профессор Мертвотишинский, высокий, худой, суровый.
- Эврика! - закричал он. - Я нашел, черт побери! Что-то не в порядке
с мыслящими машинами. Три идет _п_о_с_л_е_ двух, но не перед.
Генеральная Ассамблея взорвалась ликованием. Профессора
Мертвотишинского стали качать. Раскупорили шампанское. Выпили за его
здоровье. К его груди прикололи несколько медалей. Профессор сиял.
- Эй! - закричал Халсион. - Это была моя тайна. Я единственный, кто
из-за таинственной мутации, передающейся по наследству в моем роду...
Застучал телетайп:
"Внимание! Внимание! Тишенков в Москве сообщает о дефекте
калькуляторов. Три идет после двух, а не перед. Повторяю: _п_о_с_л_е, а не
перед".
Вбежал почтальон.
- Специальное послание от доктора Жизнетишинского Спокойникову:
Что-то неладно с мыслящими машинами. Три идет после двух, а не перед.
Телеграфист принял телеграмму:
"Мыслящие машины не в порядке Точка Два идет перед тремя Точка Не
после Точка Фон Грезотишинский Точка Гейдельберг".
В окно влетела бутылка, разбилась об пол и из нее выпал клочок
бумаги, на котором было нацарапано: "Остановите машины и подумайте, может,
число три идет после двух, а не перед? Долой Грешей! Мистер Тиш-Тиш".
Халсион схватил судью Файлда за пуговицу.
- Какого черта? - взревел он. - Я думал, что я единственный человек в
мире, обладающий этой тайной!
- HimmelHerrGott! - нетерпеливо ответил судья Файлд. - Все вы такие.
Все вы мечтаете, что являетесь единственным человеком, обладающим тайной,
единственным, в ком ошиблись, единственным, с кем поступили несправедливо,
с девушкой, без девушки, с кем бы там ни было или без. Черт побери! Как вы
утомительны, мечтатели! И всегда-то вы проигрываете.
Судья Файлд оттолкнул его плечом в сторону. Генерал Балорсен пихнул
его в задние ряды. Джудит Файлд проигнорировала его. Робот Балорсена
украдкой вдавил его в угол толпы, где тут же возникли Греши, одновременно
столпившиеся в углу на Нептуне, сделали нечто невыразимое для Халсиона и
исчезли вместе с ним, кричащим, рвущимся, рыдающим в ужасе, который
является деликатесом для Грешей, но пласти-кошмаром для Халсиона...
...от которого его пробудила мать и сказала:
- Это научит тебя не таскать сэндвичи с орехами среди ночи, Джеффи.
- Мама?
- Да. Пора вставать, дорогой. Ты опоздаешь в школу.
Она вышла из комнаты. Он огляделся. Он посмотрел на себя. Это правда.
Правда! Сбылась его великая мечта. Ему снова десять лет, у него тело
десятилетнего мальчишки, он в доме, в котором провел детство, в жизни,
которой жил в свои школьные деньки. И у него остались знания, опыт,
искушенность тридцати трехлетнего мужчины.
- Ой, красота! - закричал он. - Вот будет здорово!
Он станет школьным гением. Он будет ошеломлять товарищей, изумлять
учителей, ставить в тупик экспертов. Он положит на лопатки ученых. Он
поставит на место Риннегена, который частенько задирал его. Он возьмет
напрокат пишущую машинку и напишет все удостоенные шумного успеха пьесы,
рассказы и романы, которые помнит. Он не упустит удобный случай с Джуди
Файлд за мемориалом в Нижнем Парке. Он сделает изобретения и совершит
открытия, создаст основы новой индустрии, будет держать пари, играть на
бирже. Он завладеет всем миром к тому времени, когда достигнет своего
настоящего возраста.
Он с трудом оделся - забыл, где лежит одежда. Он с трудом съел
завтрак - не время было объяснять матери, что у него вошло в привычку
начинать день с кофе по-ирландски. Он лишился утренней сигареты. Он
понятия не имел, где находятся его учебники. Мать с беспокойством следила
за ним.
- Джеффи опять в дурном настроении, - услышал он ее бормотание. -
Надеюсь, день он проведет нормально.
День начался с того, что Риннеген устроил на него засаду у Входа Для
Мальчиков. Халсион помнил его большим, крепким мальчишкой со злобным
выражением лица. Он был изумлен, обнаружив, что Риннеген тощий и
беспокойный, явно озабоченный тем, чтобы выглядеть агрессивным.
- Послушай, у тебя нет никаких причин враждовать со мной, - объяснил
ему Халсион. - Ты просто запутавшийся ребенок, пытающийся что-то доказать.
Риннеген ударил его кулаком.
- Послушай, мальчик, - вежливо сказал Халсион, - на самом деле ты
хочешь дружить со всем миром. Только ты ненадежный товарищ и поэтому
вынужден драться.
Риннеген был глух к психоанализу. Он ударил Халсиона сильнее. Больно.
- Оставь меня в покое! - сказал Халсион. - Иди самовыражаться на
ком-нибудь другом.
Риннеген двумя быстрыми движениями выбил у Халсиона учебники из
подмышки и опрокинул его на пол. Не оставалось ничего другого, кроме
драки. Двадцать лет просмотров фильмов будущего с Джо Луисом ничего не
дали Халсиону. Он был полностью побежден. Он также опоздал в школу. Теперь
настало время удивить учителей.
- Таковы факты, - объяснил он в классе мисс Ральф. - Я столкнулся с
невротиком. Я могу объяснить его мотивы, но не отвечаю за его побуждения.
Мисс Ральф шлепнула его и пошла к директору с запиской, повествующей
о неслыханной наглости.
- Единственная неслыханная вещь в вашей школе, - сказал Халсион
мистеру Снайдеру, - это психоанализ. Как вы можете считать себя
компетентным учителем, если вы не...
- Мерзкий мальчишка! - сердито оборвал его мистер Снайдер, высокий,
худой, суровый. - Ты что, читаешь мерзкие книги?
- Что же мерзкого во Фрейде?
- И пользуешься богохульным языком? Ты нуждаешься в уроке, грязный
звереныш.
Его отослали домой с запиской, немедленно вызывающей родителей, чтобы
забрать Джеффри Халсиона из школы, как дегенерата, отчаянно нуждающегося в
профессиональном исправительном учреждении.
Вместо того, чтобы пойти домой, он отправился к журнальному киоску
почитать газеты с событиями, относительно которых он мог бы заключать
пари. Заголовки были полны призовыми скачками. Но кто, черт побери,
завоюет приз? И в какой последовательности? Этого он не помнил. А биржа?
Он ничего не знал о ней. В детстве он никогда не интересовался такими
вещами и ничего не запечатлелось в памяти.
Он попытался попасть в библиотеку для дальнейшей проверки.
Библиотекарь, высокий, худой и суровый, не позволил ему войти, потому что
детское время начиналось после полудня. Он бродил по улицам. Куда бы он ни
шел, его преследовали высокие и суровые взрослые. Он начал понимать, что у
десятилетних мальчишек весьма ограниченные возможности удивлять взрослых.
В час ленча он встретил Джуди Файлд и проводил ее после школы домой.
Он был шокирован ее шишковатыми коленками и черным штопором локонов. Не
нравился ему и ее запах. Он бы, скорее, предпочитал провести время с ее
матерью, явившейся в образе Джуди, какую он помнил. Он забылся с миссис
Файлд и сделал парочку вещей, здорово смутивших ее. Она выгнала его из
дому и, когда звонила его матери, голос ее дрожал от негодования.
Халсион пошел к Гудзону и слонялся возле доков, пока его не прогнали.
Он отправился в канцелярский магазин договориться о прокате пишмашинки и
был выставлен. Он поискал тихое местечко, чтобы соснуть, подумать,
составить план, возможно, начать вспоминать имевший успех рассказ, но не
было тихих местечек, куда бы допускались мальчишки.
В 4.30 он проскользнул домой, бросил учебники в свою комнату,
прокрался в гостиную, стянул сигарету и собирался улизнуть, когда
обнаружил, что отец и мать наблюдают за ним. Мать выглядела потрясенной.
Отец был худой и суровый.
- О, - сказал Халсион, - я полагаю, звонил Снайдер. Я совершенно
забыл об этом.
- Мистер Снайдер, - сказал отец.
- И миссис Файлд, - добавила мать.
- Послушайте, - сказал Халсион, - нам нужно немедленно во всем
разобраться. Можете вы выслушать меня несколько минут? Я сообщу вам нечто
потрясающее, и мы подумаем, что с этим делать. Я...
Он закричал, поскольку отец взял его за ухо и вывел в холл. Родители
никогда не слушают детей даже несколько минут. Они вообще их не слушают.
- Пап... минутку... Пожалуйста! Я хочу объяснить. Мне вовсе не десять
лет. Мне тридцать три. Это скачок во времени, понимаешь? Из-за
таинственной мутации, передающейся по наследству в моем роду, которая...
- Замолчи, черт побери! - крикнул отец. Боль от его руки, ярость в
его голосе заставили Халсиона замолчать. Он терпел, пока его вывели из
дома, провели четыре квартала до школы и втолкнули в кабинет мистера
Снайдера, где вместе с директором ожидал школьный психолог. Это был
высокий, худой человек, суровый, но энергичный.
- А, да, да, - сказал он. - Значит, это и есть наш дегенерат? Наш
маленький Аль Капоне, а? Давайте, поместим его в клинику и там я заведу
его journel etirne. Будем надеяться на лучшее. Niki prius... Он не может
быть плох во всех отношениях.
Он взял Халсиона за руку. Халсион вырвал руку и сказал:
- Послушайте, вы взрослый, интеллигентный человек. Выслушайте меня.
Моих родителей обуяли эмоции...
Отец отвесил ему оплеуху, схватил его руку и вернул психологу.
Халсион разразился слезами. Психолог вывел его из кабинета и отвел в
маленькую школьную больницу. Халсион был в истерике. Он дрожал от крушения
планов и страха.
- Неужели никто не выслушает меня? - рыдал он. - Неужели никто не
попытается понять? Все мы любим детей, так неужели все дети проходят через
это?
- Успокойся, мой милый, - пробормотал психолог. Он сунул Халсиону в
рот таблетку и заставил ее запить водой.
- Вы все проклятые антигуманисты, - всхлипывал Халсион. - Вы не
допускаете нас в свой мир, но вторгаетесь в наш. Если вы не уважаете нас,
то почему не оставите в покое?
- Начинаешь понимать, а? - сказал психолог. - Мы две разные породы
животных, взрослые и дети. Черт побери! Я говорю с тобой откровенно. Les
absent, out tonjuris tort... У нас почти ничего нет в голове, малыш, кроме
войны. Поэтому все дети вырастают ненавидящими свое детство и ищущими
отмщения. Но отмщение невозможно. Pari mutail. Как его можно свершить?
Разве может кошка оскорбить короля?
- Это... ненавистно, - пробормотал Халсион. Таблетка действовала
быстро. - Весь мир ненавистен. Он полон оскорбительных конфликтов, которые
невозможно разрешить... или отомстить за них... Словно кто-то играет с
нами шутки, глупые шутки без цели. Верно?
Скользя во тьму, он слышал хихиканье психолога, но не мог жить,
понимая, что смеются над ним...
Он поднял лопату и пошел за Первым шутом на кладбище. Первый шут был
высокий, худой, суровый, но энергичный.
- Если она будет похоронена по-христиански, что за каприз искать ей
спасение? - спросил Первый шут.
- Говорю тебе, она спаслась, - ответил Халсион. - Поэтому нужно
немедленно вырыть ей могилу. Коронер во всем разобрался и установил, что
должны быть христианские похороны.
- Как это может быть, если только она не утопилась в целях
самозащиты?
- Ну, так решено.
Они принялись рыть могилу. Первый шут подумал, подумал и сказал:
- Это, должно быть, se offendendo, и не может быть ничем иным. Есть
указание: если я утоплюсь преднамеренно, это доказывает наличие действия,
а действие делится на три группы - действовать, делать, совершать. Значит,
она утопилась преднамеренно.
- Возможно, но послушай, добрый могильщик... - начал Халсион.
- Мне пора, - прервал его Первый шут и пошел, уставший от рассуждений
по вопросам законов. Затем быстро повернулся, отпустил несколько
профессиональных шуток и ушел окончательно. Наконец, Халсион закончил
