влияние на людей. Глава какая-то там, совет номер три: говорите с
собеседником о том, что его интересует. Увы, этот фокус я знаю. И, к тому
же, меня ничто не интересует. Ну вообще ничто.
- Я мастер по ремонту крокодилов. Окончил соответствующий вуз. Хотел
пойти в МГИМО, но я боюсь, что в эту фирму не берут дебилов.
Конечно, это был тест, и этот тест она выдержала.
- Берут, - сказала она, -И еще как. - и добавила. -А если без
метаметафоризма?
- А если без него, - грустно сказал я, - я специалист по технологии.
- Технологии чего?
- А ничего. просто технологии. "А еще они рисуют все, что начинается на
букву "М": мальчишек, математику, множество..." -"Множество чего?" - "А
ничего. Просто - множество..."
- Понятно, - сказала она, - только не очень.
- Ну, - сказал я, -меня не интересует, ЧТО делать, а интересует - КАК.
Приемы, рецепты, алгоритмы.
И начинается интеллектуальный разговор. Ну очень интеллектуальный. Но не
о том. А внутри этого разговора, на полунамеках и полуфразах, идет менее
интеллектуальный разговор, но - о том самом. Так вот ты, оказывается,
какой. А ты, оказывается, вон какая.
Ритуальный танец. Только танец языком. Или так: ритуальный танец на
обоюдоостром языке. смертельный трюк.
И что меня особенно бесит: я распустил хвост, как последний петух -
сразу, с первой фразы. Не то, что я стараюсь казаться умнее, чем я сеть (да
это и трудно: я ужасть какой умный!). Но я ВЫПЕНДРИВАЮСЬ, вот что паршиво.
Из-за этого и пить бросил: чуть глотнешь, и начинаешь из себя изображать, а
утром невыносимо стыдно. Ну умный ты, так и молчи себе в тряпочку. Тем
более, что в нашей стране это - основной закон самосохранения.
Да. А зовут ее, оказывается, не Любой. Любой, как выяснилось, зовут ту
тыдру.
...Что-то у меня с логикой. Почему бы им обеим не быть Любами?
Классическая загадка: у меня в кармане две монеты на общую сумму 15 копеек.
Одна из них не пятак. Что это за монеты?
- Скажите, а как вас звали в детстве? - спросил, наконец, я.
Исключительно умный ход. "Киса..." - застенчиво сказал Ипполит Матвеевич.
"Конгениально!" - заметил великий комбинатор.
Она насмешливо косит на меня зеленые глаза. -Да так и звали. Люсей.
То есть, догадалась. Стыдобушка-то...
5
Мы только-только успели к ужину. Точнее, в Люсином санатории ужин был
чуть позднее, и у нее был шанс переодеться. А у нас ужин уже кончался, и я
заявился в столовую, как есть: мокрый с головы до ног и в грязном трико.
Тетки высказали мне свое "фе", но я ихнее "фе" проигнорировал.
После ужина я не спеша помылся в душе, постирал трико и неожиданно увидел
себя в зеркале, в натуральном, то есть, виде. Нельзя сказать, чтобы это
было в новинку: одеваясь после радоновых ванн, я тоже поглядывал в зеркало,
но чисто технически: на предмет обнаружения прыща или клеща. Но тут я
обозрел себя с точки зрения эстетической, чего не бывало уже много лет.
Гм, сказал я себе в сердце своем. Ну, не Арнольд Шварценеггер, конечно.
Но такой еще из себя: гладкий. Грудь мужественная, волосатая. Шея моя, как
столп Давида, и живот мой, как ворох пшеницы (кстати, немаленький ворох),
и... и что там еще? Дальше вроде что-то про чресла и лилии. Ну, не знаю,
что там за лилии, а чресла у меня тоже ничего, не из последних. Очень даже
не из последних, а?
Столько добра пропадает. Жалко тебе, что ли? А то жена пилит из ревности за
здорово живешь. А так пострадаешь - так хоть за дело. Поделись с ближней,
Коля, думал я. Сытый голодного не разумеет. Это тебе никто не нужен, а
женщине всегда нужен кто-то.
И, кстати, вспомнил я, ведь именно так вылечили Гарри, степного волчару,
брата твоего по крови. Именно так, и именно от этого. Приходит это Гарри
как-то домой, а там в постели - этакий бутон (не помню, как звать: не то
Мария, не то Гермина).
Нет. Не хочу. Я хочу свернуться калачиком и так лежать, и чем дольше, тем
лучше. Поймать бы золотую рыбку. Чего тебе надобно, в меру упитанный
мужчина в расцвете сил? Рыбка! Золотая моя! Выбей из меня мозги, до
последней завитушечки! И веди меня к реке, и положи меня в воду, и научи
меня искусству быть смирным...
6
У меня была работа.
Я ее любил!
Да вот только подлый кто-то
Интерес убил...
А ведь, братцы, я работал
До семнадцатого пота!
А теперь -
Вот:
Только до
И от...
У меня была зазноба.
Ох, как я любил!
Да вот гад какой-то злобный
Взял да разлучил...
Я ведь, братцы, с той зазнобой
Век бы счастлив был, должно быть!
А не так
Вот:
Только до
И от...
У меня была идея.
Я весь мир любил!
Только кто-то мне неверьем
Душу отравил...
А ведь, братцы, с той идеей
Стоек был в любой беде я!
Ну а так -
Вот:
Только до
И от...
У меня была идея...
У меня была работа...
У меня была зазноба...
Все теперь наоборот!
И лежу лицом к стене я:
Кто же, кто же эти кто-то?
Я бы их довел до гроба,
Кабы не был "до и от"!
...Слишком
Сам себя любил.
Этим
Сам себя убил.
Сам себя я закопал,
Да еще и написал:
Мол, у меня была...
7
Все это сплошная литературщина. Вот, хотя бы вчерашняя встреча с Люсей,
под дождем. Слямзено у Рязанова, не иначе. Если б я писал роман, я бы этим
эпизодом побрезговал. Ну сколько можно!
Увы, я не пишу роман, а кручу его. Или, если уж быть совсем точным, он
меня крутит. И крутит, и крутит, но ничего нового под луной нету. Вот плохо
помню Лермонтова, но у Печорина тоже был курортный роман: не то с Бэлой, не
то с княжной Мэри, не то с обеими сразу. Не помню. Как изучили в каком-то
там классе, так и не дошли руки перечитать. А ведь явно про меня. Лишний
человек, и всякое такое. Чем дело кончилось? Помню, что лошадей загнал.
Значит, скорее всего, нагадил, а потом раскаивался. Ну, это - по нашему.
Это - мы могём.
А если подробнее, то пойду сейчас в библиотеку и посмотрю, чем у нас с
Люсей дело кончится. А чего это вы ухмыляетесь? Ну да, у нас с Люсей. Увы.
Сегодня мы были на Церковке, и отдыхали, сидя на камушке. Тут-то я и пал,
когда она собрала волосы в узел и открыла шею. Я тут же понял, что хочу, и
хочу немедленно. Для меня самое притягательное место в женщине - шея сзади,
эти ложбинки и завитки, уж такой я извращенец. Я почувствовал себя молодым
козлом, я взмемекнул бы и набросился, но с нами была тыдра Люба. Она, может
быть, мое поведение и одобрила бы, но вот что-то я застеснялся...
Но решение принято, и теперь надо дело доводить до конца.
Петро переселился к очередной пассии, комната пуста.
Сегодня вечером танцы, тыдра Люба их ни за что не пропустит. А Люся танцы
не выносит. Как и я. Значит, сегодня вечером мы идем к Круглой новым
маршрутом.
Диспозиция, кажется, ясна...
(К северо-востоку от рэсторана находится туалэт типа сортир, обозначенный
на схэме буквами "мэ" и "жо". В десяти метрах от туалэта - пыхта. Под
пыхтой буду я. Ха-га-га-га-га!)
Эх, были мы когда-то рысаками! И я подтянулся, я ощутил себя охотником,
моя рука не знает промаха, мое копье длинное и твердое, но все же
подкрепите меня вином и освежите яблоками, ибо от любви я уже совсем
изнемог.
...И все было сделано чисто, и я был разговорчив и она мила. Я обошелся
без этих пошлых штук типа ухватывания за талию и похлопывания по заду.
Как-то я этого не переношу. Я пару раз подал ей руку на спуске, и все. Но
было сделано главное: у нас был общий язык, общие тайны, и понимали мы друг
друга с полуслова. ("Не приспособлены вы, кролики, для лазания!"- говорил
я, помогая ей на "катушке". - "Болтать-то вы умеете, Джим. А летать?" -
отвечала она).
Я очень натурально заблудился и пошел не той тропой. А надо сказать, что
в монастыре ровно в одиннадцать запирают все двери. Но в нашем корпусе есть
потайной ход, мне его Петро показал.
Все было сделано чисто: к отбою мы не успели. Что же делать, сказала она,
выход есть, сказал я и, пока она не очухалась, повел, и провел, и оставил
ее устраиваться, а сам пошел до ветру, ибо перед этим делом я привык
сходить до ветру, ну и вообще привести себя в порядок.
Когда я вернулся, она лежала в постели, натянув одеяло до самых глаз. А
вы-то где устроитесь, спросила она. Ну, сказал я улыбнувшись, думаю, что
там же. Что, спросила она изумленно, а потом сообразила. Так для того все и
было затеяно, сказала она, и все было специально, сказала она, а я-то
думала, сказала она, ну и дура же я, сказала она. И заплакала.
Вот это да. Вот это номер. Ни за понюшку табаку покончил с собой
покоритель сердец: помер со смеху.
Послушай, сказал я, положив руку на ее плечо. К этому надо относиться
проще, сказал я. Ты же вернешься к жене, сказала она. Как же ты к жене-то
вернешься, сказала она. А жена-то тут при чем, удивился я. Я пошла, сказала
она. Отвернись, сказала она, я оденусь.
Вот чего не люблю - это уговаривать. Скажет мне человек "нет" - ну, на
нет и суда нет. Не больно-то и хотелось. Даже с женщинами - хоть и знаю,
что их "нет" - это на самом деле "да".
Куда ты пойдешь, сказал я, убирая руку. Спи давай. Не буду я тебя
трогать. Честное пионерское.
И лег на Петрову кровать, и долго мы молчали и слушали дыхание друг
друга, и переговаривались дыханием. Она сперва всхлипывала, а я обиженно
сопел. А потом она вздохнула глубоко, и стала дышать ровно, и я сделал то
же самое. Но потом я вспомнил ее затылок и представил, что было бы сейчас
вот тут, в двух шагах, повернись все иначе, да и рука помнила ее плечо. Она
в ответ тоже задышала часто и тяжело, но, стоило мне скрипнуть пружинами,
она отвернулась, и выровняла дыхание, и я тоже стал дышать редко и
осторожно, и заснул, а проснулся уже утром, от ее сдавленных рыданий.
Вот ведь, подумал я, послал бог на мою голову.
Ну чего ты опять, начал я, и вдруг понял, что она не рыдает, а хохочет.
Вот это анекдот, сказала она, сияя.
Да уж, хмуро сказал я, таких идиотов поискать.
Я думаю, сказала она, это первый такой случай в городе-курорте.
Да, наверное, и последний, сказал я.
Такой шикарный план - и вдрызг, поддела она.
Нет, сказал я с достоинством, это была импровизация. Ноктюрн на флейте
водосточных труб.
А главное, сказала она, так ошибиться в человеке. Я думала, ты другой.
Я тоже так думал, сказал я.
8
Весь день меня распирает смех, и за завтраком я вообще подавился
компотом. Третьей из теток (не помню, как зовут, кажется, Марья Ивановна),
пришлось треснуть меня по спине.
Люсино лицо утром говорило: "Да,да", но я сделал вид, что не понимаю. В
основном, конечно, из вредности. И отчасти из-за честного пионерского.
Мы не уславливались о новой встрече, но после обеда я пришел к ним в гости
с букетиком тюльпанов (я - и цветы! да более противоестественное сочетание
и выдумать невозможно! но я купил их, я даже вспомнил, что их должно быть
нечетное количество. Сюжет складывался оригинально, и на этом повороте я
чувствовал, что нужно придти, и именно с цветами.)
Тыдра Люба встретила меня, как родного сына. Я был напоен чаем и
накормлен вареньями. Люба подшучивала и намекала. Мы с Люсей сидели
именинниками, время от времени встречаясь глазами и прыская в ладошку.
Люся была по домашнему, в халатике, и это меня, конечно, возбуждало. На
мой взгляд, женщина лучше всего смотрится в халате (и, добавим в скобках,
на кухне), или уж совсем без него.
И был мощный поход чуть не до самых верховий речки, из-за которого мы
пропустили ужин. А мы не заблудимся, спросила Люся, смеясь. Нет, сказал я,
не заблудимся. И, как в воду глядел: мы мило проболтали всю дорогу, но
пришли домой засветло.
А как там Петро поживает, спросила она, когда мы прошли мимо моего
санатория.
Обещал вернуться, соврал я. Что-то со мной случилось. Искра в землю ушла,
что ли. И в великой задумчивости шел я домой, грустно напевая:
