Мазовецкого, и многие вступали в его войско. В день Иоанна и Павла
великомучеников князь подступил к городу Калишу и осадил его.
Как только распространились слухи о походе князя, в лагерь под
Калишем все больше и больше собиралось шляхты, признавшей его королем. Все
больше и больше усиливалась его слава и влияние во всей польской земле.
Молодой Семко почти сидел на королевском троне. Почти... Но малопольские
паны не дремали. Королеве венгерской Елизавете они в черных красках
описали события в Польше и требовали военной помощи. А с Зимовитом
краковчане повели иной разговор. Притворившись, будто сочувствуют ему и
готовы признать королем, пригласили в Краков на совет и для заключения
договора.
И архиепископ Бодзента был приглашен на совет в Краков.
В то время в Малой Польше поползли слухи о вражеских лазутчиках,
будто бы пойманных в Кракове и других городах. Говорили, что великий князь
литовский Ягайла собрал большое войско и поведет его на польскую землю. О
приготовлениях литовского князя к военному походу в Краков писали
вильненские францисканские монахи: <Князь Ягайла будет мстить за города
Драгочин и Мельник, захваченные Яношем Мазовецким, и отбивать Галицкую
Русь у Польши>.
Говорили о разрушенных замках на границе с Литвой, о захваченных
пленных...
Но некому было кликнуть клич и собрать войско для отпора могучему
врагу. Никто не обращал внимания на тревожные вести. Польша горела в
братоубийственной войне. Кому быть королем Польши - вот что волновало
сейчас князей, духовенство, вельможных панов и шляхетство.
Князь Зимовит и архиепископ Бодзента приехали в Краков. В конце июля
там был заключен договор, и Зимовит, поддавшись на обман, обязался
сохранять нерушимый мир до дня святого Михаила следующего года. Свято
выполняя обещание, он тут же отправил приказ Бартошу в лагерь под Калишем
снять осаду, а потом поскакал туда сам.
Как только войска Зимовита отправились по домам, из Венгрии выступил
маркграф Сигизмунд Бранденбургский, тот самый юноша, которого совсем
недавно с позором изгнали из Польши. Он вел с собой двенадцать тысяч
отборного войска.
Жаркое лето было в самом разгаре. И в этом году урожай успели собрать
только немногие. Люди разбегались, прятались в лесах, а тугой, почти
созревший колос на нивах топтали всадники. И волки осмелели. Они выходили
из леса и днем нападали на человека. На дорогах от запаха мертвечины тяжко
было дышать.
А в это время над архиепископом собирались грозные тучи. Многие
решили ему отомстить. За переход на сторону князя Мазовецкого он навлек на
себя гнев королевы Елизаветы и ее сторонников. А за измену в решительную
минуту князю Зимовиту ему хотели отомстить сторонники князя. И
малопольская придворная партия тоже желала свести счеты с архиепископом.
Начался грабеж и разгром архиепископских владений.
Воликопольские гжемалиты Вежбента из Смогульца, Гжимала из Олесницы и
Вулко из Жарнова осадили архиепископский город Жнин вместе с замком как
будто по причине, что-де архиепископ хочет отдать его мазовшанам.
Бодзента, желая спасти город - жемчужину архиепископского престола -
и окружающие его обширные и доходные имения, приехал в лагерь осаждающих и
заключил с ними договор. Он заплатил гжемалитам за снятие осады сорок пять
гривен серебром отступного и пообещал на год десятину со всех доходов.
Мазовецкие конники под командованием Михаила из Курова напали на
архиепископские земли у Кветишева и разграбили их дотла. Владыка сидел в
это время в откупленном у гжемалитов городе Жнине, оберегая его от новых
нападений.
Другие мазовецкие отряды, под командованием плоцкого старосты
Винцента и Сендевоя Свивды из Накла, мстя архиепископу за несчастный
краковский договор и в то же время мстя гжемалитам, напали на город Жнин,
но, несмотря на все усилия, не могли его взять. Зато мазовшане уничтожили
все окрестные архиепископские имения и все имения гжемалитов и
гнезненского костела по дороге в город Гнезно. А у самых стен Гнезна
сожгли архиепископский дворец.
Но больше всех досадил архиепископу Домарат, бывший великопольский
староста, с тестем своим Войцехом Гжемалой, Вежбентой из Смогульца и с
другими рыцарями. Они неожиданно приехали в замок Жнин. Архиепископ принял
их гостеприимно, но без особого доверия. Домарат вошел, раскланиваясь и
приятно улыбаясь. За обедом он сказал Бодзенте:
- За ваши грехи, владыка, ждет вас кара не на небесах, а на земле.
Архиепископ слушал хмуро, с брезгливым вниманием, стараясь не
смотреть на Вежбенту из Смогульца, который без конца мигал глазами и
причмокивал.
- Ее величество королева Елизавета, - продолжал Домарат елейным
голосом, - узнав о вашем намерении открыть князю Зимовиту все замки и
архиепископские города, отправила посольство в апостольскую столицу...
Домарат остановился и хитро посмотрел на Бодзенту. Архиепископ виду
не подал, но у него похолодело внутри.
- ...отправила посольство в апостольскую столицу, - повторил Домарат,
- с требованием освободить клятвопреступника Бодзенту от сана
архиепископа.
Бодзента поверил словам Домарата и пришел в ужас.
- Ложь, все ложь! - теряя самообладание, сказал он. - Я готов
присягнуть на святом Евангелии... я не предавал королевские интересы, все
ложь!
Домарат посмотрел на товарищей и усмехнулся.
- Никто не поверит вам, ваше священство, если не будет доказательств,
- сказал он.
- Что я должен сделать?
- Отдайте жнинский замок в руки гжемалитов.
Архиепископ склонил голову и задумался. Он хотел сохранить за собой
архиепископское звание во что бы то ни стало и даже думать не мог о
бесчестье. Отдать замок гжемалитам?! Но ведь тогда Жнин разграбят наленчи
или мазовшане.
Но другого выбора не было.
- Если я, желая рассеять подозрения королевы, отдам тебе Жнин, -
воскликнул Бодзента со слезами, - его уничтожат твои противники! Если же я
этого не сделаю, ты сам его разграбишь.
Архиепископ с ненавистью смотрел на огромный кривой нос Домарата.
- Ваше святейшество говорит правильно, - отозвался Домарат, - во
втором случае это будет обязательно, я ручаюсь.
- Тогда пусть Жнин уничтожат наленчи, - воскликнул архиепископ, - это
лучше, чем терпеть обвинения в измене королевской семье!
Всю ночь Бодзента советовался с гнезнинскими прелатами и канониками,
находящимися в Жнине. Утром замок был отдан под командование двух панов -
Войцеха Гжималы и Вежбенты из Смогульца.
Архиепископ, удрученный убытками и страшным разорением церковных
земель, хотел сохранить для себя хотя бы Жнин. Он решил поехать к
маркграфу Сигизмунду, осаждавшему город Брест-Куявский, и объясниться с
ним. Бодзента извинился перед Сигизмундом за свои колебания и неожиданно
был очень хорошо принят. Из его уст он узнал, что жалоба королевы
Елизаветы была выдумана Домаратом.
- Никому и не снилось лишать ваше преосвященство архиепископского
сана, - успокаивал Сигизмунд взволнованного владыку. - Какая глупая шутка!
Домарат должен за нее поплатиться.
- Да, глупая шутка, - прошептал высохшими губами кардинал Дмитрий
венгерский, - напрасно ты утруждал себя опасной дорогой, брат мой.
Сигизмунд отправил Домарату письмо за своей печатью с повелением
вернуть Жнин архиепископу.
Успокоенный и обласканный, Бодзента поспешил восвояси. <Погоди,
настанет время, - шептал он про себя, казнясь, что поверил кривоносому
Домарату, - бог накажет тебя, злодей!> Усевшись в свой возок, он вспомнил
шлем Сигизмунда с непомерно высоким плюмажем из павлиньих перьев и
улыбнулся. <Отрок, ему бы потешаться еще в военные игры>.
Архиепископ опять стал склоняться к прежним помыслам. Если уж не
суждено полякам иметь своего короля, думал он, пусть будет иноземец,
только бы кончились безвластие, грабежи и разорение. Люди совсем сошли с
ума!.. На полях скоро некому будет работать.
И снова пришли сомнения. Он вспомнил, как в прошлом году мальчишка
Сигизмунд назначил святителем в большой приход человека, не говорившего
по-польски... <Нет, лучше Зимовит. Но что я могу сделать?! Малопольские
паны съедят меня>.
Бодзента тяжело вздохнул, поудобнее уселся, сунул мягкую подушку под
локоть и задремал, не чувствуя ни толчков на ухабах, ни покрикиваний
ездовых.
А войска маркграфа со страшной жестокостью разбойничали во владениях
князя Зимовита. Неслыханные прежде насилия прокатились волной по
мазовецким землям. Опять угонялись в рабство мужчины, женщины и дети.
С победами венгров возросла уверенность сторонников венгерского
двора. Пылала междоусобица, брат шел на брата, отец - на сына.
Предводитель гжемалитов Домарат с помощью наемных солдат из иноземцев
грабил и жег Куявы, занятые раньше Зимовитом. Горел хлеб на полях, горели
дома крестьян и шляхты, замки рыцарей.
Многочисленная польская шляхта требовала короля, надеясь, что он
прекратит войну, защитит от немецкого засилья и от жадных вельможных панов
и прелатов.
И власть папы Урбана VI пошатнулась в Польше. Климентий VII, антипапа
из Авиньона, старался еще больше ее раскачать. Он обратился с заманчивым
предложением к родственнику польского короля Казимира Великого, Владиславу
Белому, князю из Гневкова. Князю Владиславу было много лет. Он давно
отрекся от греховного мира и находился в монастыре. Но папа из Авиньона
освободил старика от всех монашеских обетов и выдвинул его в соискатели
руки и сердца тринадцатилетней Ядвиги. Владислав Белый, по замыслу
авиньонского папы, должен сделаться польским королем.
Пришло время вмешаться римскому апостольскому двору.
Глава тринадцатая
СМЕРТЬ ПОСТУЧАЛАСЬ В КНЯЖЕСКИЕ ХОРОМЫ
Покинув пепелище литовского селения, московские бояре несколько дней
шли лесами по едва заметным тропинкам. Они переправлялись вплавь через
Неман, опять шли лесами. Иногда лошадям приходилось идти напролом по
кустарниковым зарослям. Конь Василия Корня чуть не погиб в топком болоте.
Руки и лица бояр были в царапинах. Андрейше досталось больше всех - он
часто задумывался и не обращал внимания на ветки, хлеставшие его.
Когда всадники выбрались на дорогу и увидели огоньки Кернова, древней
литовской столицы, на душе у них сделалось веселее. До Вильни оставались
считанные версты. Дорога шла пашнями со скошенными и сложенными в копны
хлебами, часто встречались многолюдные селения. В жаркий полдень бояре
перешли вброд реку Вилию и очутились у дубовой заповедной рощи. Вдали, на
зеленой горе, они увидели краснокаменный княжеский верхний замок с высокой
башней.
- Господа купцы, - сказал проводник Любарт, - мое дело сделано, перед
вами Вильня. Теперь я должен распрощаться. Моя родина, Жемайтия, восстала.
Не ожидая благодарных слов, он поклонился, повернул коня и ускакал.
Бояре, не успев открыть рта, только покачали вслед головами. Расспросив
встречного жителя, как лучше проехать, всадники проскакали через литовскую
половину города и свернули на Замковую улицу. Улица оказалась немощеная,
вся в рытвинах и ухабах. Только возле русских церквей и у гостиных дворов
уложены бревенчатые мостовые.
Бояре остановились в доме у настоятеля православной церкви Пресвятые
Троицы отца Федора, румяного и жизнерадостного человека. Поп был верным
слугой бога и великого князя Дмитрия и обо всех литовских делах тайно
давал знать в Москву.
Отпустив Андрейшу поглядеть на город, бояре вместе с отцом Федором
