- Это ваш катер, шкипер?
- Мы владеем им пополам с братом, господин. Куда вас
доставить?
- Северный речной вокзал.
- Панкрац?
- Видимо. Мне нужно попасть в Амстердам первым же пароходом.
- Тогда отправляемся.
Капитан отвязал толстый канат от причального кнехта. Волнение
усилилось. На пристани я почувствовал всю прелесть здешних
ветров. Заурчал дизель. Задним ходом мы отошли от причала.
Потом двигатель затарахтел громче, мы описали плавную дугу и
очутились на середине фарватера. Мольдау несла свои черные
воды по каменному руслу строго на север. Мы обходили
светящийся бакен с левой стороны. В его свете я еще раз
рассмотрел морщинистое лицо капитана, вымпел на корме с
какими-то каббалистическими значками и прочитал название
катера на сине-зеленом спасательном круге, притороченном к
фальшборту: "Хель-1421". Я понял, что эпилога не будет - катер
уже исчезал в воронке водоворота.
февраль-март 1997
Максим Борисов
---------------------------------------------------
ИДИТЕ СВОЕЙ ДОРОГОЙ, ДОБРЫЕ ЛЮДИ
(Свеча горела...)
Теперь я уже и не припомню, когда впервые заметил, что меня
всюду сопровождает моя тень. Может быть даже, что вместе с ней
я и родился, извивался когда-то вместе с ней в противных
шершавых руках повитухи.
Конечно, тень - существо неразумное, но все равно я всегда
жалел ее и старался, чтобы она не попадала в разные
сомнительные истории - в лужи, там, под колеса встречных
экипажей и под ноги угрюмых прохожих, не падала бы с
лестничных пролетов или с Крымского моста в реку... Мост я
переходил, весело прыгая по перилам, и это ни у кого не
вызывало в то время никакого удивления, потому что остальные
поступали точно так же.
Почему-то мне моя тень казалась чрезвычайно хрупкой, и я водил
ее по улицам очень осторожно, то пропуская вперед, то защищая
своим собственным телом.
Когда наступала зима, я старался реже выходить из дому, чтобы
моя тень случайно не простудилась, не подхватила бы грипп или
ангину, распластавшись на ледяной горке, исчерченной полозьями
детских санок; а если уж и приходилось выбираться по
какому-нибудь неотложному делу в лютый мороз, то я всякий раз
тщательно укутывался в шарфы и кашне, чтобы и она тоже
поменьше мерзла.
Моя тень многого не могла из того, что мог я, и порою мне это
казалось слишком большой несправедливостью, допущенной
Господом по отношению к ней, а порою - просто смешным...
Она была ужасно неловкой и не приспособленной к жизни. Она
всегда, например, оставалась на земле, когда я отправлялся в
полет. Она ползла там, внизу, вслед за мной и с тоской
смотрела вверх, как бы умоляя меня скорее возвращаться.
Когда я, пронзая пространство, дотягивался до самых высоких
деревьев, она всегда искала меня среди веток, среди лоскутов
чужих теней, терзаемых ветром. Когда я, задумавшись,
растворялся в вечернем сумеречном воздухе, она чувствовала
себя очень неуютно, хотя и могла бы догадаться, что я все тут
же, рядом, только незрим и скольжу в потоках воздуха подобно
слабому запаху извести близ давно уже разрушенных стен. Однако
она не любила то время, когда я так задумывался, и я, чтобы не
досаждать ей, прекратил в конце концов свои сумеречные
прогулки.
Наверно, она тосковала без меня, хотя мы и были неразлучны,
она боялась меня потерять; тени всегда бояться, что рано или
поздно мы их покинем. Но на самом деле я бы не смог от нее
избавиться, даже если бы захотел. В моих силах было только
сделать так, чтобы она выглядела поприличней, приглаживая свои
собственные волосы и надевая шикарный смокинг...
Впрочем, у меня всегда было такое ощущение, что моя тень -
существо робкое и от этого глубоко несчастно... Я не раз
замечал, что в тот момент, когда я целовал свою девушку -
лучшую ученицу соседней гимназии, встречая ее на все том же
мосту, продуваемом всеми мыслимыми ветрами, моя тень только
бродила рядом с ее тенью и смотрела куда-то мимо нее, стараясь
сделать вид, что вовсе тут не при чем... А когда я с
наслаждением попирал ногами своих лютых врагов, моя тень
стояла перед ними покорно, опустив голову, и, верно, без
возражений выслушивала все гадости, которые только могут
наговорить друг другу тени...
Правда, в ней всегда присутствовало то постоянство, которое
неизменно вызывало мое уважение.
Тогда, когда я разбухал в размерах, охватывая полмира, она
всегда оставалась прежней и, теряясь где-то в складках моего
же собственного плаща, осторожно, но упорно, шаг за шагом,
взбиралась по тени лестницы, скрипя тенями половиц...
У нее была какая-то своя тайна. Ночами, когда я становился
особенно непроницаем и страшен, так, что способен был испугать
даже свою собственную тень, она что-то старательно скрывала от
меня, держа это самое в своих руках, но поворачиваясь всякий
раз спиною ко мне в тот момент, когда я пытался заглянуть ей
за плечо. Это ЧТО-ТО было, видимо, очень маленьким и жило в
тенях тех вещей, которые мне казались совершенно бесполезными
днем. Я вертел их помногу раз в своих руках в те времена,
когда их уже покинуло это Нечто, я переносил их с места на
место, стирал пыль, разглядывал, но никак не мог понять их
предназначения. Наверно, все это можно было просто выбросить,
как никому не нужный хлам, или разбить, уничтожить... Но у
меня все не хватало духу, ведь тогда исчезла бы единственная
тайна моей тени. Тайну можно убить, так и не поняв, в чем же
она заключается... Может быть, это была простая игра, а может
быть, в этом и заключалось что-то важное - кто знает?!
Так мы жили вместе с моей тенью, и все было не так уж и плохо
до того рокового моего разговора с драным Котом...
Как и все остальные коты, мой Кот отличался умом особого
свойства, холодным, парадоксальным и беспощадным. И как все
остальные коты, этот Кот вечно был не в ладу со своей
собственной тенью. Они часто вздорили, дрались молча и
ожесточенно, готовые в любой момент, ни с чем не считаясь,
пустить в ход самый подлый прием, они неделями старательно не
глядели друг на друга и вообще пользовались любой
возможностью, чтобы хоть как-то досадить друг другу. Тень,
например, обожала гадить прямо на шкуру Кота, задрав тень
хвоста, а Кот, в свою очередь, во время любой охоты мчался
впереди своей тени и распугивал всех мышей и птиц, за которыми
собиралась было она погнаться.
И при всем при том внешне они с тенью были весьма и весьма
схожи; ночной порой их можно было бы запросто спутать - оба
черные, проворные, тощие и трусливые... Может быть, кому-то и
покажется странной такая вражда, но, на мой взгляд, это был
как раз тот самый случай, когда внешне похожее видится скорее
карикатурой, а не родней и ровней... Впрочем, сам Кот, конечно
же, не любил обсуждать с посторонними эти свои хвори, только
однажды пожаловавшись мне, что в отместку за то, что он
таскает у тени ее сосиски, та решила отныне притворяться перед
всеми своими тенями абсолютно неразумной тварью. Каким образом
это наносит ущерб достоинству самого Кота, я так и не сумел
понять: опомнившись, Кот поспешно прикрыл эту тему и больше к
ней не возвращался.
В тот раз я ненароком впустил его в свою дверь - и он сразу же
скользнул к дивану. А через минуту уже завел свой разговор.
Да, я знаю, что существует мнение, причем весьма авторитетное,
что речи котов лучше вообще не слушать... Уж куда симпатичнее,
- говорят иные скептики, - их тени, которые почти совсем
безмолвны и гораздо лучше воспитаны; ну разве только иногда -
по весне - излишне громко, противно и удручающе долго
мяукают...
Разум котов - не чета нашему с вами. Он отвратителен своей
логичностью, с успехом извращающей суть всех вещей. Кот может
вам доказать все, что угодно: что черное - это белое, а белое
- черное... Но самое кошмарное, что он доказывает не то, что
черное - белое, а белое - черное (такая возможность кажется
ему чрезвычайно пошлой), он, злодей, доказывает, что черное -
это черное, а белое - это белое, - и тем сразу ставит вас в
тупик, ибо вы-то до сей поры, как оказывается, полагали
обратное...
Но я тогда еще любил слушать речи котов, мне казалось это
забавным; а между тем, я уже давно и прочно попался в их лихие
сети, как какой-нибудь воробушек... Я полагал себя достаточно
здравомыслящим, чтобы противостоять козням их разума, это-то
меня и сгубило.
- Добрый вечер, - сказал в тот роковой вечер Кот, обращаясь
почему-то не ко мне, а к моей тени. И это после того, как он
уютно расположился на МОЕМ диване, а не на ТЕНИ моего дивана!
Впрочем, мне это показалось тогда, скорее, смешным и ничуть не
обидело.
Его же собственная тень громко мурлыкала, время от времени
приоткрывая зеленый глаз и окидывая настоящего кота взглядом
пристальным и исполненным самой натуральной ненависти. Но Кот
был начеку, и ей все не удавалось застать его врасплох, чтобы
броситься и разодрать в мелкие клочки вместе с ковриком,
висящим на стенке.
Иногда тень Кота клацала зубами, стараясь уцепить тень блохи.
Кот тогда тоже вскидывался, но тут же успокаивался и вновь
мирно сворачивался клубком.
Кот, конечно же, заметил, как я, садясь, позаботился о том,
чтобы моей тени тоже было удобно, но только молча усмехнулся в
усы. Да будет всем известно, что коты обожают при каждом
удобном случае молча усмехаться в усы.
В тот раз мне было совсем не до разговоров с Котом; через два
дня предстояло сдавать экзамен по философии, а я до сих пор не
удосужился узнать, кто же такие перипатетики и чем взгляды.
Абеляра отличались от взглядов Росцелина и Гильома из Шампо.
Впрочем, я надеялся, что меня, как всегда, выручит мой любимый
Василь Васильевич - его-то книгу я и взял в руки. Заметив это,
моя тень проделала то же самое, с комичным усердием
уставившись ничего не выражающим взглядом в книжные страницы.
- Сегодня такие ясные небеса. Прекрасная обещает быть ночь! -
произнес Кот светским тоном, видя, что я совсем не обращаю на
него внимания.
Я что-то пробурчал в ответ.
- Звезды расцветут и полная луна светить будет ярко-ярко... -
вдохновенно продолжал Кот.
- ...И кошки очумелые метаться будут по чердаку, - поддакнул я
язвительно, оторвавшись на мгновение от книжки. И добавил
назидательно:
- Незачем говорить то, о чем ты не можешь судить.
- Это я-то говорю то, о чем не могу судить? - обиделся Кот.
- Конечно. То, что луна бывает полной, не может считаться
твердо установленным фактом.
- Кто это тебе такое сказал? - изумился Кот.
- Это написано в любом учебнике астрономии, - авторитетно
разъяснил я.
Кот покачал головой:
- Такое написано в НАШИХ учебниках. А у НИХ, - он кивнул на
мою тень, - написано иначе: луна бывает растущей, убывающей,
полной. И еще бывает новолуние, но это и НАМ известно...
Никогда не заглядывал в ИХ учебники?
- Зачем? - я пожал плечами. - Там полный бред. Когда тени
пишут свои теневые книги, они просто обезьянничают, неумело
подражая настоящему человеческому труду.
- А может быть и не подражают? Может быть по-настоящему пишут
то, что им кажется истиной?
Я снова пожал плечами и уткнулся в свою книгу.
- Попробуем по-другому, - деловито решил Кот. - Что ты,
например, считаешь "твердо установленным фактом"?
Я хотел было опять пожать плечами, но вовремя спохватился, что
три раза подряд пожимать плечами - это будет уже явный
перебор, поэтому просто отложил книгу в сторонку.
- Твердо установленным в настоящий момент я считаю только то,
- сказал я спокойно, - что мы здесь сидим с тобой на старом
давленом диване и болтаем о всякой чепухе вместо того, чтобы
готовиться к философии.
- Ты не прав, мой дружок, и ты трижды не прав, - радостно
сообщил мне мой драный котяра, которому хватило, оказывается,
ума читать теневые книги. - Во-первых, то, о чем мы здесь
говорим, зовется именно что философией, хоть ты и ненавидишь
ее люто. А во-вторых, если говорить о "твердо установленном
факте", то вовсе нельзя считать твердо установленным, что мы
тут сидим. Может быть, это они вот там сидят, - Кот указал
