все хулившие его жестоко поплатятся.
Захваченный происходившей на Престоле сценой, я совершенно забыл о
собственной безопасности. К действительности меня вернул резкий толчок.
Один из типов, только что с ненавистью дышавший мне в затылок, рухнул с
проломленным черепом. Его рука, сжимавшая нож, все еще тянулась ко мне.
Человеческое кольцо, окружавшее меня, распалось. Никто из наших
Недоброжелателей не ушел живым, да в такой тесноте это было бы невозможно.
Их вопли и предсмертный хрип растворились в новом взрыве приветствий и
проклятий.
- Где же он, твой Тимофей? - с притворной лаской спросил Лучший Друг.
- Мы так давно ожидаем его. Пусть явит нам свой светлый лик.
- Иду! - крикнул я изо всех сил. - Иду!
Лучший Друг дернулся, как от удара, и, обернувшись на мой голос, стал
шарить взглядом по толпе. Он явно не ожидал такого поворота событий.
Какая-то ошибка вкралась в его расчеты.
- Не сметь! - взвизгнул он. - Не сметь подпускать к Престолу
самозванца!
- Не тебе судить, самозванец он или нет! - возразил Яган. - Любой
человек имеет право на испытание.
- Он осквернит Реликвии! Он испоганит Письмена! Он не достоин
коснуться даже того места, где стоял Тимофей!
- Нам следует поступить по закону, - сказал один из Друзей, и по
голосу я узнал Гердана. - Заветы Тимофея требуют, чтобы испытанию был
подвергнут каждый желающий, пусть даже он выглядит сумасшедшим. Не так ли,
братцы?
Никто из братцев, топтавшихся на Престоле, открыто не выразил
согласия с Герданом, но никто и не возразил ему.
Я был уже совсем рядом с лестницей. Дурманящий, ослепительный
восторг, знакомый всем тем, кто под барабанную дробь шел в сомкнутом строю
на неприятельские редуты, кому случалось рисковать жизнью на войне или
охоте, кто пил вино среди чумного города, гнал меня сквозь бушующую толпу.
Тело мое словно утратило болевую чувствительность - я не ощущал ни щипков,
ни ударов. Многое из происшедшего в те минуты начисто стерлось из памяти,
но я помню руки, протянутые ко мне со всех сторон, помню перекошенные
лица, оскаленные рты, выпученные глаза, помню гвардейцев, застывших, как
статуи, у подножия Престола (ни единый мускул на лицах, ни единый взгляд
не выдал их отношения к происходящему), помню шершавые, грубо обтесанные
лестничные ступеньки, по которым я взбирался на четвереньках, помню
Друзей, которых впервые увидел так близко - сначала их ноги, потом животы,
потом растерянные рожи. Лучший Друг предпринял попытку сбросить меня вниз,
но Яган встал между нами.
Замешательство готово было перейти в свалку, и еще неизвестно, кому
это могло бы пойти на пользу. Надо отдать должное Лучшему Другу. Он
опомнился первым. Сокрушительный удар, которым должен был завершиться бой,
пришелся в пустоту, и он сразу ушел в глухую защиту, намереваясь измотать
нас финтами и ложными выпадами.
- Кто ты, братец? - как ни в чем не бывало спросил он. - И что
привело тебя сюда?
- Я человек из рода Тимофея. А пришел я сюда, чтобы занять его место.
- Едва эти слова были произнесены, как сотни глоток подхватили их и
разнесли в разные концы площади.
- Ты хочешь сказать, что тебя прислал Тимофей? - в вопросе Лучшего
Друга был какой-то подвох. Он явно знал нечто такое, чего не знали другие.
И я решил не кривить душой.
- Нет. Я даже никогда не видел его. Но он был уверен, что я должен
прийти. И его надежды сбылись.
Наши глаза встретились, и я невольно содрогнулся. В этом тщедушном
теле жила могучая, но увечная душа, все помыслы и устремления которой были
сконцентрированы только на себе самой. Мир существовал для него только в
том смысле, что он сам существовал в этом мире. Он единственный был
наделен свободой воли, лишь он один мог испытывать боль, голод, страх и
радость. Все остальные люди вокруг были ни чем иным, как иллюзией. Они
мешали ему, суетились где-то под ногами, путали планы, отвлекали от вечных
истин. Их можно было без труда извести, уничтожить, а можно было оставить
в том виде, как они есть. Нетрудно представить, что ощутил этот чистой
воды эгоцентрик, когда события внезапно перестали подчиняться его воле и
неодушевленный манекен, марионетка, лишь по нелепой случайности схожая
обликом с человеком, вдруг встала вровень с ним.
И тем не менее он сумел овладеть собой, здраво оценил обстановку,
изменил тактику. Он не стал экзаменовать меня в знании Настоящего Языка -
был, видимо, уже наслышан о моих способностях. Не рискнул он также
прибегнуть к гаданию на Письменах - любая осечка тут могла погубить его.
Поэтому Лучший Друг решил сразу использовать свой главный шанс -
Испытание.
Никто еще не сумел пройти его, и я не должен был стать исключением.
Дьявольская проницательность подсказывала ему - нельзя решить задачу,
условия которой неизвестны. Что же такое необыкновенное должен был
совершить преемник Тимофея, дабы все сразу уверовали в его подлинность?
Все! Сразу! И без колебаний!
- Итак, приступим! - сказал Лучший Друг голосом сухим и деловитым. -
Смотрите, Друзья! Смотрите, Судьи! Смотрите, Знающие Письмена! Смотри,
народ! Испытание начинается!
С предельной осторожностью короб был подан наверх и после пышных,
мало понятных для меня церемоний - вскрыт. Но еще раньше короба на
Престоле появился палач и его ассистенты с полным набором допросных
орудий. Гердан, занявший стратегически важную позицию в центре Престола,
присматривал одновременно и за мной, и за Лучшим Другом - ждал, чья
возьмет. Не хочу винить его в двурушничестве, такие уж тут бытовали нравы.
Он и так сделал для меня более чем достаточно - и от наемных убийц спас, и
доброе слово замолвил, когда все висело на волоске.
- Иди! Иди же! Подойди к реликвиям! - крикнул мне Яган.
Несколько дюжих приспешников палача тут же оттерли его в сторону.
Я приблизился к коробу. На его дне лежала засаленная телогрейка,
давно утратившая свой первоначальный цвет. Нечто подобное я и ожидал.
Обувка здесь долго не выдержит, штаны и исподнее давным-давно превратились
в лохмотья, сохраниться могли только пальто или бушлат, редко надеваемые
по причине мягкого климата Вершени.
- Испытание началось! - звенящим голосом напомнил мне Лучший Друг. -
Действуй. Мы ждем.
Я взял телогрейку в руки и встряхнул ее. В нос ударил затхлый,
тлетворный запах, столбов взметнулась пыль. Что делать дальше?
Элементарная логика подсказывает, что я должен надеть телогрейку на себя.
Но неужели никто раньше не додумался до этого? Вряд ли - руки сами тянутся
в рукава. Тут и дурак догадается. В чем же загадка? Я еще раз внимательно
осмотрел телогрейку. Два кармана, в левом дырка. В подкладке нет ничего,
кроме крошек. Никаких штампов, никаких подписей. Если что-то и было, то
давным-давно стерлось. От вешалки и следа не осталось. Пять пуговиц, пять
петель для них, нижняя пуговица висит на ниточке. Все.
- Не надейся, что Испытание может продолжаться до бесконечности, -
сказал Лучший Друг. Скрытое торжество ощущалось в его голосе. - Время твое
истекает.
Все во мне словно выгорело - и злой восторг, и жажда борьбы, и
жертвенное вдохновение. Я ощущал себя маленьким, опустошенным, постаревшим
на много-много лет. Ничего не хотелось мне, даже жить. Уж скорей бы
наступил конец этого жуткого спектакля.
Действуя совершенно машинально, я натянул телогрейку. Полы ее едва
прикрывали мой пуп, зато в плечах оставался приличный запас. Пятьдесят
четвертый размер, второй рост, подумал я. И еще я подумал: неужели эта
дурацкая мысль будет последней мыслью в моей жизни?
Тысячи глаз напряженно следили за мной. Толпа ждала. Ждали Друзья,
ждал палач. Тишина установилась такая, что было слышно, как на досках
помоста слабо трепыхается сбитый кем-то мотылек.
Каждую секунду ожидая сзади удар топора, я тяжело, со всхлипом
вздохнул и опять же - совершенно машинально - застегнул телогрейку на все
пуговицы.
И удар не заставил себя ждать. Воздух содрогнулся от ликующего вопля.
Ветвяк затрясся от топота людей, бросившихся к Престолу.
- Тимофей! - возопил Яган. - Тимофей с нами!
- Тимофей! - еще громче заорал Лучший Друг. - Тимофей вернулся!
Ну и реакция у этого лицемера, подумал я, одергивая полы телогрейки.
Такой нигде не пропадет. Мысли по-прежнему едва ворочались в моей голове.
Все тело покрывала испарина, коленки тряслись. Я спасся. Я победил. Но в
душе не было ни радости, ни облегчения - одна пустота, как и прежде.
Господи, как все просто, как примитивно. Человек, никогда не носивший
одежду, может при желании кое-как напялить ее на себя. Но уж пуговицы
застегнуть - это выше его разумения. Такой акт для него сродни
божественному откровению. Интересно, что бы здесь творилось, если мне
пришлось бы еще и тесемочки на кальсонах завязать?
- Тимофей! Тимофей! Тимофей! - ревело все вокруг.
С трудом, как будто все мои члены одеревенели, я повернулся к
Друзьям. Пора было отдать кое-какие распоряжения, а главное - прекратить
этот шабаш.
Помост был залит чем-то красным, густым, остро и неприятно пахнущим.
Я не сразу догадался, что это свежая кровь. От человека, по жилам которого
она еще совсем недавно разносила жизнь, не осталось уже почти ничего. И
все, кто в этот момент находился на Престоле: Яган, палач, прислужники
палача, Гердан, Друзья, судьи - все старательно рвали, топтали, растирали
по доскам кровавые ошметки. Предпринимать какие-либо меры спасения было
уже поздно.
- Ты оскорблял Тимофея! Ты хотел извести его! Все беды из-за тебя! Ты
во всем виноват! - орали они, с собачьей преданностью оглядываясь на меня.
Вот так началось мое царствование на Вершени!
- Кровь, пролитая сегодня, будет последней невинной кровью, - сказал
я, когда все посторонние, кроме Друзей, удалились.
С таким же успехом я мог проповедовать вегетарианство среди волков.
Никто, похоже, не воспринял мои слова всерьез, только Яган огрызнулся:
- Это кто же невинный! Лучший Друг? Ты разве забыл, что он с тобой
хотел сделать?
- Вину его должен был определить суд, - попытался я разъяснить им эту
элементарную истину. - В строгом соответствии с законами.
- Для тебя же старались, - буркнул кто-то. - А ты про закон... Люди
законы придумывают.
- Ладно, отложим этот разговор... Я устал. Соберемся вечером.
- Никаких указов не будет? - разочарованно спросил Яган.
- Будут. Указ первый - пусть мне принесут поесть. Указ второй -
немедленно освободите Головастика. Указ третий - разыщите Шатуна. Я хочу
его видеть.
- Надо бы назначить Лучшего Друга, - посоветовал Яган. - Кто-то ведь
должен бдеть, пока ты спишь.
- Надо, надо! - загалдели остальные. Чувствовалось, что любой из них
не прочь стать Лучшим Другом.
- Хорошо. Какие будут предложения?
- Какие тут могут быть предложения! - обиделся Яган. - Я же для тебя
столько всего сделал!
- А я, по-вашему, в кустах сидел? - возмутился Гердан. - Если бы не
мои люди, вас обоих давно прирезали бы. Мне быть Лучшим Другом.
- Нет, мне! - подал голос очередной претендент. - Ведь я Близкий
Друг. По закону, в случае смерти Лучшего Друга я заменяю его.
- Утрись ты своими законами! Где ты был, когда мы заговор готовили!
- Я-то был там, где надо. А вот ты все время пьяный валялся.
- Зато я Лучшего Друга первым ударил! Значит, мне вместо него быть!
- Ударил ты его за то, что он твою жену увел!
- Врешь, гад!
- А в морду за гада не хочешь?
- Ну, дай, попробуй!
Еще минута - и началась бы общая потасовка. Припоминались старые
