- Даю вам минуту на исполнение приказов, - закончила она речь. - Вы
отвечаете головой за любое промедление или упущение.
Но оба офицера не нуждались в этом грозном дополнении. С молниеносной
быстротой устремились они выполнять приказы.
- О, ваше величество! - пролепетала в восторге Майя.
Царица нагнулась к пчелке и посмотрела на нее своим властным
взглядом, в котором сквозила любовь ко всем ее поданным.
- Благодарю тебя, - сказала она. - Какова бы ни была твоя
провинность, сейчас ты нас спасла. А теперь ступай и отдохни, дитя моя. У
тебя очень усталый вид, и руки твои дрожат.
- Я хотела бы умереть за тебя, - прошептала Майя.
- Не беспокойся за нас, - ответила царица. - Среди множества пчел,
населяющих улей, не найдется ни одной, которая не мечтала бы отдать жизнь
за спасение своих близких и за мое... Спи спокойно.
Она наклонилась к Майе, поцеловала ее в лоб и, кивнув фрейлинам,
приказала им позаботиться о пчелке.
Обессиленная, но счастливая Майя покорно дала себя увести. Ей
казалось, что она пережила самый прекрасный миг в своей жизни. Как во сне,
слышала она громкие сигналы и гул придворных и сановников, толпившихся у
покоев царицы; затем донесся глухой звон, быстро наполнявший весь улей.
- Солдаты! Наши солдаты! - прошептали спутницы.
Последнее, что услышала Майя в маленькой, тихой каморке, где ее
уложили спать фрейлины, был мерный топот проходивших мимо войск. Где-то
далеко звучала бодрая команда, и, уже сквозь сон, до слуха Майи донеслись
слова старой военной песни пчел:
Солнце, солнце! Ты наш путь
Освети лучами.
Нам царицу сохрани!
Мир да будет с нами!
16. БИТВА
В улье царило необычайное возбуждение. Даже в дни бунта в нем не было
такого жужжания и гудения. Все пчелы, от первой до последней, были
охвачены великим гневом и пламенным желанием дать достойный отпор
смертельному врагу. Но ярость не вносила в подготовку к обороне ни
малейшего замешательства или беспорядка. Войска приготовились к бою с
поразительной быстротой, а через несколько минут и остальные обитатели
улья уже были каждый на своем месте. Всякий знал, где он может быть
полезнее всего, каждый ясно осознавал свой долг и обязанности.
И это было своевременно - один за другим возвращались разведчики с
известиями о приближении неприятеля. Добровольцы, по призыву царицы
изъявившие готовность быть первыми защитниками города, выстроились тремя
сомкнутыми рядами у входа в улей, где тотчас же воцарилась ватная тишина.
Все напряженно ждали. Только в тылу армии еще слышались команды офицеров,
формировавших резервы. Снаружи могло показаться, что улей спит глубоким
сном, если бы не дюжина пчел, лихорадочно залепливающих воском все входы и
выходы из улья и сужающих до предела главные ворота. Через несколько
минут, словно по волшебству, на месте входов выросли толстые стены, для
разрушения которых самым сильным шершням пришлось бы потратить немало
времени.
Царица заняла внутри улья центральное место, откуда она могла следить
за ходом битвы. Ее адъютанты шмыгали взад-вперед.
Вскоре прилетел еще один разведчик. Он свалился в изнеможении и, с
трудом переводя дух, произнес:
- Я последний... Все остальные убиты...
- Где находятся шершни? - спокойно спросила его царица.
- У лип... - ответил он и вдруг испуганно воскликнул: - Вон они, вон!
Слышите? Воздух дрожит под напором их гигантских крыльев...
Но никто ничего не слышал. Со страху ему, должно быть, все еще
казалось, что его преследуют.
- Сколько их? - строго спросила царица. - Отвечай, только тихо.
- Я насчитал четыре десятка, - пробормотал разведчик.
- Ни один из них не вернется домой живым, - громко и твердо сказала
царица, хотя и ее испугала численность неприятеля.
Солдаты и офицеры, понявшие эти слова как предсказание гибели врага,
еще больше воспрянули духом.
Через несколько мгновений в тихом утреннем воздухе послышалось сперва
отдаленное, затем все более явственное жужжание. Свет во входе в улей
вдруг померк и многие отчетливо расслышали страшный гул свирепейших среди
насекомых грабителей и убийц. Лица отважных пчел слегка побледнели, словно
их неожиданно озарил бледный свет. Они смотрели друг на друга глазами, в
которых уже отражалась смерть: не пройдет и минуты, как многие из них
расстанутся с жизнью.
Но тут с высоты прозвучал спокойный и ясный голос царицы:
- Пусть разбойники проникнут в улей один за другим. Не двигайтесь с
места до моего приказа, после чего первые ряды, около сотни бойцов,
устремятся на врага, а задние закроют выход. Таким образом мы раздробим
силы неприятеля. Вы, сражающиеся впереди других, помните, что от вашей
стойкости и отваги зависит благополучие государства. Ждите спокойно
шершней: в полумраке они не заметят, что мы подготовлены, и слепо полезут
в западню.
Она вдруг умолкла. В воротах показалась голова первого разбойника -
очевидно, разведчика. Медленно и очень осторожно поводил он во все стороны
своими усиками, его страшные челюсти широко раскрывались и закрывались;
могучее, как у тигра, тело с сильными крыльями тихо продвигалось вперед.
Панцирь шершня сверкал от падавшего снаружи рассветного сияния.
По рядам пчел пробежала дрожь, но ни одна из них не издала ни звука.
Разбойник вернулся назад, и слышно было, как он докладывал своим:
- Улей спит. Но вход в него замазан воском, и нигде нет сторожей. Не
знаю - хороший это признак или дурной?
- Хороший! - крикнул кто-то из шершней. - Вперед!
В то же мгновение два великана устремились в ворота. Через минуту в
улье было уже восемь нападающих. Но царица пчел молчала. Уж не окаменела
ли она от ужаса? Неужели шершни все еще не видели солдат, сгрудившихся в
тени, по обеим сторонам от входа?
И вдруг с высоты прозвучало:
- Во имя права и справедливости, во имя своей царицы, защищайте
государство!
В ту же секунду воздух огласился невообразимым шумом и яростными
криками. Казалось, улей рухнет от наполнившего его внезапно боевого
жужжания. На каждого разбойника налетели, как бушующие волны, десятки
солдат. Один молодой офицер с трудом дождался приказа царицы, ему хотелось
начать битву первым. Он горел нетерпением и при первых же словах царицы
ринулся в бой. Он напал на стоявшего впереди разбойника и с силой вонзил
жало ему в шею, в открытое место между головой и панцирем. Храбрец увидел,
как шершень с безумным воплем весь скорчился и несколько мгновений казался
блестящим черно-белым шаром. Но затем раненый выпрямился, и его страшное
жало впилось в сердце юного героя, который, умирая, исчез вместе со
смертельно раненным им врагом в плотной толпе защитников улья. Эта
героическая мужественная смерть воодушевила всех, и пчелы оказали
разбойникам неслыханное сопротивление.
Но шершни - искушенное в боях разбойничье племя; грабеж и убийство
давно уже стали для них жестоким ремеслом. Если неожиданный отпор и внес
некоторое замешательство в их ряды, то существенного ущерба не причинил.
Жала пчел не могли пробить панцири великанов, а огромный рост и сила
шершней давали им преимущество, о котором те прекрасно знали. Резкие
воинственные крики шершней, приводящие в ужас всякое живое существо,
заглушали боевой клич защитников улья. Даже человек боится встречи со
свирепыми шершнями и предпочитает уходить с их пути.
Пробравшиеся внутрь улья разбойники быстро сообразили, что они должны
во что бы то ни стало продвинуться вперед, если не хотят преградить путь
своим. И барахтающиеся кучи сцепившихся противников быстро катились по
темных переходам пчелиного города. Однако план царицы оказался правильным.
Как только пространство у ворот освободилось, его тотчас же заняли задние
ряды воинов, которым было приказано защищать вход. Это был старый
испытанный прием. Каждый раз, когда в улей врывался новый шершень, пчелы,
притворившись измученными сражением, не мешали ему лезть вперед. Когда же
он достаточно углублялся, позади него быстро выстраивалась новая шеренга
солдат и, охватив его со всех сторон, подавляла своей численностью.
Боевые крики перемешались с воплями и стонами умирающих от ран
бойцов. Страшные жала шершней производили сильное опустошение в рядах
пчел. Барахтавшиеся кучи схватившихся не на жизнь, а на смерть противников
оставляли за собой множество убитых. Захваченные врасплох шершни поняли,
что им нет спасенья, что ни один из них уже не выйдет из улья, и они
бились с храбростью отчаянья. Но мало-помалу они погибали один за другим.
Сила великанов была поистине неисчерпаема, но ядовитое действие жал быстро
иссякало, и уколы разбойников становились все менее и менее опасными.
Раненые пчелы уже знали, что не погибнут и выздоровеют. Это сознание,
вместе с жаждой мести за павших сестер и братьев, усиливало их мужество.
Постепенно шум битвы начал стихать. Громкие крики шершней,
находившихся перед ульем, уже не находили отклика у их проникших в
пчелиный город товарищей.
- Они погибли, - печально сказал атаман разбойников и велел трубить
отбой. Нападавшие, число которых уменьшилось наполовину, отступили,
преследуемые грозным жужжанием пчел.
- Тут пахнет изменой! - воскликнул предводитель шершней. - Пчелы были
кем-то предупреждены.
Нападавшие собрались на елке. Начинало светать. Утренняя заря
золотила верхушки лип. Слышалось звучное чириканье птиц. Роса капала с
деревьев.
Дрожа и бледнея от ярости, стояли разбойники вокруг своего атамана,
который боролся с двумя чувствами: дать ли волю страсти к грабежу или
уступить голосу благоразумия?
Поняв наконец, что всему его отряду грозила смертельная опасность, он
решил, подавив уязвленное самолюбие, послать к пчелам парламентера для
переговоров об освобождении оставшихся в улье товарищей.
Выбор пал на умнейшего из шершней. Атаман назвал его по имени, но
ответом ему было молчание - тот, на кого он надеялся, находился в руках
пчел. Тогда, наспех, он выбрал другого и предложил ему отправиться в улей,
откуда доносились гул и крики бушевавших пчел.
- Торопись, - сказал атаман вестнику мира, подавая ему белый лепесток
жасмина. - Если придут люди - мы погибли. Скажи пчелам, что мы уйдем и
обещаем им вечный мир, если они выпустят пленных.
Парламентер поспешил вперед и, помахав перед воротами улья белым
лепестком, опустился на взлетную площадку.
Царице пчел доложили, что явился посол для переговоров. Она выслала к
нему своих адъютантов. Когда ей сообщили условия врагов, она приказала
дать им следующий ответ:
"Мы согласны выдать вам ваших мертвецов, если вы хотите унести их с
собою. Раненых и пленных у нас нет. Все ваши солдаты, проникшие в улей, -
перебиты. Вашему обещанию хранить вечный мир мы не верим. Можете снова
приходить, когда вам будет угодно: мы всегда окажем вам встречу, как
сегодня. А если желаете продолжить битву - пожалуйста, мы готовы!"
Предводитель шершней побледнел, когда ему передали эти слова. Он сжал
кулаки и охотно исполнил бы желание своих воинов, громко требовавших
мести, но благоразумие вновь одержало верх.
- Мы еще вернемся сюда! - проскрежетал он зубами. - Но как могло все
так случиться? Разве мы не сильнее пчел? Разве до сих счастье не было
всегда на нашей стороне? Как после такого страшного поражения предстать
перед царицей? В чем тут дело? - яростно повторял он. - Только измена все
объясняет!
