грудью и с одним мечом в руках. Но литовцы делали невозможное. Безоружные,
они вытаскивали из заборов колья и бросались на врага... Почти голый
мужчина выбежал из дома. Увидев всадника в белом плаще, он прыгнул на
спину лошади рыцаря и, сняв немцу шлем, сломал ему шею.
В другом месте широкоплечий литовец стащил рыцаря с лошади и раздавил
его вместе с панцирем, как улитку.
Жители деревни защищались яростно. Женщины рубили тяжелыми топорами
ноги рыцарских лошадей, стреляли из луков.
Подбадривая себя дикими воплями, стуча мечами в щиты, бежали на
помощь мужчины из соседней деревни. Схватка возобновилась с новой силой.
Рыцарь с разбитой головой повис в седле. Другой, с птичьим хвостом на
шлеме, став к оруженосцу спиной, отбивался от наседавших на него литовцев.
- Священный лес, спрячь нас! - молили женщины, пытаясь укрыться в
густых зарослях. - Горе нам, нет князя Кейстута, некому заступиться!
Запылал дом старейшины, подожженный врагами. Пожар осветил поле боя.
Рубя врагов, Бутрим увидел двоюродного брата, распростертого у своего
крыльца. Двое кнехтов держали его, а орденский чиновник в сером плаще
прижигал огненной головешкой под мышками и в паху. В одном из солдат
Бутрим узнал Генриха Хаммера. С остервенением размахивая мечом, он стал
пробиваться к нему, но кто-то захлестнул петлей шею, и Бутрим потерял
сознание.
А рыцари вс° прибывали. Начертав мечом крест перед собой, они с
устрашающими криками бросались на литовцев, кололи и топтали лошадьми
всякого, кто попадался на глаза.
Литовцы дали захватить себя врасплох, и это обошлось им дорого.
Подожженная со всех сторон деревня ярко горела, огонь высоко поднимался к
небу.
Еще одна жертва принесена пресвятой деве Марии.
- <Христос воскрес!> - запели победный гимн рыцари, увидев, что
литовцы разбежались.
Гордые победой, христианские герои поздравляли друг друга. Знатный
австрийский граф, подняв окровавленный меч, посвятил в рыцарство восемь
благородных неопоясанных воинов.
Посредине поляны священники поставили походную церковь. Вокруг нее
знаменосцы воткнули в землю древки хоругвей и знамен. Поставили шатры,
зажгли костры. Возник огромный лагерь. Началось празднество. Слуги
разносили благородным рыцарям вино в честь победы.
Однако ночь прошла не так весело. Разъяренные, горевшие местью
литовцы всю ночь тревожили лагерь. Рыцари не видели в темноте врагов, но
зато слышали их яростные вопли и чувствовали на себе удары долетавших из
леса копий и палиц.
На сгоравшем литовском селище тоскливо выли оставшиеся в живых
собаки.
Утром капелланы прочли погребальные молитвы. Несколько рыцарей и
немало наемников не дожили до восхода солнца.
С рассветом под охраной полубратьев и наемной солдатни в
Кенигсбергский замок двинулась толпа пленных. Среди них шел, понурив
голову, Бутрим. Солдаты и рыцари смеялись, показывая пальцами на женщин, у
которых к груди и к спине было привязано по ребенку.
В числе солдат, охранявших пленных, был саксонец Генрих Хаммер.
Весь день шли облавы на жителей, укрывшихся в лесу, весь день
слышались стоны и плач. Не раз и не два из зарослей бросались на рыцарей
хозяева лесов. Литовцы рубились топорами и сажали врагов на рогатины.
Свистели в воздухе метательные дубинки.
Вечером иноземные рыцари и братья ордена снова затеяли веселый пир.
Съели гору жареной птицы, баранов и говядины, выпили не одну бочку
хмельного меда.
У многих иноземных рыцарей в шатрах оказались молодые полонянки.
Маршал Конрад Валленрод стал осторожней. Солдаты огородили лагерь
деревянным забором. Вдоль городьбы всю ночь ходили дозорные. Копья и
дубинки из леса не долетали к пирующим.
Две недели провели в литовских лесах братья ордена девы Марии и
иностранные рыцари. Они охотились на язычников, точь-в-точь как на лисиц и
зайцев.
Дым от сожженных деревень клубился в окрестных лесах. Пахло гарью и
смрадом разложившихся трупов.
Много пленных отправили рыцари в свои замки. Разбежавшиеся по
соседним селениям литовцы молили своих богов о мщении. Приносили обильные
жертвы Перкуну и богу войны Кавасу. На ветвях священных деревьев появилось
много ценных даров.
Литовские воины не раз собирались на совет.
А рыцари спокойно, как у себя дома, продолжали хозяйничать в лесу. Но
запасы подходили к концу. Меньше стало изысканных блюд и тонких вин.
Рыцарские жеребцы похудели и теряли резвость. Великому маршалу приходилось
думать о животных ничуть не меньше, чем о самих рыцарях.
Пришло время возвращаться. Запела труба великого маршала, и рыцари
построились в прежний порядок. Впереди реяло огромное знамя ордена. Под
грохот барабанов войско двинулось. Отдых в Кенигсбергском замке не за
горами. Рыцари мечтали снять тяжелые доспехи, смыть липкий пот. Даже
строгий приказ великого маршала не мог остановить оживленные разговоры. До
конца лесной дороги оставалось совсем немного.
Давно не пахли так крепко и сладко липы, обещая много душистого меда.
Неожиданно на землю упал темный предмет, похожий на короткий обрубок
дерева. Там, где он упал, взвилось черное облако, и десятки тысяч
рассерженных пчел набросились на лошадей.
Лошади, прядая ушами, испуганно заржали.
Вслед за первым ульем и с других деревьев свалилось еще несколько
тяжелых чурбанов. Падая на землю, они раскалывались, пчелы взлетали в
воздух и набрасывались на врагов. Сначала врагами были лошади, потом божья
скотинка начала жалить и рыцарей. Пчелы больно кусали носы, губы, щеки.
Рыцари поторопились надеть шлемы. Но пчелы проникали сквозь смотровые
щели. Их раздражал запах, исходивший от рыцарей, пропитавшихся за две
недели вонючим потом.
Ульи продолжали падать. Пользуясь смятением врага, литовцы, возникшие
будто из-под земли, стали швырять свои страшные палицы.
Появились убитые и раненые рыцари и кнехты.
Прозвучала боевая труба великого маршала. От рыцаря к рыцарю
передавался приказ скорее уходить из опасного места.
<Вперед, вперед!> - приказывала труба.
- Почтовая дорога близка, - объявили военачальники.
Жеребцы, искусанные пчелами, кричали страшным криком. Они рвались
вперед, не разбирая дороги, вставали на дыбы, катались по траве.
Литовцы, сидевшие на деревьях, сбросили еще с десяток ульев.
Пчелы клубились черным облаком, закрыв солнце. Некоторые рыцари, не в
силах удержаться в седлах, валились на землю и отбивались, как могли, от
злых насекомых.
Уйти из леса казалось единственным спасением. Но литовцы были умнее,
чем думали тевтонские рыцари.
Лесная дорога оказалась перегороженной. Деревья начали падать вскоре
после того, как прошли пленные, подгоняемые орденскими солдатами.
Люди и лошади сбились у засеки. Лошади перестали слушаться всадников,
лезли на поваленные деревья, ломали ноги. С пронзительным ржанием длинными
зубами они кусали друг друга, хватали за плечи пеших, срывались с поводов,
лягались.
Жеребец австрийского графа сел брюхом на торчавший обломанный сук
поваленного дерева и выпустил себе внутренности.
Горевшие местью литовцы не оставили в покое врага. У засеки свистели
смертоносные метательные дубинки.
Когда братья девы Марии и остальное воинство перебрались через
поваленные деревья, ряды их заметно поредели. Двенадцать рыцарских
жеребцов были закусаны пчелами насмерть, а восемь на засеке переломали
ноги.
Пчелы не сразу отстали от бежавших по почтовой дороге врагов. Рыцари
еще долго слышали их устрашающее жужжание. Взмыленные лошади поводили
боками и шатались, словно проскакали сотню верст.
* * *
Посветлело. Скоро должно взойти солнце. Крупные капли росы лежали на
зеленой листве. Еще не проснулись лесные птахи, а отряд Романа Голицы
давно поднялся с последней ночевки. Дорога все время шла лесом.
Всадников было семеро: московские бояре, Андрейша, проводник Любарт и
двое воинов Милегдо Косоглазого.
Любарт уверенно вел отряд, лесные приметы были ему хорошо знакомы.
Вот огромное дерево со срубленной вершиной, на стволе его кто-то вырезал
оперенную стрелу. Дальше дорогу указывала жердь на огромном сером камне,
прижатая сверху другим камнем.
Еще вчера начался липовый лес. Пора цветения наступила, и деревья
окутались едва уловимым тонким ароматом. Пройдет еще два-три дня, и все
утонет в душных и сладких волнах. Но проводник чувствовал и другие запахи.
- Пахнет гарью, - остановившись, сказал он, - где-то близко пожар.
- Был пожар, - принюхавшись, подтвердили литовские воины.
И Андрейше показалось, будто где-то далеко на костре жгут смолистые
хвойные ветви.
Спутники спешились и пошли дальше сквозь росистые кусты, ведя лошадей
за поводья. Едва заметной тропинкой они вышли на опушку леса.
У ног пробегала маленькая речка. По ее берегам лежали плоские,
обглоданные временем камни. Здесь жители приносили дары своим домашним
богам. И сейчас еще остались на камнях куски пирога, мяса, бусы.
- За деревьями селище, - обернулся к Андрейше Любарт, - скоро ты
увидишь Людмилу. Слышишь - мычат коровы... Но что это?! - показал он под
куст орешника.
Андрейша увидел рыцаря без головы, в полном боевом облачении. Он весь
был покрыт крупными каплями росы. На бронированной груди виделась большая
вмятина от удара дубинки, наполненная влагой.
Поодаль лежали безобразно вспухшие рыцарские жеребцы. На иных были
только высокие седла, на других - бронированные нагрудники и наспинники.
Раздвинув ветви, Андрейша увидел еще трех рыцарей. У одного забрало
было поднято, и виднелось вспухшее, покрытое волдырями лицо.
Любарт подумал, что рыцарь умер от оспы, и очень испугался. Но,
увидев мертвых пчел, раздавленных и забившихся под шерстяной подшлемник,
все понял.
- Рыцарей убили пчелы, - с удивлением сказал он Андрейше, - и коней
тоже, - добавил он, отвернув губу на лошадиной морде.
Но морехода мало интересовали пчелы, мертвые рыцари и лошади.
<Незабудочка моя! - думал он. - Что с ней? Не случилось бы несчастья!
Где же деревня?> - повторял юноша, стараясь рассмотреть дома сквозь
молодые сосны.
Не дождавшись ответа, он махнул рукой, перешел вброд речку и бросился
туда, где был виден дым.
А Любарт не мог оторвать взгляда от военных доспехов мертвых рыцарей.
Такое случается не часто. Орденские военачальники скупы и расчетливы, они
никогда не бросят на поле боя оружие или броню. И убитых всегда хоронят в
своих замках.
Решив вернуться сюда еще раз, Любарт тоже заторопился.
За проводником двинулись все время молчавшие московские бояре и
литовские воины.
Сосновый перелесок остался позади. Любарт вышел на большую светлую
поляну в одно время с Андрейшей. И здесь валялись мертвые тела. Трава была
помята, утоптана, залита кровью.
- Мы пришли в поселок, - сказал Любарт.
Но поселка не было. Бесформенные кучи обгоревших бревен головешки,
пепел. Поодаль виднелись уцелевшие от огня хлева, чадили кучи навоза.
Несколько женщин и стариков со скорбными лицами складывали трупы в
одно место. Андрейше бросилось в глаза обожженное тело высокого старика с
длинной седой бородой. Глаза его были выпучены, во рту торчала
обуглившаяся головешка.
- Это сам старейшина Лаво, - произнес испуганно Любарт.
На лужайке бродили коровы и овцы. Женщина с ребенком за плечами доила
корову. Тонкие струйки молока с журчанием вливались в глиняный кувшин. Под
кустом бузины на корточках сидела старуха и громко причитала над телом
