Слышались удары барабана и звон бубенчиков. Ревели медведи, взвизгивали
женщины.
Каждый раз, услышав женский визг, великий магистр шептал, вспоминая
разбухшую пиявку на своей душе:
- О женщины, женщины...
- От Бельта и Зунда до Рюгена и Борнхольма мы властелины моря! -
опять произнес пронзительный голос.
Раздалась песня, заглушившая пьяный шум; ее пел опять тот же господин
с пронзительным голосом:
Синий флаг развевается,
Мы плывем туда, где есть купец,
Смерть и огонь.
Отдай, купец, господу богу свою душу,
А все, что имеешь, отдай нам.
Великий магистр помянул дьявола, прочитал семь раз <Отче наш>, выполз
из ниши и улегся на мягкое ложе под парчовым шатром.
Глава пятая
ПОВИНОВАТЬСЯ С ГОРДОСТЬЮ, ПОВЕЛЕВАТЬ СО СМИРЕНИЕМ
Узнав о вероломном поступке Яноша Мазовецкого, Витовт поскакал в
Черн, но на половине пути раздумал. <Разве в моем положении можно
ссориться с человеком, приютившим в тяжелое время? Как повернутся дела,
трудно предугадать. Не будет ли разумнее оставить пока все как есть? А
братец Ягайла? Вот о ком не надо забывать. Но что можно сделать, -
продолжал он размышлять, - у кого просить помощи? Жемайтские кунигасы
встанут за меня, но их мало, а Ягайла, как всегда, призовет в свое войско
русских. Остаются немецкие рыцари. С их помощью, если умно повести дело,
можно отомстить. Уговорить великого магистра и вместе с ним напасть на
Литву. Но честно ли просить помощи у извечного врага?.. Против Ягайлы
можно объединиться даже с немцами, - решил князь, тряхнув головой, - ведь
он не постеснялся... Ах, Ягайла, Ягайла! - Чем больше думал о нем Витовт,
тем больше распалялся. - Не может быть двух ног в одном сапоге, двух
медведей в берлоге, не может быть в Литве двух великих князей!>
- Ануся, - обернулся он к жене; их кони шли бок о бок.
- Что, мой супруг? - Княгиня Анна давно заметила перемену в
настроении мужа и ждала разговора.
- Ты продолжай путь. Благодари Яноша, ведь он для нас захватил у
Ягайлы Мельник и Дрогичин. - На словах <для нас> Витовт сделал ударение.
Княгиня Анна с удивлением посмотрела на него:
- Но, мой супруг...
- Так нужно, Ануся. Ведь Янош говорил именно так. Поверим ему, не
навсегда, а на время. Попрощаемся - я еду обратно в Мариенбург, а ты
побудь в Черне у моей сестры... Береги себя, Ануся. С тобой поедут бояре.
- Что ты задумал? - встревожилась княгиня, зная неугомонный характер
мужа.
- Постараюсь уговорить великого магистра. Если все пойдет хорошо, я
пошлю за тобой, если нет - вернусь к Яношу. Цольнеру преподнесу наши
драгоценности, те, что в костяной шкатулке, - добавил он. - Говорят,
старый петух любит подарки.
- Хорошо, мой супруг, - вздохнув, сказала Анна.
- Я скоро вернусь.
- Буду ждать тебя. - На глазах княгини выступили слезы. - Мыслями я
буду там, где ты будешь.
Витовт молча прижал ее к груди.
Кликнув слуг, он повернул коня и, не оборачиваясь, поскакал по
ухабистой дороге.
В голове трокского князя вертелись невеселые мысли. Он вспомнил дни,
проведенные в башне Кревского замка. Его, как простого вора, заковали в
наручники и приговорили к смерти. Из-за болезни казнь отложили. Княгиня
Анна ежедневно навещала больного мужа вместе с верной служанкой Еленой.
Когда Витовт почувствовал себя лучше и смог вставать с постели, служанка
предложила князю переодеться в ее платье и, обманув стражу, выйти за стену
крепости. Вечером в сгустившейся темноте князь в женской одежде прошел с
княгиней Анной мимо стражи. За крепостным валом их ждали лошади... Бедная
Елена, она три дня не вставала с постели, притворяясь больной. Что с ней
сейчас, жива ли она?
Срывая пожелтевшие листья, с далекого моря дул холодный,
пронизывающий ветер. Темные, беспросветные тучи двигались над самыми
верхушками могучих дубов и лип. Иногда порывы ветра достигали страшной
силы, и в лесу раздавались скрипы и стоны гнущихся деревьев.
Вдруг конь Витовта шарахнулся в сторону. Высокая сосна, с корнем
вырванная ветром, упала поперек дороги.
<Плохой знак, - испугался князь. - Не вернуться ли мне? В самом деле,
что ждет меня у рыцарей? Приехав в замок, я отдаюсь им на милость. Рыцари
могут заковать меня в цепи и бросить в каменную яму, а могут выдать братцу
Ягайле. Всего можно ждать от орденских псов... Но разве есть другой выход?
Может быть, надо искать примирения с Ягайлой?.. Нет! - Витовт и думать не
мог о примирении. - Тогда вперед>.
Не раздумывая больше, князь пришпорил своего любимца, и сытый,
ухоженный жеребец легко перенес его через упавшее дерево.
У разросшегося куста бузины князь остановился, вынул из кошеля
серебряную монету и, бормоча заклинание, бросил ее под куст. Каждому
литовцу хорошо известно, что под бузиной, между корнями, живет в земле бог
лесов.
* * *
Великий магистр сидел откинувшись в резном деревянном кресле с мягкой
кожаной подушечкой на спинке. Сбоку, на скамейке, примостился его духовник
брат Симеон. Между ними стояла шахматная доска с янтарными фигурками и
серебряный кувшин с вином, наполовину пустой. Шла пятая по счету партия.
Конрад Цольнер и брат Симеон давно знали друг друга. Магистр, с
окладистой бородой и орлиным носом, внешне был полной противоположностью
брату Симеону. Поп был курнос, гладко выбрит, с круглой лысой головкой на
тонкой кадыкастой шее. Единственной растительностью на его лице были
кустистые брови; из-под бровей выглядывали шустрые, зоркие глазки. Зато их
души объединяло многое. Когда они были помоложе, орденский устав не был
помехой для веселых похождений. Комтур и капеллан Христианбургского замка,
строгие наставники! Кто бы мог заподозрить дурное в их частых отлучках? А
ведь устав попирался друзьями в самых щепетильных пунктах и подпунктах. За
подобные дела рядовых братьев ждали беспощадный суд и суровое наказание.
Ни Конрад Цольнер, ни брат Симеон не сожалели о бурных днях молодости
и не думали раскаиваться в своих грехах. Наоборот, они с удовольствием
вспоминали свои похождения. Вот и сейчас, стоило великому магистру отвести
взгляд от шахматной доски, и он видел вместо мраморной мадонны с младенцем
круглое и мягкое колено белотелой Катрин. А длинные ночи за чашей вина!
Сколько было переговорено и передумано! Сколько раз рассвет заставал
приятелей бодрствующими за душевной беседой!
Словом, у них было о чем поговорить и что вспомнить.
Сегодня Конраду Цольнеру целый день нездоровилось. Он мерз в огромном
каменном замке. От кирпичных стен тянуло холодом. Слуги развели огонь под
каменными плитами и сняли бронзовые заслонки духового отопления, и все
равно он зябко кутался в мягкий шерстяной халат. Когда зажгли камин, он
перенес кресло ближе к огню и ноги в теплых полусапожках поставил на
маленькую скамейку.
Колокол ударил восемь раз, в крепости сменялась стража. Великий
магистр поднял голову и невольно стал прислушиваться. Где-то раздавались
шаги, звенело оружие, слышались голоса. Скоро все стихло. Цольнер взял
янтарную королеву, подержал ее в волосатых пальцах и поставил на новую
клетку.
- Что с тобой, Конрад? - вкрадчиво сказал священник. - Я возьму ее
пешкой.
Великий магистр спохватился и вернул королеву.
- Лезет всякое в голову! - усмехнувшись, он шевельнул одним усом. -
Мне вдруг представилось, что Польша окрестила Литву у нас под носом и
стала сильным государством.
- Но ведь это невозможно, брат мой, - ответил духовник. - И не
следует думать о том, что благодаря милости господа нашего не может
совершиться. В Польше великая смута и безвластие.
- Меня беспокоит герцог Ягайла, - продолжал магистр. - Можно ли ему
верить? Он отдал нам Жемайтию, но все осталось по-прежнему. Он обещал
через четыре года крестить Литву. Сбудется ли сие?
Великий магистр встал с кресла и прошелся по спальне.
- Мне безразлично, что будет с Литвой, - сказал он, круто
остановившись, - ордену нужна Жемайтия от моря до реки Дубиссы. Эта
языческая страна не дает соединиться немецким землям. Пока кунигасы будут
греметь оружием, нам грозит опасность. А Литва? Пожалуй, даже лучше, если
она станет православной - это сохранит равновесие, - лишь бы ее не
захватила Польша. Но Жемайтия должна принадлежать нам.
Брат Симеон отпил из кувшина, крякнул, вытер полотенцем губы.
- Хороши французские вина, ничего не скажешь... Однако его
святейшество папа римский думает о Литве иначе. Недаром он включил Литву в
гнезненское епископство. Тем самым он дал право Польше крестить ее.
- Его святейшество часто сует нос не в свои дела! - зло сказал Конрад
Цольнер. - Право крестить язычников орден не уступит даже папе. Мы
показали свою твердость в деле с дерптским епископом. Папа проклял орден,
а что изменилось? Пусть попробует тронуть нас хоть пальцем!.. - В голосе
магистра послышалась угроза.
- А ты уверен, Конрад, - перебил духовник, - не подслушивает ли
кто-нибудь? У стен могут быть самые настоящие уши.
Великий магистр махнул рукой, однако стал говорить тише.
- <Папа, папа>! - с раздражением продолжал он, расшевеливая кочергой
дымящиеся поленья в камине. - Его святейшество должен знать, что крестить
Литву - это не просто отслужить мессу и помахать кропилом... Языческая
Литва и Жемайтия - жирный пирог, сулящий крестному отцу многие выгоды.
Брат Симеон еще раз отхлебнул из кувшина. Кончик его носа покраснел и
вспух. Великий магистр с неудовольствием посмотрел на приятеля.
- Не много ли, брат? - сказал он. - Ты пьешь вино, словно в молодые
годы.
- Пусть это тебя не волнует, Конрад, мой грешный сосуд еще достаточно
крепок... Я хочу предостеречь тебя: папа прекрасно знает о решимости
ордена крестить Литву и Жемайтию. Вспомни, что Венгрия тоже тщилась стать
крестным отцом, однако папа избрал Польшу. Его святейшество всегда делает
только то, что ему выгодно.
Духовник снова потянулся к вину, но Цольнер положил на кувшин
волосатую руку. Засверкали драгоценные камни на многочисленных перстнях,
но ярче всего горели алмазы на волшебном кольце магистра.
- Довольно, - тихо сказал он. - Польша?! Посмотрим, как еще
повернутся события. Алчные паны из Кракова любят загребать жар чужими
руками. Пока орден проливает во славу святой девы Марии кровь своих
братьев, поляки вымаливают у папы разные льготы и привилегии. На этот раз
папа уверен, что вместе с Литвой он сможет привести в католичество
русских... Вот здесь и зарыта собака, - помолчав, добавил магистр. - Но
напрасно его святейшество надеется, он не знает русских.
Великий магистр почувствовал жажду и приник своей бородищей к
кувшину.
- Умеют французы делать вино, ухаживать за женщинами и еще воевать, -
сказал он, отдуваясь и обтирая рукой усы, - это у них не отнимешь... Его
святейшество борется за первое место под солнцем, и главное для него -
сокрушить восточное христианство. Все, что играет ему на руку, он будет
поддерживать. Если смотреть с этой стороны, то папе выгоднее поддерживать
Польшу. Среди славянских племен она одна крепко держит католическое знамя,
и польские ксендзы больше католики, чем сам папа. Они, по сути дела, и
правят страной. А мы с тобой немцы, у нас другие помыслы...
Брат Симеон усмехнулся:
- Ладно, Конрад, довольно об этом, закончим игру.
Но сегодня великий магистр не мог сосредоточить свои мысли на
