-- Димми, прошу тебя! Не оставляй меня одну! Если бы ты
стал не священником, а доктором, мы жили бы в красивом доме,
таком хорошем, Димми, без тараканов, я не осталась бы
одна-одинешенька в квартире... И тогда...
В отчаянии он пытался не слушать, но голос молил:
-- Димми, пожалуйста!
-- Ты не моя мать...
-- Боишься посмотреть правде в глаза, тварь вонючая? --
Теперь появился бес. -- Веришь тому, что говорит Мэррин?
Веришь, что он святой и хороший? Нет, он не такой! Он гордец, и
недостоин уважения! Я докажу тебе, Каррас! Я докажу это, убив
поросенка!
Каррас открыл глаза, но все еще не осмеливался повернуть
голову.
-- Да, она умрет, и ваш Бог не спасет ее, Каррас! И ты не
спасешь ее! Она умрет из-за его высокомерия и твоего
невежества! Сапожник! Не надо было давать ей либриум!
Каррас обернулся и посмотрел в эти сверкающие победой
глаза.
-- Пощупай пульс! -- усмехнулся бес. -- Ну, Каррас!
Пощупай пульс!
Каррас все еще держал Регану за руку и озабоченно
хмурился. Пульс был частый и...
-- Слабый? -- засмеялся бес. -- Ах, да! Но это ерунда.
Пока что ерунда.
Каррас взял свой чемоданчик и достал стетоскоп. Бес
закричал:
-- Послушай ее, Каррас! Хорошенько!
Каррас услышал далекое и слабое биение сердца.
-- Я не дам ей спать!
Каррас быстро взглянул на беса и похолодел.
-- Да, Каррас! -- хохотал он. -- Она не будет спать. Ты
слышишь? Я не дам поросенку заснуть!
Каррас онемел. Бес откинул голову и злорадно ухмыльнулся.
Никто не заметил, как в комнату вернулся Мэррин, встал у
кровати рядом с Каррасом и взглянул ему в глаза.
-- Что такое? -- спросил он.
Каррас глухо ответил:
-- Бес... сказал, что не даст ей спать. -- И измученно
посмотрел на Мэррина. -- Сердце начало сбиваться в ритме,
святой отец. Если она в скором времени не получит хоть немного
отдыха, она умрет от сердечной недостаточности.
Мэррин встревожился.
-- Вы можете дать ей какое-нибудь лекарство, чтобы она
заснула?
Каррас покачал головой.
-- Нет, это опасно. Может наступить кома.
Он повернулся к Регане, которая в это время начала
кудахтать, как курица.
-- Если давление упадет еще ниже... -- Он не закончи
фразу.
-- Что можно сделать? -- спросил Мэррин.
-- Ничего... ничего,-- ответил Каррас. -- Я не знаю, может
быть, есть какие-то новые средства. -- И вдруг он добавил: -- Я
хочу пригласить специалиста-кардиолога, святой отец.
Мэррин кивнул.
Каррас спустился вниз. Из кладовой раздавались
всхлипывания Уилли и голос Карла, пытающегося успокоить ее.
Крис не спала и сидела на кухне. Каррас объяснил ей
необходимость консультации, умолчав, однако, о той опасности,
которая угрожала Регане. Крис согласилась, и Каррас позвонил
приятелю, известному специалисту медицинского факультета
Джорджтаунского университета, разбудил его и кратко изложил
суть дела.
-- Сейчас приеду,-- ответил кардиолог.
Он прибыл примерно через полчаса и был очень удивлен
обстановкой в комнате. С ужасом и состраданием смотрел он на
Регану. Она бредила, то напевая, то издавая животные звуки.
Потом появился Дэннингс.
-- О, это невыносимо! -- пожаловался он врачу. -- Просто
ужасно! Я надеюсь на вас, вы должны что-то сделать! Вы
что-нибудь предпримете? Иначе нам некуда будет пойти, и все
из-за... О, этот проклятый, упрямый дьявол!
Доктор удивленно поднял брови. Пока он измерял Регане
давление, Дэннингс обратился к Каррасу:
-- Какого черта вы здесь торчите? Вы что, не видите, что
эту сучку нужно немедленно отправить в больницу? Ее место в
сумасшедшем доме, Каррас! Теперь ты понимаешь, да? Давайте
оставим в стороне все суеверия! Если она умрет, виноваты будете
вы! Только вы! Если Он такой упрямый, это еще не значит, что и
вы должны так же вести себя! Вы же врач! Вы должны понимать
это, Каррас! И войдите в наше положение: сейчас с жильем очень
трудно, и если мы...
Вернулся бес и завыл по-волчьи. Кардиолог хладнокровно
упаковал свои инструменты и кивнул Каррасу. Обследование было
закончено.
Они вышли в зал. Кардиолог на секунду оглянулся на дверь в
спальню и повернулся к Каррасу.
-- Что за чертовщина здесь происходит, святой отец?
-- Я не могу объяснить вам,-- честно признался Каррас.
-- Ладно.
-- Что вы нашли?
Доктор был мрачен:
-- Она уже на пределе. Ей нужно выспаться... прежде чем
упадет давление.
-- Можем ли мы ей помочь, Билл?
-- Молитесь,-- ответил врач.
Он попрощался и ушел. Каррас смотрел ему вслед и каждой
клеткой, каждым нервом молил об отдыхе, о надежде, о чуде, хотя
знал, что чудес не бывает.
"...не надо было давать ей либриум!"
Он вернулся в спальню.
Мэррин стоял у кровати и смотрел на Регану, ржавшую
по-лошадиному. Лицо у него было грустным, потом на нем
отразились смирение и, наконец, твердая решимость. Мэррин встал
на колени:
-- Отче наш... -- начал он.
Регана отрыгнула на него темную вонючую желчь и
засмеялась:
-- Ты проиграешь! Она умрет! Она умрет!
Каррас взял свою книгу и раскрыл ее. Потом стал наблюдать
за Реганой.
-- Спаси рабу Твою,-- молился Мэррин. -- Перед лицом
опасности.
Сердце Карраса терзалось в отчаянии. Засни! Засни!
-- неустанно повторял он.
Но Регана не засыпала.
Ни на рассвете.
Ни днем.
Ни вечером.
Не заснула она и в воскресенье, когда пульс был уже сто
сорок ударов в минуту и заметно ослаб. Приступы не
прекращались. Каррас и Мэррин не переставая читали молитвы.
Каррас пытался сделать все возможное: он использовал
смирительную рубашку, чтобы свести движения Реганы до минимума,
выгнал всех из комнаты, чтобы проверить: вдруг отсутствие
посторонних лиц приостановит приступ. Но ничего не помогало.
Крик Реганы становился все более слабым, как и она сама,
давление, однако, не падало. Сколько это еще может длиться?
Нервы у Карраса были на пределе.
Господи, не дай ей умереть! Не дай ей умереть! Ниспошли
ей сон!
В воскресенье, в семь часов вечера, Каррас, совершенно
изможденный, сидел в спальне рядом с Мэррином. Он думал о том,
что ему не хватает веры, знаний, о том, что он ушел от матери,
надеясь обрести положение в обществе. И о Регане. О своей
ошибке. "...Не надо было давать ей либриум..."
Священники закончили очередной этап ритуала и теперь
отдыхали, прислушиваясь к Регане. Она пела "Ранис Анжеликус".
Они редко покидали комнату. Каррас вышел только один раз,
чтобы принять душ и переодеться. Однако при таком холоде
бодрствовать было легко. Запах в комнате с утра изменился:
теперь было похоже, что где-то поблизости находится гнилая,
разложившаяся плоть. От спертого воздуха сильно тошнило.
Лихорадочно следя за Реганой красными, утомленными глазами,
Каррас вдруг услышал какой-то звук. Будто что-то скрипнуло.
Потом еще раз. Как раз в тот момент, когда он моргнул. Потом до
его сознания дошло, что звук доносится из-под его затвердевших
век. Он повернулся к Мэррину. Слишком уж большой дефицит сна
накопился в старом организме. Это в его-то возрасте! Мэррин
сидел с закрытыми глазами, опустив подбородок на грудь. Каррас
с трудом поднялся, подошел к кровати, проверил пульс Реганы и
приготовился измерить давление. Оборачивая черную материю
вокруг руки, он несколько раз подряд моргнул, чтобы прийти в
себя: комната уже начала расплываться у него перед глазами.
-- Сегодня мой праздник, Димми.
Сердце рванулось из груди. Потом он заглянул в глаза,
которые принадлежали уже не Регане. Это были глаза его матери.
-- Разве я не была к тебе добра? Почему ты бросил меня
одну умирать, Димми? Почему? Почему? Почему ты...
-- Дэмьен!
Мэррин крепко сжал его руку:
-- Пожалуйста, идите и отдохните немного!
У Карраса подкатил комок к горлу, и он молча вышел из
спальни. Кофе? Да, он хотел бы выпить чашечку кофе. Но еще
больше ему хотелось принять душ, побриться и переодеться.
Он вышел из дома, пересек улицу, вошел в подъезд и открыл
дверь в свою комнату... Но как только он увидел свою постель...
Забудь о душе. Поспи. Хотя бы полчаса.
Едва он протянул руку к телефону, собираясь попросить,
чтобы его разбудили через тридцать минут, как телефон зазвонил
сам.
-- Да, я слушаю,-- хрипло сказал он.
-- Вас ожидают, отец Каррас. Некий мистер Киндерман.
Задумавшись на секунду, Каррас ответил:
-- Пожалуйста, скажите ему, что я сейчас выйду.
Повесив трубку, Каррас заметил на столе пачку сигарет
"Кэмел". В ней торчала записка Дайера.
"В часовне нашли ключ от клуба Плейбой. Не твой ли
случаем? Можешь взять его в приемной".
Каррас равнодушно отложил записку, переоделся в чистое
белье и вышел из комнаты, забыв захватить сигареты.
В приемной он увидел Киндермана, увлеченного перестановкой
цветов в большой вазе. Детектив, держа в руке розовую камелию,
повернулся к Каррасу.
-- А, святой отец! Отец Каррас! -- Лицо детектива
приняло выражение озабоченности. Он быстро воткнул цветок на
прежнее место и подошел к Каррасу.
-- Вы ужасно выглядите! В чем дело? Вот к чему приводит
бег по стадиону! Бросьте вы это! Послушайтесь меня!
Он взял Карраса за локоть и потянул его на улицу.
-- У вас есть время? -- спросил Киндерман, когда они вышли
из приемной.
-- Очень мало,-- пробормотал Каррас. -- А что случилось?
-- У меня к вам небольшой разговор. Мне нужен ваш совет.
Простой совет, ничего более.
-- Какой совет?
-- Одну минуточку. -- Киндерман махнул рукой. -- Давайте
прогуляемся, подышим воздухом. Это так полезно. -- Он повел
иезуита через Проспект-стрит. -- Посмотрите-ка вон туда. Как
красиво! Просто великолепно! Нет, ей богу, вы плохо
выглядите,-- повторил он. -- Что случилось. Вы не больны?
"Когда же он поймет, что происходит?" -- подумал про себя
Каррас, а вслух произнес:
-- У меня много дел.
-- Тогда отложите их,-- засопел детектив. -- Притормозите
немного. Отдохните. Кстати, вы видели балет Большого театра?
Они выступают в Уотергейте.
-- Нет.
-- И я не видел. Но мне очень хочется. Балерины так
изящны... Это очень красиво!
Они прошли еще немного. Каррас взглянул в лицо Киндерману,
который в задумчивости смотрел на реку.
-- Что вы задумали, лейтенант? -- спросил Каррас.
-- Видите ли, святой отец,-- вздохнул Киндерман. -- У меня
появилась проблема.
Каррас мимолетом взглянул на закрытое ставнями окно
Реганы.
-- Профессиональная проблема?
-- Частично... только частично.
-- Что случилось?
-- Ну, в общем... -- Киндерман замялся. -- В основном это
проблема этики. Можно сказать так... Отец Каррас... вопрос...
-- Детектив повернулся и, нахмурившись, прислонился к стене
здания. -- Я ни с кем не мог поговорить об этом, даже со своим
капитаном, понимаете... Я не мог рассказать ему. Поэтому я
подумал... -- Его лицо неожиданно оживилось. -- У меня была
тетка... Это очень смешно. В течение многих лет она была просто
в ужасе от моего дяди. Никогда не осмеливалась сказать ему
слово; даже боялась взглянуть на него. Никогда! Поэтому
когда она сердилась на него за что-то, то пряталась в шкаф в
своей спальне, и там, в темноте -- вы мне не поверите! -- в
темноте, среди одежды и моли, она ругалась. Ругалась! -- на
дядю! -- в течение двадцати минут! И говорила все, что она о
нем думает! Когда ей становилось легче, она выходила из своего
