- Помолимся же, братие, близится час...
Они поднялись с колен более спокойные и более сильные. Дело их
правое, время их лихое, и тое лихо пора сбросить с плеч.
Сергий взял с полки красный узелок, развернул большую вынутую
просфору и дал ее князю. Большеглазый мальчик стоял у самой двери, может
быть на всю жизнь запоминая полумрак этой кельи и молитву людей,
собравшихся одолеть врага.
Вокруг кельи начали молча собираться люди - монахи, богомольцы,
крестьяне, прослышавшие о приезде Дмитрия. Жаждая увидеть его, они
рассаживались на земле, возле кельи; стояли, упершись в посохи, оборотясь
лицом к Сергиеву крылечку. А на крыльце висел глиняный рукомойник, тихо
покачиваясь, и лежала вязанка валежника, еще не изрубленная на дрова.
Старик паломник подошел к вязанке и взял из-под нее топор - чтоб руки
не мучились бездельем, хотел поколоть дровец.
Но монах строго ему сказал:
- Не замай, тое преподобный сам колет, чужим трудом своей кельи не
обогревает.
Солнце блистало недобрым, прозрачным светом, осень близилась.
Андрейша показался на пороге, и народ поднялся, торопясь к мальчику.
- Ну, что он?
- Благословил.
- Слава тебе господи! - ответил старик паломник. - Давно пора!
Набежал недолгий дождь. Люди стояли, не расходясь. От промокших одежд
запахло прелыми яблоками.
Еще не прошел дождь, когда на порог вышел Дмитрий.
Старик паломник протиснулся вперед:
- Собрался, государь?
Дмитрий его не сразу понял. Старик повторил;
- Батюшко! Возьми нас с собой!
Дмитрий пошел между ними, отовсюду сжатый людьми.
- Сбираются в Москве. Туда идите.
В это время на звоннице грохнул звон, из церкви понесли иконы и
хоругви, монахи запели, и народ подхватил древний напев воинственных
молитв. Ведя в поводу княжеских коней, народ провожал Дмитрия, шедшего с
Сергием и с князьями впереди всех. Ветер трепал их непокорные волосы, с
деревьев опадали листья, дождь то затихал, то набегал снова.
Так дошли они до колодца, где в сторону от дороги отбегала узкая
лесная тропа.
Тут, перед лицом всех, великий князь опустился перед Сергием на
колени, и Сергий трижды поцеловал Дмитрия и благословил.
- Иди! Будь тверд! Он не допустит пашей погибели!
И Дмитрий взглянул на обрызганные дождем лица людей, обращенные к
нему отовсюду.
И всем им ответил:
- Иду.
Он принял из чьих-то рук коня и, ставя сапог в стремя, поглядел: все
ли видели, что Сергий благословил его на битву; это означало, что с
Дмитрием - бог.
Сорок первая глава
ВОИНСТВО
Глашатаи кричали на площади и на папертях:
- Соединяйте силы супротив врага!
Попы, встав перед алтарями, призывали народ на бой. Гонцы промчались
во все города, ко всем подручным князьям: ростовским, ярославским,
белозерским. У приказных изб, у городских ворот писцы читали Дмитриев
призыв к походу.
Время было страдное - кончился сенокос, начиналась жатва. Жнецы,
передавая серпы в руки жен, завязывали пояса, набрасывали на плечи одежины
и в лаптях, еще пыльных от родных пашен, уходили в ближние города, на
ратный сбор.
Между Русью и врагом еще простирались леса, туманы и реки, а тяжелой
поступью из дальних княжеств и из городов уже шли к Москве русские
ополчения. Шли конные рати, шли пешие. Ехали впереди ополчений воеводы.
Остановки бывали коротки, переходы долги: за шеломами лесов ждала их
Москва, и каждому было лестно прийти прежде других - Можаю прежде Суздаля,
Костроме прежде Ростова, - в том была гордость городов - первыми явиться
на голос Дмитрия.
Высоко поднимались стены Кремля, выше стен стояли каменные башни,
далеко было видно вокруг с их сторожевой высоты. В Кремле уже полно было
звона оружия своих и пришлых воинов, уже всюду стояли различные говоры -
медлительные владимирские, певучие ростовские, быстрые костромские.
На Кремлевских стенах толпились воины и горожане, смотрели вдаль.
Снизу кричали:
- Видать?
- Явственно.
- Кто ж там?
- А небось тверичи.
- По чем судишь?
- Оружие, видать, древнее _.
С башен подтверждали:
- Не наше оружие, у нас эдакое вывелось.
Вдали поблескивала щетина копий, белел чей-то конь впереди полков, и
золотыми крестами вспыхивали алые стяги.
Ополчения русских городов шли к Москве. Москва их ждала, широко
распахнув крепостные ворота.
Прошел слух, что через Троицкие ворота входит новгородское ополчение.
- А велико ль?
- Тысячей пятнадцать, а может, боле того. Иван Васильев Посадник
привел, да с ним сын, да Фома крестный...
- Косой?
- Ага. Да Дмитрий Завережский, да Миша Поновляев, да Юрий Хромой,
да...
- Может, туда пойдем глядеть?
- А чего? Сейчас тверичей глядеть будем.
Когда ополчения вступали в московские слободы, шаг их твердел,
веселел. Ополченцы поднимали над остриями копий священные холсты знамен.
Тяжело раскрылись на древках расшитые золотом тверские знамена, много раз
ходившие супротив Москвы.
- Неужто сам Михайло ведет?
- Не. Михайло сухожильный, этот покоренастей.
- Да и млаже, видать.
- То Холмский князь Иван, Михайлин племяш. Его мы тоже бивали. Не
чаяли в Москве встречать.
И народ с неодобрением глядел: в руках тверичей - рогатины:
- На медведей, что ль?
Топоры:
- По дрова, что ль?
Сулицы да ослопы - от такого оружия Дмитрий уже отучил Москву.
- Тяжело да неповоротливо. Не тое ныне время!
- А конь-то белой. Смекай: от великого, мол, князя Тверского!
На Дмитриевом крыльце Холмского встретили московские бояре. На верху
крыльца его обнял Боброк.
- Государь Дмитрий Иванович в Троице. Мне велел тебя потчевать.
- Не в гости прибыли, княже.
- Доброе слово, Иван Всеволодович. Государь Михаил Александрович
здоров ли?
Это он, Боброк-то, интересуется, столько раз водивший московские рати
на Тверь!
- Благодарствую, княже, здоров, и поклон шлет, и велел сказать: молит
господа о ниспослании победы воинству нашему.
Холмский, едучи в Москву, сомневался: достойно ли, не с подручными ль
наравне примет его Дмитрий. Между Михаилом Тверским и Дмитрием Московским
был уговор о совместных походах на татар. Уговор-то уговором, а честь -
честью. Но встретили с честью, и Холмский спешил скрыть свои опасенья,
спешил смешаться с другими князьями, опередившими его.
<Дмитрий сам бы вышел, если б случился в Москве. Прибыли не прежде
подручных - тоже хорошо: не честь Твери прибыть прежде Можая>.
К вечеру возвратился Дмитрий. Еще с дороги, видя дымы над стенами
Кремля, сказал:
- Собираются!
И плечи распрямились, голова поднялась, уверенно проехал мост и под
радостные клики среди толпившихся по улицам воинов еле пробрался к своему
двору. А из воинов каждому не терпелось взглянуть, каков он, который
поведет их к победе.
Днем позже подоспели Белозерские полки. С ними пришел князь Федор
Романович с сыном Иваном. Москве понравилось их вооружение - чистое, оно
отражало небесную синеву, из-под стальных варяжских либо свойских кольчуг
белела холстина рубах, расшитых голубыми разводами. Было много среди
белозеров рослых, широкоплечих детин. Волосы их были нежны, словно
соломенные, а бороды русы и курчавы, и казалось, что это озерная пена
заплелась в завитках бород. Отцы их хаживали на Варяжское море, бились со
шведами, привозили своим женам отбитые в боях аглицкие и свейские наряды.
Деды их заселяли север, без остатка истребляя врагов, а захваченных женщин
брали ласково; из них выходили горячие жены, и народились от тех жен
добрые молодцы с широкими плечами, с зеленым огнем в глазах.
Князь Федор остановил свое войско, оглядел его, одобрил и повел в
Боровицкие ворота. А в Никольские тем временем входили собранные
монастырями воинства монахов и монастырских крестьян.
Передав своим боярам заботу о белозерах, Федор поехал на княжой двор.
На дворе Федора встретили московские воеводы и пошли с ним ко крыльцу.
Федор пошел, чуть сутулясь, вверх по лестнице, покрытый белым плащом на
красном подкладе с широкой каймой по краям, в синих сапогах, в синей
высокой шапке. Сын, отставая от отца па две ступеньки, тоже слегка
сутулясь, поднимался с ним.
На середине лестницы Федора встретили бояре и, вернувшись, пошли
впереди наверх. В передних сенях Белозерских встретили князья Тарусские и
Боброк.
Один из Тарусских заговорил с Федором по-гречески, но седой Федор,
любивший греческую речь, отвечал по _- .русски, и отвечал строга: не время,
мол, княже. Ноне время русское.
Боброк ввел северян в комнату. Дмитрий стоял, широко раскрыв руки, и
Федор крепко обнял Дмитрия.
- Вот он! Настал час!
- Настал, княже.
Дмитрий повернулся к молодому Ивану _:
- А о тебе небось там девушки слезы льют?
- Не без того! - улыбнулся за сына Федор. - Прибудет воды в
Беле-Озере к нашему возвращенью.
В иное время Холмский обиделся бы, что Белозерского почтили тремя
встречами, ведь Белозерск прикуплен к Москве еще Калитой. Но за время,
проведенное среди московских стен, Холмский забыл о тверской спеси. Да и к
тому же родня вся за Дмитрием; чего ж Холмскому-то отбиваться, не русский,
что ль? А что прежде дрались - на то было иное время.
Перед выступлением из Москвы Дмитрий послал в степь вторую стражу
следить за движением Орды - ни от первой стражи, ни от Захария Тютчева не
приходило никаких вестей.
В светлое августовское утро Клим Поленин, Иван Святослав и Гриша
Судок с отборными богатырями второй стражи собрались у Кремлевских стен.
Задумчиво и душевно провожали их в путь: что откроет им степь, вернутся
ль? Их коней под уздцы довели до ворот, пожали молодцам на прощание руки,
долго смотрели вслед.
В полдень прибыл гонец с литовских границ: из Белева шла к Дмитрию
дружина белевичей. Вел дружину скотобой Василий Брадин с сыном Максимом да
внуками - Петром, Андреем, Михаилом и Александром. А с ними Федор Мигунов
да белевские бочары, маслобои, шестьсот человек.
Дмитрий сказал гонцу Петру Брадину:
- Не то дорого, что много вас, а то любо, что с литовских рубежей да
по Рязанской земле идете. Скачи: велю, мол, на Москву не идти, а
спуститься ниже по Оке, дожидаться нас в Коломне.
Гонец, держа шапку в руках, поклонился.
- Благодарствую, государь.
- Нет, ты сперва покормись да коня подкрепи.
- Благодарствую, государь, где уж есть, коли дело стоит. Надо
поспешать.
- Голодному-то?
- Голодной да свободной лучше сытого да обритого.
- Остер!
- Мы, государь, скотобои, - без острого орудия пропали б.
- Ну, добро. Только сперва поешь. Такова моя воля, Какая ж это война
с пустым-то чревом!
Войска разместились по городовым избам, по монастырям, в трапезных
церквей, а то и среди дворов, по-разному. Великие запасы сберегла Москва,
чтоб прокормить всю эту силу, но ополчения пришли, и со своим запасом.
Когда белевский гонец Петр Брадин пошел по княжьему велению поесть перед
дорогой, от множества зовов голова у него закружилась: звали и новгородцы
к своим харчам, и суздальцы к своей трапезе, и ружане к своей еде, и можаи
к своему столу, и белозеры к белозерской сыти, и костромичи ко яствам, и
переяславичи к рыбной снеди, и володимерцы к вареву, и москвичи к
угощенью. Одними зовами Петра столь употчевали, что, когда принял у
сурожан ложку, не осталось сил дохлебать кулеша. Поел через силу, только
чтоб исполнить Дмитриеву волю, даже медок хлебнул без радости, и заспешил
