такое, чего не знал и я сам. Мое присутствий здесь могло сломать какой-то
хрупкий баланс, нарушить неустойчивое равновесие, послужить тем безобидным
с виду камешком, который инициирует лавину, несущую беду, печаль и
разрушение всему живому. Феникс видел будущее, и это будущее было
страшным. Он пытался изменить его, хотя и понимал, что такое вряд ли
возможно. Моя душа была перед ним, как на ладони. Он не желал мне зла, он
признавал меня равным себе, он хотел, чтобы я сам понял все и сам сделал
этот последний шаг... Жгучий, мучительный восторг овладел мной - краткий,
сладостный экстаз, который испытывают только эпилептики за секунду до
начала припадка, за миг до мрака, распада, бездны...
Зажмурившись и застонав, я шагнул навстречу смерти...
Крики и толчки привели меня в чувство. Шатун и Головастик держали
меня за руки, а поперек груди обнимал Яган. Феникс пребывал в той же позе,
так же устало помаргивали его мудрые, безжалостные, почти мертвые глаза,
но между ними кто-то стоял. Голова моя, как ни странно, была удивительно
ясной, но я никак не мог взять в толк, что же это такое на самом деле:
бестелесный призрак, мое бредовое видение, отражение чего-то ирреального,
странным образом запечатлевшееся в пустоте, или живое существо из плоти и
крови. Неестественно узкий и высокий, весь какой-то скособоченный, силуэт
казался плоским, двумерным, словно вырезанным из картона. Временами он
бледнел и сквозь него, как сквозь туман, проступали очертания людей и
деревьев. Затем волны густого, насыщенного цвета пробегали по этому телу с
ног до головы, то наполняя его ртутным блеском, то обволакивая почти
фиолетовым мраком.
- Незримый! - прошептал Головастик. - Незримый спас тебя!
Змеиный Хвост схватился за клинок, и его примеру последовали еще
несколько болотников. Однако все они тут же выронили оружие и скорчились,
словно осыпаемые градом невидимых ударов. Силуэт мгновенно переместился
метров на тридцать в сторону, замер в пустоте, задрожал, исчез - и вновь
возник на прежнем месте, между мной и Фениксом, только уже расплющенный,
укороченный, переливающийся всеми оттенками синего и голубого цветов.
Страх поразил не только видавших виды болотников, но и шестирукого. Только
двое оставались невозмутимыми - Всевидящий Отче и Феникс.
Где-то в стороне раздался монотонный, почти немодулированный гул -
так гудит рой пчел или мощный трансформатор. Помимо воли я вздрогнул.
- Это голос Незримого, - все так же шепотом объяснил мне Головастик.
- Нездешний, к тебе обращается тот, кого на Вершени зовут Незримым.
Он просит, чтобы я говорил с тобой его словами, - сказал старик устало. -
Ему многое о тебе известно. Он уверен в твоих добрых намерениях. Народ
Вершени не знает свой путь. Он на краю гибели. Ты можешь его спасти. Или
же погубить окончательно. Иди и выполни свое предназначение. Ты понял?
- Понял, - ответил я машинально, хотя, если честно сказать, не понял
абсолютно ничего.
- Я передал тебе слова Незримого. А теперь выслушай мои. Могущество
Незримых велико, но они ничего не смыслят в нашей жизни. Боюсь, как бы им
не пришлось пожалеть о содеянном. Наступают смутные годы. Фениксы покидают
наш мир. Но они вернутся после того, как напьются силы из чаши Времени. Мы
еще сразимся. Мир содрогнется от новых бедствий, и тогда Незримые,
возможно, ужаснутся своим поступкам. Еще неизвестно, на чьей стороне они
окажутся в конце концов. Хотел бы я, чтобы эти пророчества не сбылись, но,
видимо, нам ничего уже не изменить.
Наступило молчание, какое бывает возле постели умирающего, когда все
способы спасения исчерпаны, а на слезы и причитания уже не хватает сил.
Первым исчез шестирукий, о котором все забыли. Глаза Феникса подернулись
мутными бельмами, и он, сложив крылья, рухнул вниз. Тронулись в обратный
путь болотники. Силуэт Незримого потускнел, затрепетал, исчез, снова
появился и, словно влекомое ветром облако, поплыл сквозь стволы и кроны
перевернутых деревьев.
Лишь мы вчетвером, измотанные и опустошенные, не двигались с места.
На душе моей было пусто и тяжело, словно только что действительно умер
близкий мне человек или рухнула светлая надежда. Впереди меня ждал долгий
и трудный путь, а в его конце - и я был совершенно в этом уверен - не
отдых и покой, а новые бедствия, новые страдания, новые витки зла...
К концу дня мы выбрались из антиподных лесов, в сумерках отыскали
ровнягу и шагали по ней всю ночь, стараясь подальше уйти от этих мест.
Некоторое время деревья, растущие верхушками вверх, казались мне какой-то
нелепицей, как, впрочем, и отсутствие пустоты под ногами. Ночные добытчики
в темноте принимали нас за своих и даже предупреждали о местонахождении
ближайших постов. Вынужденные действовать по принципу "грабь
награбленное", мы несколько раз довольно плотно перекусили. Дневка,
проведенная в тихом и укромном месте, окончательно восстановила утраченные
силы.
Везение не оставляло нас и на следующие сутки. Без всяких
происшествий мы миновали три заставы подряд (гарнизон первой был вповалку
пьян, гарнизон второй накануне вырезали разбойники, гарнизон третьей
разбежался, прослышав о печальной судьбе сослуживцев) и по короткому
крутопутью, частично вырубленному в древесине, частично составленному из
подвесных мостов и веревочных лестниц, перебрались на соседний занебник.
От встречных бродяг мы узнали все последние новости: война в
Заморочье уже заканчивается, зато война в Качановке должна вот-вот
начаться, ветвяки на границах рубят повсеместно, но ни один еще не рухнул,
поэтому велика потребность в колодниках; вышел новый указ о кормильцах,
впредь каждая их семья обязана иметь по крайней мере семь детей, из них не
менее пяти мужского пола; урожай удался неплохой, но его до следующего
года не хватит, потому что служивым ведено срочно создать трехлетний запас
продовольствия: запас этот, конечно, сгноят или разворуют, но приказ есть
приказ, против власти не попрешь; в Сычужье бадью браги отдают почти
задаром, за мешок орехов или дюжину дынь; кто-то видел, как все Фениксы
подались в дальние края, а это, вроде, хорошая примета; пару дней назад
отряд болотников перебил в антиподных лесах чуть ли не сотню служивых,
охотившихся там не то за шпионами, не то за шестирукими; где сейчас
Ставка, никто толком не знает, скорее всего там, где самый богатый урожай,
пока все не сожрут, с места не тронутся...
Все это время Яган трогательно заботился обо мне, хотя это и не было
заботой друга или почитателя, примерно так рачительная хозяйка заботится о
редкой и хрупкой вещи, с которой связывает какие-то свои планы на будущее:
не то продать подороже, не то подарить с выгодой.
Чувствовалось, что у него есть ко мне какой-то важный разговор, но он
не решается начать его - то ли свидетелей опасается, то ли слов нужных не
находит, то ли еще что. Наконец, в одну из ночей, когда Головастик и Шатун
отправились на поиски провианта, Яган как бы невзначай спросил:
- Так, значит, это Тимофей тебя сюда прислал?
В ответ я промычал нечто невразумительное, что с одинаковым успехом
могло означать и "да" и "нет". Тимофеев в своей земной жизни я знал
нескольких. Не буду скрывать, случалось, что кто-то из них посылал меня
куда-нибудь. Но уж во всяком случае не сюда, смею вас заверить.
- Вот только не очень ты на него похож, - с легким сожалением
продолжал Яган, очевидно приняв мое мычание за "да".
- А ты сам его хорошо знал? - осторожно спросил я.
- Откуда? Я тогда еще совсем мальчонкой был. Но Друзья его, пока еще
живы были, рассказывали.
Ага, подумал я. Уже горячо! Значит, у этого неизвестного мне Тимофея
были Друзья. Скорее всего, из местных. Апостолы, соратники, адепты,
ученики - ловкие, сметливые ребята. Слово это стало нарицательным. Тимофея
уже нет, а Друзья остались. Яган никогда не видел Тимофея, но тоже
назывался его Другом. До тех пор, пока не проштрафился. Теперь эту
должность занимает кто-то другой. Надо проверить свои умозаключения.
- А кто у вас сейчас вместо Тимофея?
- Да разве может кто-то быть вместо Тимофея? - Яган даже слегка
опешил. - Ты говори, да не заговаривайся!
- Прости, я не так выразился. Кто сейчас его местоблюститель? Кто
указы издает, армией командует?
- Друзья.
- Все вместе? Или есть кто-то старший?
- Ну... - он заколебался. - Это как когда. Но вообще-то, есть Лучший
Друг. Но все это до поры до времени, пока не придет тот, кого обещал
прислать Тимофей. - Яган внимательно посмотрел на меня.
- А как вы узнаете, что это пришел именно он?
- Есть такой способ.
- Расскажи.
- Да если бы я знал, так давно бы сам Тимофеем стал. Никто здесь
этого не знает. А тот, кто придет, должен знать. Или догадаться. Многие
уже пробовали Тимофеем прикинуться, да ни у кого не вышло. А по указу -
самозванцу казнь на месте. Так что уже давно никто не рискует.
Я на минуту задумался. Замысел Ягана был более или менее ясен, по
крайней мере на первом этапе: меня пропихнуть в Тимофеи (диктаторы -
протекторы - императоры) и на моем же горбу самому въехать в рай. Жаль
только, что я совершенно лишен честолюбия. Всякая власть мне
противопоказана, особенно власть абсолютная. Пыльное это дело, ненадежное.
Не хочу я быть Тимофеем. Это с одной стороны. А с другой - каким еще
способом я смогу проследить его путь, добраться до этих записей, если
таковые имеются? Быть может, он нашел ту калитку, которая соединяет наши
миры. Если я хочу вырваться отсюда, то мой единственный шанс - стать
Тимофеем.
- А какая казнь, ты говорил, положена самозванцам? - спросил я
весело.
- Лишение кожи. Очень медленное лишение кожи.
- Хочешь, чтобы я рискнул?
- Конечно. Я давно догадался, кто ты такой на самом деле.
- Если я стану Тимофеем, кем же тогда ты будешь?
- Лучшим Другом. Самым Лучшим Другом.
- А вдруг не подойдешь?
- Подойду, - снисходительная уверенность звучала в его словах. - Что
ты без меня делать будешь? Ты же про нас ничего не знаешь. Тебя первый
встречный обманет. Тимофей, когда к нам пришел, тоже был как глупое дитя.
Вслух про это не говорят, но я от верных людей слышал. Он и говорить даже
не умел. Не знал, где еду найти. Плакал все время. Это уже потом каждое
его слово законом стало. Тебе еще учиться и учиться. А я на Вершени все
знаю. Любой совет могу дать. Любое поручение выполню.
- Не буду тебя обманывать. Того Тимофея, о котором ты говорил, я
никогда не видел. Но мы с ним одной крови. Я мало знаю о нем, но вы знаете
еще меньше. Ладно, пусть меня подвергнут испытанию. Думаю, я его выдержу.
Но до этого ты должен рассказать мне все, что знаешь сам.
- Я расскажу все!
- Что случилось с Тимофеем? Как закончилось его правление?
- Он ушел.
- Куда ушел? В Прорву или туда, откуда появился?
- Этого никто не знает точно. Сказал однажды, что уходит, и больше
его не видели.
- Ни живым, ни мертвым?
- Ни живым, ни мертвым.
- Давно это было?
- Я же говорил. Очень давно. Я тогда мальчонкой был. Только-только
грудь перестал сосать.
- Какое наследство он оставил?
- Письмена, само собой, и это... - Яган осторожно дотронулся до моего
плаща.
Одежду, догадался я и продолжил допрос:
- Что такое Письмена?
- Ну... - он опять задумался. - Письмена есть Письмена. Как тебе это
объяснить...
- На что они похожи? Покажи хотя бы размер.
- Вот такой. - Руками он изобразил предмет не больше кирпича.
