расходились и сходились. Как получить изображение в натуральную величину?
Если б я звал, что эти пятна так важны, то, фотографируя, положил бы рядом с
ними линейку или хотя бы спичечную коробку.
- Ничего не выйдет, - сказал я упавшим голосом, - нет масштаба.
- Почему не выйдет? Постарайся.
- Пойми, пятна расплывчатые. Меняя увеличение, я могу подогнать
изображение почти под любой ботинок. Могу под ботинок Гиви, могу под твой
или свой.
Вновь я был один в своей комнате в снова думал.
Все неприятное, связанное с Гиви, концентрировалось вокруг двух отметок
времени: в одиннадцать двадцать он вышел из лаборатории; в одиннадцать
тридцать пять кто-то столкнул Виктора. Где находился Гиви в течение этого
промежутка?
- Ну, что ж, - продолжал я думать. - Как поступают физики в таких
случаях? Если экспериментальные данные приводят к сомнительным выводам, то
эти данные снова и снова проверяют. Значит, и мне надо перепроверить время.
Одиннадцать двадцать - это было указано по часам Марины. Олег, как он
потом мне сказал, в тот момент также посмотрел на часы. Значит, это время не
вызывает сомнений.
Необходимо, следовательно, проверить цифру - одиннадцать тридцать пять.
Это время показывали часы Виктора, остановившиеся, как мы решили, от удара
при падении. А что если часы, испортившись при ударе, продолжали идти,
например, минут десять и лишь потом остановились?
В часовых механизмах среди нас разбирался только Петрович. Меня он
понял с полуслова.
- Сам думал об этом. Нет, у Бойченко часы были высшего класса, с
противоударным механизмом. Если такие часы портятся от удара, то, значит,
поломка серьезная, скажем, кончик оси сломался, тогда они чуть покачаются и
станут. Десять минут они ходить не будут. Если сразу не стали, значит, будут
продолжать нормально ходить.
Какая-то смутная мысль родилась в моей голове. Она постепенно росла,
крепла, расталкивала другие соображения, выходила на первый план...
- И долго они будут идти? - спросил я, хотя ответ мне был уже известен.
- Долго ли? Пока завод не кончится, - ответил Петрович, пожав плечами.
- Но послушайте, Сергей Петрович! Завод мог кончиться ночью. Часы
показывали одиннадцать тридцать пять ночи! Мы нашли Виктора после полуночи.
Часы могли остановиться за час до нашего прихода. Как я раньше не
сообразил?! Эти одиннадцать тридцать пять никакого отношения к моменту
гибели Виктора не имеют! Надо сейчас же посмотреть, сломаны часы или нет,
надо их вскрыть...
Я говорил быстро, волнуясь, чувствуя, что появился какой-то проблеск,
выход из тупика.
- Погоди, не горячись. Говоришь, ночью остановились? Кончался завод, и
остановились?
Петрович растерянно улыбнулся. Видимо, ему было неловко, что он сам
упустил такую возможность.
- Но вскрывать часы не хотелось бы, - продолжал он, - да и Борис
Владимирович не разрешит. Скажет, что трогать нельзя, вещественное
доказательство, весной, мол, приедут специалисты, тогда и разберутся.
- Но, Петрович, простите, Сергей Петрович, ведь нельзя оставлять до
весны лабораторию в таком состоянии. Если часы Виктора спокойно шли почти до
полуночи, то с Гиви снимается самое тяжелое.
- Кажется, есть выход, - сказал Петрович минуту спустя. Можно, конечно,
попробовать завести часы и посмотреть - пойдут ли? Но это не лучший способ.
Во- первых, могут сказать: "Зачем крутили завод? Почему не оставили часы,
как они были?". Во-вторых, пусть пойдут часы. Что это докажет? Когда они
остановились, ночью или днем? Не ясно. Может, Виктор забыл их с вечера
завести. А выход вот такой: помнишь, часы Виктора с календарем, через
маленькое окошечко число показывают. Часовая стрелка за сутки два раза
проходит циферблат, а число меняется только один раз - около двенадцати
ночи. Что если, не вскрывая часов, чуть двинуть стрелки? Сдвинется число,
значит, наверняка часы ночью остановились. Останется на месте - значит,
днем. Потом стрелки можно вернуть в старое положение.
Я готов был расцеловать Петровича. Через несколько минут мы уже были у
Б. В., и я, волнуясь и немного путаясь, изложил ему суть дела.
Б. В. выслушал меня, нахмурив брови, с явно недовольным видом пытался
возражать, но в конце концов сдался. Он открыл сейф, достал часы. Мы подошли
к окну. Б. В. выдвинул головку часов и начал медленно ее поворачивать.
Минутная стрелка сдвинулась, а немного спустя дрогнуло - и сменилось число в
окошечке. Часы остановились ночью! Никакого отношения к смерти Виктора их
показания не имели.
- Не понимаю, как можно было забыть, что часы дважды в сутки показывают
одно и то же время, - сказал Б. В. - Такая элементарщина. Откуда вообще
взялась идея определить момент гибели Бойченко по его часам?
С совершенно невинным видом я заметил:
- Но это же ваша идея, Борис Владимирович.
Б. В. растерянно посмотрел на меня, потом на Петровича.
Воспользовавшись замешательством, я выскользнул из комнаты.
После "опыта" с часами момент гибели Бойченко вновь стал
неопределенным. Предположим, что преступление произошло примерно в
одиннадцать двадцать пять. Тогда никто не сможет утверждать, что Гиви ждал
Виктора на дороге. В это время он попросту спускался по тропинке. Но если
допустить, что Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять или, скажем, сорок,
то вновь возникает старый вопрос: где был Брегвадзе, что он делал в течение
десяти - пятнадцати минут? Когда же погиб Виктор?.. Крик слышали несколько
человек. Неужели никто не взглянул на часы? Да, конечно, никто! Чепуха!
Зачем смотреть на часы, когда слышишь крик человека?
Вечером я заглянул в радиорубку. Петя был за Своим любимым делом. Он
часами просиживал у приемника, почти непрерывно меняя настройку, переходя от
одного диапазона к другому. Поймать какую-нибудь дальнюю экзотическую
станцию - вот что его прельщало!
- Игорь, а я только что Бразилию поймал. Сначала музыка, а потом диктор
сказал, вроде "иси радио Бразивиль".
- Наверное, Браззавиль. Это не Бразилия, это Конго, Африка.
- Конго? Ты уверен?
Петя взял со стола тетрадку и что-то в ней исправил.
- Смотри, - сказал он, протягивая тетрадь, - вчера вот Эквадор поймал.
Тут уж без ошибок. Так и сказал диктор: "Радио Эквадор". Вот, смотри,
записано: Эквадор, частота - 7,24 мегагерц, время - 22 часа 48 минут. Тут уж
я не ошибся. Южная Америка, вот здорово!
Я с любопытством листал тетрадь. Каждая страница была аккуратно
разграфлена вертикальными линиями. Без труда можно было установить, какого
числа, в какое время, на какой частоте Петя слушал ту или иную станцию.
- Зачем ты такую бухгалтерию завел?
- У нас, у радистов, закон: как установил с кем связь, так немедленно
все запиши: когда начал, когда кончил, частоту, словом - все подробности.
- А когда с Москвой или Хорогом связываешься, тоже все записываешь? -
спросил я с интересом.
- Конечно. Тут уж я обязан. Специальный журнал есть.
- Покажи. Любопытно взглянуть.
Петя протянул мне журнал. Я быстро перелистал страницы. В день гибели
Виктора сеанс связи с Москвой начался в одиннадцать часов и кончился в
одиннадцать тридцать три.
Я смотрел на эту запись, не веря своим глазам. Петя слышал крик Виктора
минуты через две после окончания сеанса. Значит все-таки Виктор погиб в
одиннадцать тридцать пять?! Неужели круг замкнулся и все возвратилось к
исходному положению? Снова проблема Гиви. Снова вопрос: где он был
двенадцать минут? Я чувствовал себя как человек, который попал в глубокую
яму, пытался выкарабкаться, почти достиг края и снова свалился на дно.
- По каким часам ты определил время окончания сеанса? Часы были верные?
Может быть, они спешили или отставали?
Петя указал на большие часы, которые стояли на шкафу и весело тикали,
как бы посмеиваясь надо мной.
- Часы правильные, я их каждый день по московскому радио проверяю.
Делать было нечего. Я вышел из радиорубки, не зная, что предпринять
дальше. Какое удивительное совпадение! Часы Бойченко остановились ночью.
Между их показанием и моментом его гибели никакой связи нет. И тем не менее
часы показывают одиннадцать тридцать пять. Неужели они остановились ровно
через двенадцать часов после падения, с точностью до минуты?! Нет, что-то
здесь не так. Я вернулся в радиорубку.
- Петя, послушай, ты действительно определил время окончания сеанса по
своим часам?
- А почему ты сомневаешься? Ведь вы же сами установили, что Бойченко
погиб в одиннадцать тридцать пять, а сеанс я закончил минуты за две до того,
как услышал крик. Вот и в журнале записано одиннадцать тридцать три.
Что-то неестественное послышалось в голосе Пети. Я внимательно
посмотрел на него.
- Но тогда непонятно, почему ты никому не сказал о своей записи? Хотя
бы тогда, когда мы еще не выяснили, что ты столкнулся с Петровичем. Покажи
ты тогда журнал, и сразу было бы очевидно, что за две минуты до гибели
Бойченко ты находился в своей радиорубке?
- Мне бы не поверили. Могли сказать, что я подогнал время, сделал
запись потом, вечером, на следующий день...
- Что за чепуха! Ведь ты всегда можешь связаться с Москвой и попросить
подтвердить твою запись. Раз есть правило вести журнал, то московский радист
также записал, когда кончил с тобой говорить. Не так ли?
Петя молчал, растерянно поглаживая хохолок на затылке.
- Молчишь? - продолжал я. - Тогда слушай. Время гибели Виктора -
одиннадцать тридцать пять - было определено неверно, произошла ошибка.
Виктор погиб раньше. Выходит, что ты кончил сеанс связи после того, как
услышал крик и побежал на дорогу. Как ты это объяснишь?
"Виктор погиб раньше". Почему я так сказал? Не было никаких объективных
данных. Но я не сомневался в невиновности Гиви, верил ему. А если так, то
крик Виктора раздался через минуту-другую после ухода Гиви с Альфы. Не
позже.
- Ошибка? - Петя был явно смущен. - Ладно, Игорь, скажу по честному,
все как было. Я забыл тогда записать время окончания сеанса, понимаешь?
Принял последнее сообщение и попросил московского радиста позвонить моим,
домой. А потом и задумался - вспомнил мать, сестренку... Услышал крик,
выбежал... Дальше все знаешь. Остался у меня пропуск в журнале. Нельзя так:
это - нарушение. Когда вы установили, что крик Бойченко раздался в
одиннадцать тридцать пять, я отсчитал две минуты и написал в журнале
одиннадцать тридцать три. Виноват я, сам понимаю.
Петя стоял красный и пристыженный, как школьник, которого педагог
уличил в неблаговидном поступке. А я не мог сдержать радость. Разгадка была
близка. Я встал, подошел к смущенному парню, хлопнул его по плечу.
- Ладно, подними нос. Свяжись побыстрее с Москвой и запроси; когда
окончился тот сеанс.
- Можно только завтра, в одиннадцать.
- Ну, завтра, так завтра. И как узнаешь, сразу мне сообщи.
На следующее утро время тянулось невероятно медленно. Я сидел за своей
установкой на Альфе, делая вид, что готовлю опыт, а в действительности чуть
ли не каждую минуту поглядывал на часы. Наконец появился Петя. Он с
таинственным видом подошел ко мне и зашептал на ухо:
- Одиннадцать двадцать. Москвич ручается. Точная запись в журнале.
Я почти предугадывал этот ответ и все же почувствовал огромное
облегчение, будто гора с плеч свалилась. Собрался с мыслями, потом подозвал
Олега и Марину и все им рассказал. Собственно, рассказывать было не так уж
много: Виктор погиб в одиннадцать часов двадцать две, двадцать три минуты.
