первоначальный смысл, Вавилонской башней в одну сотую натуральной величины
- вот чем предстало перед нами главное (и наиболее почитаемое) сооружение
столицы.
Ставку окружало пустое и сравнительно чистое пространство - не то
площадь, не то плац. Резко контрастируя со всеобщей суматохой, здесь
неторопливо прогуливались парами или в одиночестве, задумчиво созерцали
окрестности какие-то трезвые, степенные люди, не похожие ни на служивых,
ни на чиновников, ни на кормильцев. Наверное, философы или поэты, подумал
я.
Судя по всему, наш путь лежал прямо вперед, но что-то определенно
смущало конвоиров и не позволяло им пересечь площадь. Держась в тени
кривобоких хибар, скользя в лужах прокисших помоев, спотыкаясь о тщательно
обглоданные костяки каких-то не известных мне животных, мы двинулись в
обход.
Возвышавшийся в центре площади уродливый и мрачный обелиск Хаоса
невольно притягивал наше внимание. В полной абсурдности и нелепости его
конструкции было что-то зловеще-тревожное. В местах, положенных для окон,
криво висели наспех сколоченные двери. Башни перекосились и были готовы в
любой момент рухнуть. Ступени многочисленных лестниц были такой высоты,
что по ним мог взбираться только великан. Толстые, неотесанные бревна,
предназначенные изображать колонны, расщепились и осели под тяжестью
безобразного фронтона. Даже Яган, который, надо думать, созерцал подобное
сооружение не в первый раз, вылупил свои гляделки. Конвоиры, старавшиеся
глядеть только себе под ноги, заметили нашу вольность слишком поздно.
- Не сметь! - набросились они на нас. - А ну, морды отверните!
Но на нас уже обратили внимание. С людьми, находившимися на площади,
произошла мгновенная метаморфоза. Одни устремились к Ставке и быстро
заняли все входы в нее, другие с разных сторон бросились к нам. Не было
задано ни одного вопроса, не прозвучало ни одного слова. Всех нас
решительно и умело сбили в плотную кучу и проворно погнали прочь,
предварительно обезоружив конвойных.
Лишь когда Ставка исчезла из поля нашего зрения, последовала команда
остановиться. Старший конвоя принялся сбивчиво объяснять, кто он такой и
куда его послали, кто мы такие и куда нас ведут. Люди, обступившие нас со
всех сторон, внимательно слушали, но при этом не прекращали размеренно,
без особой злобы бить его по морде.
- Отребье! Требух вонючий! - проникновенно говорили они. - Да как ты
посмел осквернить своим подлым взглядом святое место! Да как ты ослепнуть
не побоялся! Как ты дышать отважился? Уж если тебе, гад, другой дороги
нет, ползи на карачках и глаз не поднимай!
Суровые ветераны падали на колени, катались в нечистотах, рыдали, как
дети, проклинали нас последними словами и молили о пощаде. В конце концов
мольбы эти возымели действие, и конвойные были отпущены восвояси, избитые,
но живые. Нас же троих ожидало совсем другая участь.
Думаю, что институт секретной службы зародился одновременно с
человеческой цивилизацией. Древнейшие государства еще не успели
окончательно оформиться, а уже стало ясно, что для их благоденствия и
безопасности мало иметь преданную армию, ревностное чиновничество и
прозорливое духовенство. Нужна еще одна сила, способная в случае
необходимости поставить на место и вояк, и чиновников, и
священнослужителей. Упоминание о первых рыцарях плаща и кинжала можно
найти в Ригведе, Книге Мертвых, Ветхом Завете и Законах Хаммурапи. Ахейцы
чтили не только бога воров и торговцев Гермеса, но и суровую Дикэ -
покровительницу судей, доносчиков и полицейских. Уже в деятельности
славного Одиссея просматриваются основные приемы этой до сих пор
процветающей касты: слежка, провокация, наушничество, дезинформация,
беспощадная расправа со всеми неугодными. Все это, правда, было еще
по-детски наивно, хотя и не по-детски жестоко. Впоследствии наивности
поубавилось, а жестокости прибавилось. Владыки, манкировавшие шпиками и
сикофантами, теряли власть, а зачастую и жизнь. Цезарь, доверявший больше
своей божественной проницательности, чем вполне конкретным доносам, был
зарезан, как ягненок. Царь Иван Васильевич, окруживший себя опричниками,
счастливо правил полсотни лет.
Здесь, на Вершени, нам пришлось иметь дело с довольно эффективной и
вполне созревшей службой безопасности. Созревшей в том смысле, что
собственное благо и процветание она ставила намного выше блага и
процветания государства, не говоря уже о благе и процветании народа. У
нормального человека вид преступника вызывает печаль и брезгливость, у
филера же - удовлетворение и радость. ("Посмотрите, люди добрые, какого мы
орла повязали! Не зря, значит, свой хлеб едим!") Если предатели и шпионы
вдруг исчезнут, их придется придумать, ведь иначе автоматически должно
исчезнуть и тайное воинство сыска.
Отсутствие общедоступной письменности, дактилоскопии, компьютерной
техники и паспортного режима, конечно, затрудняло точную идентификацию
наших личностей. Картотек и информационных банков здесь нет, зато есть
очень много специально натасканных людей, чье основное занятие - глядеть и
запоминать. Одни глазеют в войске, другие в тюрьмах, третьи в деревнях,
четвертые на крутопутье. Долгой и упорной тренировкой можно развить в себе
почти любую способность. Есть люди, мышцей века поднимающие гантели или
наизусть цитирующие телефонные справочники многомиллионных городов.
Профессиональный соглядатай, один раз в жизни увидевший человека, должен
всегда помнить, где, когда и при каких обстоятельствах это произошло.
После недолгой отсидки в глубокой, квадратного сечения яме
(представляете, какая начиналась давка, когда все заточенные в ней
бедолаги бросались в тот из углов, куда охранники раз в день сваливали
скудную и протухшую жратву), нас троих вновь извлекли на свет божий и
рассадили на бревнышках спиной к частоколу. Мимо медленно двинулась
процессия людей, чьи лица были скрыты под масками. Лишь один из дюжины мог
сказать о нас что-то определенное, но этих дюжин было столько, что к концу
дня я узнал о своих спутниках едва ли не больше, чем за весь предыдущий
срок нашего знакомства. Свои замечания соглядатаи высказывали вслух,
ничуть не стесняясь и не заботясь особо о секретности. Для них эта
процедура была обыденным, успевшим наскучить делом.
О Ягане говорили подробно, но довольно осторожно. Как-никак Друг,
хоть и бывший, шишка немалая. Еще неизвестно, как его судьба дальше
повернется. В общих чертах сведения были такие: осужден за злостное
нарушение указов, отправлен колодником на великодрев второго яруса
занебника под названием Семиглав, исчез при неясных обстоятельствах,
возможно, похищен болотниками. Впоследствии появлялся в целом ряде мест, и
это появление всякий раз сопровождалось нежелательными инцидентами.
Головастик был охарактеризован как бродяга, лжепророк и хулитель, к тому
же склонный к воровству и прелюбодеянию, впоследствии - колодник.
География его скитаний была весьма обширна: где только его ни видели и где
только ни разыскивали. Песни Головастика свободно цитировались многими
соглядатаями, что свидетельствовало не только об их изощренной зрительной
памяти, но и хорошем слухе. Наименее полными и наиболее путаными были
сведения, касавшиеся меня: кличка - Порченный, появился недавно, откуда -
неизвестно, ведет себя странно, скорее всего, идиот, но не исключено, что
ловкий шпион, задержан за бродяжничество при облаве, разделил судьбу двух
предыдущих лиц, по неподтвержденным данным, знает Настоящий Язык и
понимает Письмена, но тщательно это скрывает.
Выслушивая эти откровения, я с ужасом старался подсчитать, сколько же
стукачей за столь короткий срок успели преломить со мной хлеб и разделить
ночлег, скольким доносчикам раскрыл я душу, сколько испытующих взглядов
скрещивалось на мне ежечасно. А ведь мимо нас проследовало всего лишь
несколько тысяч соглядатаев, тех, кого удалось в спешке собрать. Никто не
упомянул о нашем побеге из хижины гостеприимного кормильца, о скитаниях в
антиподных лесах, о Незримых, о Фениксах и, наконец, о наших ратных
подвигах. Но и сказанного было более чем достаточно.
Едва процедура опознания закончилась, началось следствие. Нас
опрашивали всех вместе и каждого в отдельности, при этом старательно
путали, по десять раз подряд задавая одни и те же, по разному
сформулированные вопросы. Случалось, что дежурные палачи выносили на наше
обозрение допросной инструмент. Выглядел он, честно признаться, весьма
убедительно.
Еще накануне ночью, сидя в общей яме, мы сговорились не отрицать
ничего, кроме моего загадочного происхождения и видов на место Тимофея.
Да, Настоящий Язык и Письмена я немного знаю. Откуда знаю? Учился. Где и у
кого, не помню. Почему не помню? Заболел дурной болезнью, побелел и облез,
о том, что было до болезни, ничего толком не знаю. На каторге и в Иззыбье
были все вместе. Убежали из плена с помощью одного из болотников. Он
сейчас на Вершени и мог бы наши слова подтвердить.
Удовлетворила ли такая версия наших следователей - не знаю. Скорее
всего - нет, поскольку после долгих часов бессмысленных словесных баталий
допрос был прерван. Не окончен, а именно прерван. Нам дали понять, что
спешить, собственно, некуда. Времени и терпения у них достаточно. А мы
должны подумать. Крепко подумать. Авось что-то важное и вспомним. Не
сейчас, так через пару дней. Или через год. Или через десять. А чтобы вам
думалось лучше, жрать получите не скоро. Если вообще получите. Ведь всем
известно, что жратва от мыслей отвлекает. Вот так. Отдыхайте пока.
Беспокоить вас никто не будет. А припомните что-нибудь - позовете.
Представленная в наше распоряжение яма была поглубже и поуже первой.
А компанию нам на этот раз составили всего несколько человеческих
костяков.
- Что они от нас хотят? - спросил я, едва только длинная жердь с
зарубками, по которым мы спустились вниз, была убрана из ямы.
- Хотят, чтобы мы сказали правду, - объяснил Яган.
- Или хотя бы признались в каком-нибудь преступлении, - добавил
Головастик.
- А что лучше?
- Если уж мы попали сюда, ничего хорошего ждать не приходится.
Скажешь правду - подохнешь, соврешь - тоже подохнешь, - вздохнул
Головастик. - Это ведь Стража Площади, известные кровопийцы.
- Как же так! - вскипел я. - Ведь ты, Яган, клялся, что в Ставке у
тебя друзья, что нас там ждут, что ты легко составишь заговор. Значит,
опять врал?
- Потише, - сказал Яган. - Здесь в стенах бывают специальные слуховые
отверстия. Теперь объясняю тебе то, что известно у нас каждому сосунку.
Если мне не веришь, спроси у Головастика. Есть Стража Хоромов и Стража
Площади. Обе они озабочены безопасностью государства, но по-разному. Нас
препровождали в Стражу Хоромов, где меня действительно ждали. А попали мы
к Страже Площади.
- Тогда скажи, чтобы нас передали куда следует.
- Ты в своем уме! Стража Площади терпеть не может Стражу Хоромов и
всячески ей вредит. Если бы ты только знал, между какими мы жерновами
оказались.
- Зачем же вам две Стражи, скажи, пожалуйста? Это, наверное, то же
самое, что два кротодава в одной берлоге!
- Ты в этом ничего не смыслишь. Враг неисчислим и многолик. Даже
среди Друзей попадаются предатели. А что будет, если враг проберется в
Стражу? Разве такое невозможно? Значит, это дело нельзя поручить кому-то
одному. Так повелел Тимофей. Он учредил две разные Стражи, которые
