Наконец Чирика сказала:
- Чик, ведь через несколько дней у меня непременно будет новое яичко.
Летим скорей, найдем себе местечко где-нибудь за рекой. Там уж Кот не
достанет нас.
Она не знала, что через реку есть мост и что Кот частенько хаживает
по этому мосту. Чик этого тоже не знал.
- Летим, 0- согласился он.
И они полетели.
Скоро очутились они под самой Красной горкой.
- К нам, к нам летите! - кричали им береговушки на своем, на
ласточкином языке. - У нас на Красной горке житье дружное, веселое.
- Да, - крикнул им Чик,- а сами драться будете!
- Зачем нам драться? - отвечали береговушки. - У нас над рекой мошек
на всех хватает, у нас на Красной горке пустых норок много, - выбирай
любую.
- А пустельги? А галки? - не унимался Чик.
- Пуостельги ловят себе в полях кузнечиков и мышей. Нас они не
трогают. Мы все в дружбе.
И Чирика сказала:
- Летали мы с тобой, Чик, летали, а краше этого места не видели.
давай тут жить.
- Что ж, - сдался Чик, - раз норки у них есть свободные и драться
никто не будет, можно попробовать.
Подлетели они к реке, и верно: ни пустельги их не тронули, ни галки.
Стали норку себе по вкусу выбирать: чтобы и не очень глубокая была, и
вход пошире. Нашлись такие две рядом.
В одной они гнездо выстроили, и Чирика высиживать села; в другой Чик
ночевал.
У береговушек, у галок, у соколков - у всех давно уже вывелись
птенцы. Одна Чирика терпеливо сидела в темной своей норке. Чик с утра до
ночи таскал ей туда пищу.
Прошло две недели. Рыжий Кот не показывался. Воробьи уже и забыли о
нем.
Чик с нетерпением ждал птенцов. Каждый раз, как притаскивал он Чирике
червяка или муху, он спрашивал ее:
- Тукают?
- Нет еще, не тукают.;
- А скоро будут?
- Скоро, скоро, - терпеливо отвечала Чирика.
Однажды утром Чирика позвала его из норки:
- Лети скорей: один тукнул!
Чик сейчас же примчался в гнездо. Тут он услышал, как в одном яйце
птенчик чуть слышно тукал в скорлупу слабым клювиком.
Чирика осторожно помогла ему: надломила скорлупку в разных местах.
Прошло несколько минут, и птенчик показался из яйца - крошечный,
голый, слепой.
На тоненькой-тоненькой шейке моталась большая голая голова.
- Да какой он смешной! - удивился Чик.
- Совсем не смешной! - обиделасть Чирика. - Очень хорошенький
птенчик. А тебе нечего тут делать, бери вот скорлупки да закинь их
куда-нибудь подальше от гнезда.
Пока Чик относил скорлупки, выклюнулся второй птенчик и начал
потукивать третий.
Вот туто-то и началась тревога на Красной горке.
Из своей норки воробьи услышали, как пронзительно вдруг закричали
ласточки.
Чик выскочил наружу и сейчас же вернулся с известием, что Рыжий Кот
карабкается по обрыву.
- Он видел меня! - кричал Чик. - Он сейчас будет здесь и вытащит нас
вместе с птенцами. Скорей, скорей летим прочь отсюда!
- Нет, - грустно ответила Чирика. - Никуда я не полечу от маленьких
моих потенчиков. Пусть будет, что будет.
И сколько ни звал Чик, она и с места не тронулась.
Тогда Чик вылетел из норки и стал как сумасшедший кидаться на Кота. А
Кот лез и лез по обрыву. Тучей вились над ним ласточки, с криком летели на
выручку к ним галки и пустельги.
кот быстро вскарабкался наверх и уцепился лапой за край норки.
Теперь ему оставалось только просунуть другую лапу за гнездом и
вытащить его вместе с Чирикой, птенцами и яйцами.
Но в эту минуту одна пустельга клюнула его в хвост, другая - в
голову, и две галки ударили в спину.
Кот зашипел от боли, повернулся и хотел схватить птиц передними
лапами. Но птицы увернулись, и он кубарем покатился вниз. Ему не за что
было уцепиться: песок сыпался вместе с ним, и чем дальше, тем скорей, чем
дальше, тем скорей.
Птицам стало уже не видно, где Кот; с обрыва неслось только облако
красной пыли. Плюх! - и облако остановилось над водой. Когда оно
рассеялось, птицы увидели мокрую кошачью голову посредине реки. Сзади
поспевал Чик и клевал Кота в затылок.
кот переплыл реку и выбрался на берег. Чик и тут от него не отстал.
кот был так напуган, что не посмел схватить его, задрал мокрый хвост и
галопом помчался домой.
С той поры ни разу не видели на Красной горке Рыжего Кота.
КТО ЧЕМ ПОЁТ
Слышишь, какая музыка гремит в лесу?
Слушая ее, можно подумать, что все звери, птицы и насекомые родились
на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем
хочется. Только не у каждого голос есть.
Вот послушай, чем и как моют безголосые.
Лягушки на озере начали еще с ночи. Надули пузыри за ушами, высунули
головы из воды, рты приоткрыли...
- Ква-а-а-а! - одним духом пошел из них воздух.
Услахыл их Аист из деревни, обрадовался:
- "Целый хор! Будет мне чем поживиться!"
И полетел на озеро завтракать.
Прилетел и сел на берегу. Сел и думает:
"Неужели я хуже лягушек? Поют же они без голоса. Дай-ка и я
попробую".
поднял длинный клюв, застучал, затрещал одной его половинкой о другю,
то тише, то громче, то реже, то чаще: трещотка трещит деревянная, да и
только! Так разошелся, что и про завтрак свой забыл.
А в камышах стояла Выпь на одной ноге, слушала и думала:
"Безголосая я цапля! Да ведь и Аист - не певчая птичка, а вон какую
песню наигрывает".
И придумала:
"Дай-ка на воде сыграю!"
Сунула в озеро клюв, набрала полный воды да как дунет в клюв! Пошел
по озеру громкий гул:
- Прумб-бу-бу-бумм!.. - словно бык проревел.
- "Вот так песня! - подумал Дятел, услыхав Выпь из лесу. -
Инструмент-то и у меня найдется: чем дерево не барабан, а нос мой чем не
палочка?!
Задом уперся, передом откинулся, размахнулся головой - как задоббит
носом по суку! Точь-в-точь - барабанная дробь!
Вылез из-под коры Жук с предлинными усами.
Закрутил, закрутил головой, заскрипела его жесткая шея, -
тоненький-тоненький писк послышался.
Пищит усач, а все напрасно: никто его писка не слышит. Шею натрудил,
зато сам своей песней доволен.
А внизу под деревом из гнезда вылез Шмель и полетел петь на лужок.
вокруг цветка на лужку кружит, жужжит жилковатыми жесткими
крылышками, словно струна гудит.
Разбудила шмелиная песня зеленую Саранчу в траве.
Стала Саранча скрипочки налаживать. Скрипочки у нее на крылышках, а
вместо смычков - длинные задние ножки коленками назад. На крыльях -
зазубринки, а на лапках - зацепочки. Трет себя Саранча ножками по бокам,
зазубринками за зацепочки задевает - стрекочет.
Саранчи на лугу много: целый струнный оркестр.
"Эх, - думает Долгоносый Бекас под кочкой, - надо и мне спеть! Только
вот чеом? Горло у меня не годится, нос не годится, шея не годится,
крылышки не годятся, лапки не годятся... Эй! Была не была, - полечу, не
смолчу, чем-нибудь да закричу!"
Выскочил из-под кочки, взвился, залетел под самые облака. Хвост
раскрыл веером, выпрямил крылышки, повернулся носом к земле и понесся
вниз, переворачиваясь с боку на бок, как брошенная с высоты дощечка.
Головой воздух рассекает, а в хвосте у него тонкие, узкие перышки ветер
перебирает. И слышно с земли, будто в вышине барашек запел, заблеял.
А это Бекас. Отгадай, чем он поет?
Хвостом!
ПОГАНКИ
Взял я ружье и пошеел на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у
берегов травой. На ночь сюда собирались утки.
Пока дошел, стемнело. В тростнике закрякали, с шумом поднялись утки.
Но я их не видел и стрелять не мог.
"Ладно, - подумал я. - Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А
до света они, может, вернутся".
Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой
воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него.
Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звезды
поблескивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушенную, несмолкаемую,
как ручеек, песню козодой-полуночник.
Но набежал ветерок. Звезды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело,
посыпал мелкий жождик. За шировот мне потекли холодные струйкиЁ, сидеть
стало хзолодно и неуютно. И уток не слышно было.
Наконец запела зарянка. Ее оцвирикающая переливчатая песенка
задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти
веселой. Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и
знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж из упрямства.
Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор.
Вдруг вижу: в траве, в заводинке движутся две птичьи головки.
вот они, утки! Как незаметно сели...
Я тсал прилаживать ружье, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут
на чистое.
Выплыли.
Смотрю: острые носики, от самых щек на пямые шеи спускается пышный
воротник. Да совсем и не утки: п о г а н к и!
вот уж не по душе охотникам эти птицы!
Не то чтобы мясо их на самом деле было поганое, вредное для здоровья.
Оно просто невкусное. Одним словом, поганки - не дичь.
А живут там же, где утки, и тоже вдоплавающие;. Охотник обманется и с
досады хлопнет птицу. Застрелит и бросит.
Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за
красный гриб, со злости пнет ее ногой и раздавит.
Разозлился и я: стоило целую ночь мерзнуть! Подождите же!
А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь - солдатики. И
воротники распушили.
Вдруг - раз! - как по команде "разом-кнись!" - одна направо, другая
налево. Расплылись.
не тратить же на них два заряда!
расплылись немного, повернулись лицами друг к дружке и кланяются. Как
в танце.
Интересно посмотреть!
Сплылись - и нос к носику: целуются.
потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто
торжественные речи произносят.
Мне смешно: птицы ведь, какие они речи держать могут?
Но вмоесто речеой они быстро опустили головы, сунули носы в воду и
разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.
Такая досада: посмотреть бы еще на их игры!
Стал собираться уходить.
Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду,
как на паркет, во весь свой длинненький рост, - ножки у них совсем сзади.
Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись, - до чего красиво: так
и полыхают!
А в клюве у каждой - платочек зеленой тины: со дна достали. И
протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от читстотго сердца
ради вашей красоты и прекрасного майского утра!
Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко
поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики
толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зеленые
ладошки. Чудесно кругом.
Сзади сорока налетела, - как затрещит! Я невольно обернулся. А когда
опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.
Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне
дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их
называть не буду. Ведь у них есть и дроугое имя, настоящее: нырец или
чемга.
Очень они полюбились мне в то утро.
МОРСКОЙ ЧЕРТЁНОЕ
1. В БОРЬБЕ СО СТИХИЯМИ
Сам теперь не пойму, как я отважился на эту отчаянную поездку. Один!
море было грозно, вдали по нему ходили злые барашки. Едва только я
отшвартовался, снял конец с прикола, - волны кинули лодку и, ударив ее
бортом о пристань, погнали к берегу. С большим трудом я успел поставить в
