головой. - Ну что раньше за жизнь была! Никакого порядка! Каждый сам по
себе. Жили, где придется. Бродили, где придется. Ели, что придется. А
теперь по-о-о-рядок! Живем, где положено. Идем, куда пошлют. Едим, что
разрешают. Никаких забот. А когда голова от забот свободна, руки сами в
дело просятся. Разве не так?
- Так, - подтвердил Яган, - клянусь Тимофеем!
- Тогда пой. Удачи тебе!
- И тебе... - (Буль-буль-буль).
- Мне не надо. Мне в Прорву утром.
- Запамятовал, прости.
- Прощаю. Тебе все прощаю. - (Буль-буль-буль). - Опять же, как со
стариками хорошо стало. Пользы ведь от них никакой, только болтают много.
То не так, это не так. Корми их, лечи. А теперь все по справедливости. Не
можешь дело делать, значит, прочь. Не мешай людям. Сам в Прорву прыгай,
пока не спихнули. Нечего народ глупыми речами смущать.
- И не жалко тебе их? - встрял в разговор я.
- Чего засохшее дерево беречь!
- Даже отца с матерью не жалко?
- Какой отец? Какая мать? Ты ошалел, что ли, братец? Баба дите родит,
покормит немного и сразу другой отдает. А ей потом взамен другого. И так
все время. Спра-а-а-ведливо! А то раньше как - нянчишь его нянчишь, холишь
его холишь! Все для него. Себе даже в ущерб. А сколько с соседями ссор
из-за детей было? А толку-то: ни любви, ни благодарности.
- Завидую я тебе. - Яган облобызал мужичка. - От всей души завидую.
Ну какие у тебя заботы могут быть?
- Никаких. - (Буль-буль-буль).
- А я, когда в Друзьях состоял, хлебнул горя. Побольше, чем ты браги.
То скажешь не к месту, то промолчишь не вовремя. Знать надо, когда
лизнуть, а когда куснуть. Спать ложишься генералом, просыпаешься
колодником. Вот ответь мне на простой вопрос, только честно. Жаб кушать
любишь?
- Люблю, если угостят. Скрывать не буду.
- Молодец! А я вот не могу. Боюсь. Скажи, это справедливо? Кому лучше
живется, тебе или мне?
- Мне, само собой.
- Тебе, тебе, - подтвердил Головастик с самым серьезным видом. -
Таким, как ты, все завидуют. Особенно генералы. Им же, беднягам, все за
тебя делать приходится. И думать, и командовать, и даже жрать. Это же
непосильный труд! А тебе что - вкалывай да воюй. Воюй да вкалывай.
- Посмотри на него, - свистящим шепотом произнес Яган, прижимая
голову мужичка к своей груди. - Ты думаешь, он простой пустобрех? Нет, он
опасный лжец, он хитрый пакостник. Вот из-за таких, как он, все наши беды.
Пока не истребим их, не будет порядка.
- Сразу начнем истреблять или погодим?
- Сразу. Сейчас! Только выпьем! - (Буль-буль-буль). - Истреблять, так
истреблять. Вставай! - (Буль-буль-буль).
- Ноги не держат.
- И меня.
- Тогда отложим это дело до завтра. Никуда он не денется.
- Отложим. Правильно. Не денется никуда. - Яган тупо уставился на то
место, где только что сидел Головастик. - Хотя уже делся...
- Ну и плюнь. Не расстраивайся. Лучше выпей.
- Давай. - (Буль-буль-буль). - Молодчина! Хвалю! Да на таких, как ты,
вся Вершень держится. Не зря вас кормильцами зовут. Хвалю! Завидую!
- Так оставайся с нами жить. Хором пустых хватает. В жены можешь
Раззяву взять. А хочешь, мою бабу бери. Она все равно завтра вдовой
станет.
- А ты сам кого посоветуешь?
- Лучше Раззяву. С моей жить, что навоз жрать. На любителя вещь.
- Хорошо. Я подумаю. Хотя нет. Легкой жизни мне не надо. Меня дела
ждут. Неотложные. Хочешь со мной идти?
- А Прорва?
- Ах, да! Опять забыл!
В это время в глубине хижины раздался грохот. Из темноты вывалился
Головастик. Его по пятам преследовала хозяйка и колотила каким-то кухонным
инструментом: не то ухватом, не то ручкой метлы. Попутно отвесив несколько
тумаков и супругу, она хлобыснула браги, пожелала всем нам вскорости
подохнуть и снова скрылась в своем углу.
- Правильно ты говоришь, братец. Дура твоя жена, - сказал Головастик
как ни в чем не бывало, затем сплюнул себе на ладонь и стал внимательно
рассматривать плевок. - Ничего в хороших песнях не понимает.
- А зачем ты к ней петь полез? - хохотнул мужичок. - Нам пой. Мы
понимаем.
- Подожди, зуб шатается. Оставь глоток.
Лично я пить уже больше не мог. Хотя и желал. Мне мешал смех. От
смеха тряслись руки и щелкали зубы. Все смешило меня: и разбитая губа
Головастика, и невразумительные тирады Ягана, и брань хозяйки, и мрачная
физиономия Шатуна, и шустрая беготня вконец осмелевших тараканов. Вскоре
веселье стало общим. Головастик, шутки ради, надел Ягану на голову бадью
(не ту, из которой только что отпил, а первую, уже пустую). Но, как
выяснилось, это только казалось, что она пустая. Кое-как отплевавшись и
осушив руками волосы, Яган хладнокровно собрал с рогожи все объедки и
размазал их по роже хохочущего Головастика. Внезапно толпой явились дети,
нагруженные добычей - дынями, сладкой редкой, какими-то грибами. Все это
пришлось как нельзя кстати. Бадья быстро пустела. Факел несколько раз
падал, но, по счастливой случайности, хижина все никак не загоралась.
Трогательной братание между Яганом и говорливым мужичком закончилось
дракой. Противники, не вставая на ноги, пихали друг друга руками и, как
бараны, бодались лбами. "Дерьмо ты, - мычал Яган, - а не кормилец!" - "А
ты дармоед, - отвечал мужичок. - Стервятник!" - "Вот погоди, стану опять
Другом, доберусь до тебя!" - "А мне плевать! Я одной ногой уже в Прорве!"
Все дальнейшие события совершенно перемешались в моем сознании.
Помню, как общими усилиями доламывали пол в тщетных поисках браги. Помню,
как отправляли экспедицию к соседям. "Спалю, если не дадут! - орал
мужичок. - Всех спалю!" Помню, как принесли взятую с боем брагу и снова
сели пить. Помню Головастика, вместе с детьми исполнявшего посреди хижины
какой-то дикий, совершенно неритмичный танец. Помню пьяную хозяйку,
страстно обнимавшую еще более пьяного Ягана. Помню вонючую струю,
вливающуюся в мое горло. Помню вопли, толчки, боль, рвоту, вспышки
факелов...
Очнулся я от беспощадного удара под селезенку, и, судя по моим
ощущениям, это был далеко не первый такой удар. Кто-то размеренно, без
особой злобы, лупил меня ногой под ребра, словно я был не самоценной
человеческой личностью, а подыхающей клячей или разлегшимся посреди дороги
упрямым ослом. Я дергался, тупо мычал, хлопал глазами, но все никак не мог
сообразить, где же это я и что со мной происходит. Жуткая головная боль
мешала сосредоточиться, организму срочно требовалось не меньше полведра
холодной воды, а еще лучше - огуречного рассола, руки и ноги совершенно
онемели.
Думаю, прошло немало времени, прежде чем я осознал свое положение в
пространстве. Было оно, скажем прямо, незавидное. Спина моя опиралась о
стенку хижины, коленки были прижаты к груди, а щиколотки связаны.
Вытянутые вперед руки охватывали колени и тоже были скручены в запястьях.
Длинная палка, вставленная в подколенные сгибы поверх рук, не позволяла
конечностям шевелиться. Единственное, что я мог, - это крутить головой и
раскачиваться на ягодицах туда-сюда. Напротив меня в аналогичных позах
сидели Яган и Головастик, рядом - Шатун и мужичок-кормилец. Хозяйка и дети
в хижине отсутствовали, зато в избытке хватало служивых.
- Очухался! - объявил тот стервец, который колотил меня в бок.
Двое служивых, по виду офицеры, подошли ко мне. Один из них (тот
самый полусотенный, которого мы одурачили вчера на заставе) за волосы
приподнял мне голову.
- Ну и страшилище, - сказал он брезгливо. - И уродится же такой!
Белый, как глист! Не знаешь его случайно?
- Нет, - ответил второй офицер, плешивый и плюгавенький, но явно себе
на уме. - Больной, наверное. Видишь, облез весь. Не трогай, еще
заразишься.
С Шатуном они обращались куда как уважительнее. Плюгавенький даже на
корточки возле него присел и веревки подергал, не слабо ли затянуты.
- А ты, значит, пленный болотник, - не без ехидства сказал
полусотенный. - Да к тому же еще и немой. Так или не так? Что молчишь?
Может, и в самом деле разговаривать не умеешь?..
- Все он умеет. Эй! - крикнул через плечо плюгавый. - Приведите
старосту.
Двое служивых втолкнули в хижину давешнего костлявого старосту. Был
он хоть и не связан, но руки держал за спиной и всем своим видом изображал
кающегося грешника.
- Вот он! Тот самый! - закричал он, увидев Шатуна. - Самый главный у
них. Меня обманул и вас хочет! Мешки всучил, а там одна трава...
- Так как тебя все же зовут? - ласково спросил полусотенный,
наклоняясь к Шатуну. - Скажи, не стесняйся.
- А зовут его Душегуб, - захихикал плюгавый. Чувствовалось, что он
весьма доволен собой. - И награда за него, живого или мертвого, объявлена
немалая. Смертнику - жизнь, колоднику - воля, служивому - чин, кормильцу -
освобождение от податей, всем иным - орден.
- Не ошибаешься? - осторожно спросил полусотенный.
- Как можно. Свою работу досконально знаю. Все приметы сходятся.
Давно доносили, что он где-то по Вершени бродит. И пальца на левой руке
нет, и шрам на виске, и ухо изуродовано.
- А это что за людишки с ним?
- Те трое - беглые колодники. Видишь, у каждого голень стерта. Тот,
мордатый, еще и государственный преступник. Клеймо на спине имеет. Но в
розыске ни один не числится. Ну, а этот, - плюгавый кивнул на мужичка, -
приют им дал. Напоил, накормил, зловредные речи вместе с ними говорил.
- Ага, накормил, - согласно затряс головой мужичок. - Да кто же знал,
что они злодеи! С виду люди как люди. Знал бы, так на порог даже не
пустил.
- Знал не знал, а пустил. Закон нарушил. Выходит, подлежишь казни,
как и все они.
- Ой! - заорал мужичок. - Пощадите, люди добрые! Без умысла я.
Обманулся! Не буду больше!..
Умолк он только после того, как ему забили в рот скомканную рогожу.
- Обед скоро, - зевнул полусотенный. - Казни их скорее да пойдем.
- Сначала следует допрос учинить.
- Ну, так учиняй.
- Допросные орудия еще не прибыли.
- Что же нам, без обеда оставаться?
- Запри их пока хорошенько да охрану надежную выставь. Старосту тоже
сюда. Будет знать, как обманывать.
- За что? - пал на колени староста. - Меня угрозами принудили. Да я
же вам все добровольно открыл! Сам!
Урок, только что преподанный хозяину хижины, не пошел старосте впрок,
и вскоре он, жуя рогожу, уже сидел под стенкой рядом с Головастиком.
Теперь нас было четное число - шесть. Служивые вышли, плотно притворив за
собой дверь, и стало слышно, как они подпирают ее бревнами.
- Доволен, гадина? - спросил Головастик у старосты. - Мешки наши,
ему, видите ли, не понравились! Разбогатеть на дармовщинку захотел?
Вспомнишь эти мешки, когда на тебя удавку накинут.
Староста только замычал и с ненавистью выпучил на него глаза.
- Чтоб я хоть раз в жизни этой дряни попробовал! - Шатун сплюнул
через всю хижину. - Ну кто в Иззыбье поверит, что меня сонного взяли!
- Действительно, дрянь, - подтвердил Головастик. - Я тоже ее больше
пить не буду. Только похмелюсь один разочек.
- Ни выпить, ни похмелиться нам уже больше не придется, - мрачно
изрек Яган. - Все! Куда шли, туда и пришли!
- Сами виноваты, - вздохнул Головастик.
- А ты больше всех.
- Если тебе от этого легче, считай, что так.
Затем наступила тягостная тишина. Было слышно, как за стеной
прохаживался часовой, а где-то невдалеке, скорее всего на заставе,
костяная дудка созывала служивых на обед.
- Нож, - прошептал Шатун мне на ухо. - Нож у тебя?
