занебник. Каждый кормилец впредь оставляет себе столько еды, сколько нужно
на прокорм его семьи. Все, что остается сверх этого, сдается в
государственные закрома. Пусть за этим проследит Яган, мой Лучший Друг.
Ежели по его вине случится голод, ответит самым строгим образом. Стражу
Площади и Стражу Хоромов объединить и числом уменьшить наполовину. Всех
соглядатаев приставить к делу, пусть ремонтируют дороги или добывают
целебные смолы. На сегодня все. Повторите указ слово в слово и можете
удалиться.
Пока они вразнобой барабанили текст, путаясь и запинаясь в неясных
местах, Яган молча встал и вышел ни с кем не попрощавшись. Спина его была
прямая, да и голову он держал высоко. Побежденные так не уходят.
- Головастик, - позвал я. - Эй, Головастик!
- Ну, что тебе, - отозвался тот из своего угла.
- Почему ты хотел убежать?
- Страшно мне.
- Ведь ты же раньше ничего не боялся. Вспомни, как ты высмеивал
Ягана, как бился с разбойниками, как спасал мою жизнь.
- То раньше было. Здесь я чужой.
- Властелин всегда должен быть чужим. Чужому и далекому всегда верят
охотней, чем близкому и родному. Я сделаю тебя Лучшим Другом и наделю
огромной властью. Если вдруг меня не станет, все здесь будет твоим. Но
ради этого ты выполнишь одно мое поручение. Детали меня не интересуют.
Важен результат. И быстрота, конечно.
- Что это за поручение?
- Ты должен убить Ягана.
- Подумать можно?
- Нет. Если ты не согласишься сейчас же, я найду другого исполнителя.
Власть над Вершенью за жизнь одного-единственного подлеца - разве это не
выгодный обмен?
- Ладно... я попробую.
Не знаю, кому было муторней на душе, мне или Головастику. Неужели так
мучаются все тираны, вынося первый в своей жизни смертный приговор?
Три беды, три свирепых чудовища навалились на Вершень и жадно рвали
друг у друга лакомую добычу - души сынов человеческих. Пока самую обильную
жатву собирал его величество Мор - раздувшийся, покрытый язвами мертвец.
Но к середине Сухотья инициативу обязательно должен был перехватить Голод
- обтянутый серой кожей скелет. А все оставшееся достанется Войне -
бессмертной старухе с кровавым мечом в руке.
Чем я мог помочь своему народу? У меня не было ни лекарств, ни еды,
ни сокровищ, которыми можно откупиться от врага. Ничего, кроме дурацкой
книги да рваной телогрейки. Впрочем, никто и не ожидал от меня помощи.
Тот, кто взобрался на Престол, никому ничего не дает. Его дело брать. Он
не менее страшен, чем три предыдущих чудовища. Вместе мы составляем
великолепный квартет - четыре всадника Апокалипсиса.
Мой Лучший Друг Головастик, как всегда, явился без доклада. Был он
хмур и всклокочен. У него вошло в дурную привычку ежедневно приносить мне
плохие новости. Хотя винить его в этом было нельзя. Где их взять - хорошие
новости?
- Рассказывай, только покороче. - День только что начался, а я уже
чувствовал бесконечную, отупляющую усталость.
- Отступники целиком захватили два занебника и вот-вот должны
перебраться на третий.
- Ты отрядил к ним послов?
- Отрядил. Ни один пока не вернулся.
- А как наше войско?
- Бежит. Ты же сам объявил указ об отходе.
- Мор не стихает?
- Кто его знает. Ты ведь распорядился установить этот... как его...
тьфу, запамятовал!
- Карантин!
- Вот-вот! Никого, даже гонцов не пропускаем.
- А предохранительные прививки пробовали делать?
- Пробовали. В точности, как ты велел. Несколько раз нагрели кровь
умерших на огне, а потом помазали этой кровью царапины на телах живых.
- Надеюсь, эти живые были добровольцами?
- Да кто их знает. Сейчас за пару лепешек люди и не на такое
согласны.
- Ладно. Каковы результаты?
- Очень хорошие. Это ты верно заметил, что кровь всему причиной.
Больше суток никто из помазанных не прожил. А те, которые мазали, целых
три дня протянули.
- Прикажи немедленно прекратить...
- Воля твоя. Да ведь желающих много.
- Что слышно о Ягане?
- Как в Прорву канул. Всю Вершень, кажется, перетрясли и ничего.
- Приятели его где?
- В ямах сидят.
- Проследи, чтобы их вдоволь кормили и не обижали.
- Добрым людям жрать нечего, а ты о злодеях заботишься.
- Вина их не доказана.
- Был бы человек, а вина найдется.
- Чтоб я таких слов от тебя впредь не слышал! Ты же сам от беззакония
немало пострадал. Забыл об этом?
- Если я пострадал, пусть и другие страдают.
- Ох, Головастик, ты неисправим. Пойми, пока люди не поверят в
справедливость, мы ничего не добьемся. И пример в этом должны подать мы с
тобой.
- Справедливость хороша, когда десять лепешек делят на десять
человек. А если лепешка всего одна, она обязательно достанется самому
сильному.
- С тобой сегодня не договоришься... Лучше посоветуй, как мне быть.
За что браться в первую очередь? Откуда нам сейчас грозит самая большая
опасность?
- Надо непременно отбить Отступников. Еще немного, и они отрежут
Ставку от крутопутья.
- Наверное, ты прав. Придется самому заняться этим.
Упреждая коварство Отступников, гвардейская дружина еще в полночь
перегородила ветвяк плетеными щитами. Чуть позже сюда же подтянулись
несколько наспех доукомплектованных полков из стратегического резерва,
созданного по моему прямому указанию три дня назад. Даже эти наиболее
боеспособные наши части представляли собой жалкое зрелище. Указ мой,
несомненно, дошел до служивых, но возымел прямо противоположное действие:
разбежались молодые и проворные, а остались старые и немощные.
Исход предстоящего сражения без труда читался на скорбных физиономиях
этих вояк.
На рассвете мы обошли все свое войско - много времени на это не
понадобилось. Впереди шагал я, удрученный, как Наполеон перед Ватерлоо,
вслед за мной хромающий на правую ногу Головастик (ночью его укусило в
пятку какое-то ядовитое насекомое) и вновь назначенный главнокомандующий -
пятый за последние тридцать дней. В подобных случаях полагается
воодушевить войско зажигательными речами, но где, скажите, найти те слова,
которые могут воодушевить на битву стадо овец? Кроме того, сегодня я
надеялся закончить дело полюбовно. Два приказных, тщательно вызубривших
мои мирные предложения, и приданный им в проводники пленный вражеский
сотник еще накануне отправились в лагерь Отступников, и сейчас, сквозь
легкий туман, в той стороне можно было различить желтое пятно костра -
сигнал о готовности начать переговоры.
- Все же пойдешь? - хмуро спросил Головастик.
Я покопался в памяти, отыскивая подходящую к случаю крылатую фразу, и
патетически заявил:
- Жребий брошен!
- Обманут они Тебя! Попомнишь мое слово - обязательно обманут!
- А ты сам как бы поступил?
- Конечно, обманул бы! Глупо упускать то, что само в руки идет.
- Короче, ждите меня до сумерек. Если до этого времени я не вернусь,
а Отступники нападут на вас, отходите к крутопутью.
- Если ты не вернешься, то и не командуй заранее. Сами как-нибудь
разберемся.
- А ты, я вижу, и рад.
- Чему радоваться. Без тебя меня в единый миг сожрут. Вон тысяцкие
стоят, косятся. Я ведь для них, как бельмо на глазу.
- Не бойся. Пока я жив, тебя не тронут. Ты еще сочиняешь песни?
- Да как-то повода все не было... Да и времени.
- Повод, считаю, появился. И временем ты располагаешь. Хочу, чтобы к
моему возвращению была готова новая песня. Но только не поминальная. Ну
все, до встречи.
Провожаемый тысячами взоров, я пересек пустой, добросовестно
вытоптанный в предыдущих сражениях участок земли, перелез через остатки
колючей изгороди и двинулся на свет костра, то гаснущего, то
разгорающегося вдали.
Искусному ремесленнику, стихийному еретику, а впоследствии - великому
философу Лао-Цзы приписывается следующее высказывание: "Слепой знает, что
кусок угля черный, а кусок мрамора белый. Но если перед ним положить два
этих предмета, он не сможет указать, который из них белый, а который
черный". Я думаю, то же самое касается и нравственных категорий.
Практически любому нормальному человеку известно, что нужно следовать
добру и противиться злу. Такую предпосылку можно считать бесспорной. Но
вот как определить, что есть в данный момент добро, а что зло? Тут
требуется совсем другое зрение - зрение души. В этом смысле почти все мы
слепы. В погоне за добром попадаем в тенета зла. Благими намерениями
мостим дорогу в ад. Губим любовью, возвышаем ненавистью. Не щадя жизни,
отстаиваем собственное рабство. Проклинаем провидцев и славим лжепророков.
Гордимся причастностью к сокровищам премудрости и никогда не следуем ее
советам.
Как мне быть, заблудившемуся в чужом мире ничтожному слепцу? На кого
уповать, на что надеяться? Где моя путеводная звезда? Как найти эту звезду
и как не спутать ее лучи с отблеском геенны огненной?
Разум подсказывает, что единственный источник, из которого я могу
черпать свет истины, это моя собственная душа. Иной вопрос - достаточно ли
чист и глубок этот источник? А попросту говоря, в свое ли дело я ввязался,
по плечу ли мне эта ноша?
То, что возле костра сшивалась целая толпа, сразу не понравилось мне.
В моем послании было сказано: встреча должна состояться с глазу на глаз.
Еще мне не понравился человек, представлявший как бы центр этой толпы. Был
он очень стар, но еще крепок, как мореное дерево. Лицо его, несомненно,
хранило отпечаток величия, но это было не величие мудрости, а самомнение
фанатика. Его нельзя было убедить или переспорить, все для себя он решил
давным-давно - раз и навсегда. Это была та порода людей, которым факты
заменяет их собственное представление о том, какими эти факты обязаны
быть. Он не был способен к компромиссу и не мог воспринимать ничего
нового. Вести с ним мирные переговоры было то же самое, что проповедовать
мартышкам учение стоиков. А окончательно меня сразило то, что за спиной
старика - бесспорно, главного в этой шайке - маячила поганая рожа Ягана.
- Так это ты объявил себя преемником Тимофея? - без лишних
околичностей спросил старик.
- Я и есть преемник Тимофея. Разве ты не видишь? Судя по твоим
преклонным годам, ты мог знать его.
- Действительно, я знал его. Людей, вроде меня, уже почти не
осталось.
- Здесь я встречал одного. Его зовут Вукан. Мы долго беседовали, и он
при свидетелях подтвердил достоверность моих слов.
- Значит, этот лицемер еще жив? - задумчиво сказал старик, как бы не
расслышав моих слов. - Хотя ему нет места среди живых... К несчастью, моя
рука однажды дрогнула...
- Мне неведомы причины, сделавшие вас врагами, но теперь, когда
явился преемник Тимофея, пора прекратить раздоры.
- Единственное, что еще как-то скрашивает мою жизнь, это надежда... -
Он заскрежетал зубами. - Это надежда поставить свою ногу на остывающий
труп Вукана. - Взгляд старика по-прежнему был устремлен мимо меня в
пространство.
- Пришло время забыть старые ссоры, - как можно мягче сказал я. -
Многое изменилось с тех пор.
- Ничего не изменилось, - сказал старик так, словно гвоздь забил в
гроб. - Зачем ты искал встречи со мной, самозванец?
- В том, что я не самозванец, нетрудно убедиться. Можем побеседовать
на Настоящем Языке. Можем обратиться за советом к Письменам.
- Не смей касаться своим лживым языком этих святых понятий. Еще хоть
одно слово о Тимофее, Письменах, Настоящем Языке - и ты лишишься головы!
Эй, - он обернулся к Ягану, - возьми нож поострее и стань рядом с ним.
