яган, наверное со страху это
сделал.
- А он говорит, что это ты ему велел.
- Ну, тварь! - я едва не задохнулся от ярости. - Попадется он мне!
- Попадется, - криво усмехнулся Головастик. - Обязательно попадется.
Править же вместе собираетесь!
И вновь мрачно-серая, уходящая в тучи, обвитая жгутами крутопутья
отвесная стена заслонила передо мной полмира. Сколько же это времени нам
придется карабкаться по ней до пятого яруса - а именно там, как я понял из
разговоров служивых, расположена сейчас кочующая столица. Ну и народ! И
как им не надоест по таким кручам карабкаться. Хоть бы канатную дорогу
изобрели или лифт какой! В тот момент я еще не предполагал, что для особых
случаев на Вершени существует весьма быстрый, хоть и довольно экзотичный
способ передвижения.
Нас троих снова усадили в корзины и понесли куда-то в
противоположный, конец лагеря. Привычные безобразия творились вокруг:
служивые дрались, играли в свои дикие игры, делили награбленное, из
офицерских хоромов доносились пьяный гогот и бабий визг, у повара украли
самый лучший котел, и он истошно вопил об этом, караульные нахально дрыхли
на постах, а посреди этой кутерьмы рыскала парочка огромных, кровожадных
зверюг. Их бешено горящие глаза и оскаленные пасти были хорошо знакомы
мне. Шестирукие! Откуда они взялись здесь, за высоким частоколом? Не
очередная ли это проделка болотников? Хотя нет, не похоже. Служивые хоть и
сторонятся шестируких, но ни страха, ни удивления не выказывают.
Однако самое интересное было то, что шестирукие, похоже, разыскивали
именно нас. Я даже и пикнуть не успел, как был выдернут из корзины и
прижат огромными ластами к твердому колючему животу. Другой жертвой
шестирукого оказался Головастик.
Словно волк ягнят, шестирукий поволок нас к лагерным воротам, створки
которых услужливо распахнулись перед ним. Да что же это такое! Неужели нас
пичкали пышными лепешками и сладчайшими дынями только ради того, чтобы
скормить этим чудовищам?
Шестирукий выскочил на ровнягу и сразу прибавил ходу. Меня трясло и
колотило, как куклу, которую невоспитанные мальчики решили использовать
вместо футбольного мяча. В те моменты, когда мои ноги взмывали вверх, а
голова, естественно, опускалась вниз, я мог видеть второго шестирукого,
следовавшего за нами в кильватере. Этот тащил Ягана и старшего из
сопровождающих нас в дороге служивых. Лица обоих были спокойны, они о
