Алексей Бабий. Рассказы.
Алексей Бабий
АЛГЕБРА ЛЮБВИ
научно-художественный рассказ
Не надо искать аллегории, и Бунина приплетать тоже не надо. Речь идет об
алгебре в прямом смысле слова. И о любви в самом прямом смысле слова. Но
этот рассказ не только об алгебре. И не только о любви. Он еще и о королях,
о капусте, и о развитом социализме. Сам удивляюсь, как удалось впихнуть все
это в такой маленький рассказ. Этот рассказ автобиографический. Хотя,
конечно, кое-что приврано. Но не очень много. Процентов семьдесят. По
сравнению с общим уровнем это не так уж и плохо. Кроме того, это рассказ, а
не протокол, а значит, я имею право на художественное искаже...(то есть, я
хотел сказать, осмысле...)ние действительности. Если же вас интересуют
протоколы, обратитесь к моей поэме, написанной по горячим следам, в том же
шестом классе. Она начинается так:
Однажды, в студеную зимнюю пору,
С концертом мы вышли в соседний колхоз...
Это очень большая поэма, а рассказ очень маленький, поэтому остальных
строк я приводить здесь не буду. И так понятно, что на этом самом концерте
я и сошел с катушек.
Но я не был готов. Я планировал это событие на пять лет позже. И я
испытывал некоторые методологические трудности. Неясно было, как себя вести
и что делать в этом своем новом качестве. Может быть, смотаться за
подвесками в Англию, как это сделал наш кумир Дартанья? Но в Англии давно
жили одни буржуи, и к тому же в нашей компании Дартаньей был Сашка Морозов,
а я был всего лишь Портосом.
И я пошел другим путем, самым простым и естественным. Я составил туманное
послание, зашифровал его самым надежным шпионским шифром, а передать его
решил в кино, в самой конспиративной обстановке. Я начертил план клуба и
ежедневно отмечал те места, куда попадала Она. Пытаясь найти
закономерность, я открыл кое-что из теории вероятностей, так что потом, у
университете, меня ею не слишком удивили.
(Сейчас, когда у меня уже нет половины зубов, а дети мои уже начинают
гулять с девочками, я понимаю, что был еще один способ: взять два билета и
один предложить ей. Но этот вариант был ненаучным и антиматериалистическим,
и я его отверг. Надо заметить, что это было то самое время, когда физики
были в почете, а лирики - в загоне.)
Жизнь между тем показала, что она богаче любой теории. Как-то на уроке я
подрался с Арамисом, и меня пересадили к девочке. Никогда меня еще не
наказывали так сладко. Теперь я мог передавать в день десятки посланий, но
я тянул. Ну, объяснюсь, что дальше? Надо было понять сущность любви и войти
в наше с Ней светлое будущее вооруженными твердым знанием.
Как раз в это время мы проходили переменные, учились приводить подобные и
сокращать дроби. Этот математический аппарат показался мне достаточным для
вывода формулы любви. В левую часть я поместил любовь (L), а в правую -
алгебраическое выражение. Например, ревность (R) была пропорциональна
любви, но, как чувство отрицательное, входила в выражение со знаком минус.
Я умножил ревность на число соперников, разделил на ответную реакцию и
добавил кое-что еще. Формула разрасталась, но все время в ней оставалась
добавочная, свободная переменная, в которой копилось все, что еще не нашло
своего выражения в основной формуле. Как, например, ввести в формулу то,
что любой отрезок времени, прожитый без Нее, был безвозвратно выброшен из
жизни? Я боролся со свободной переменной как мог, ее неопределенность
бесила меня, и я многого добился.
А любимая вдруг уехала насовсем из нашего поселка, и я остался со своей
формулой.
Сейчас, когда мои дети уже начинают гулять с девочками, я понимаю, что
свободная переменная, которую я безжалостно истреблял, начиная с первой
любви и кончая последней, как раз и описывает сущность любви, а вся
остальная формула - жалкий довесок. И вроде бы самое время проверить эту
гипотезу, но половины зубов у меня уже нету.
Вот и весь рассказ. Ах да: вы спросите, а где же тут короли, капуста и
развитой социализм? Каюсь: насчет королей и капусты я сказал так, ради
красного словца! Что же касается развитого социализма...
(1988г.)
Опубликовано : Красноярский комсомолец, 20 декабря 1988г. Сборник
"Полночное солнце", Красноярск,Изд-во КрасГУ, 1994г.
c Алексей Бабий 1988
Алексей Бабий
ЧАСТНЫЙ ДЕТЕКТИВ
рассказ
- Вы рецидивист?
- Да нет, товарищ, я - Сергеев!
- Вы как сюда проникли? - сказала мне она.
- Я не проник. - сказал я. - Я пришел.
- Я Вас русским языком спрашиваю: как вы сюда проникли?
- Товарищ ... э-э-э ... извините, я в званиях не разбираюсь, - сказал я,
-с моей ко мплекцией трудно проникать. Сами видите!
И для убедительности похлопал себя по животу.
- Там ведь решетка! - сказала она.
- Тем более! - сказал я. - Как бы я проник через решетку? Вот Вы ... Вы
смогли бы!
Конечно, я хотел сказать ей комплимент. Не потому, что она (упаси боже!)
мне понравилась. А потому, что жизнь приучила меня говорить комплименты,
нужные для д ела. Но в этот раз я дал маху.
- Вы хоть соображаете, где Вы находитесь? - сказала она.
- Соображаю! - искренне признался я. - В архиве УВД.
- Документы! - сказала она.
- Мои, что ли? - ошалело спросил я.
- Ну, не мои же! Что Вы тут дурака валяете!
- Да нет. - сказал я. - Я не валяю. Я в самом деле... То есть, я не то
хотел сказать...
- Документы! - рявкнула она.
- А что, сюда нельзя? - запоздало сообразил я. - Нет, ну а я при чем? Это
у вас тут разгильдяйство. Враг-то, между прочим, не дремлет! Поставили бы
хоть милиционера у входа. С пистолетом.
- Сейчас будет милиционер. -пообещала она. -Даже два. И оба с пистолетами.
И я стушевался. Все мы разговорчивы, пока не услышим о пистолете, не так
ли?
Паспорт мой она изучила от корки до корки, но не отдала, а положила на
стол, рядом с кнопкой.
А! Вспомнил я. Точно, была решетка. Но она была открыта. И какие-то мужики
тащили раствор. Ремонт же!
- С этим ясно. - заметила она. -Теперь объясните, зачем вы сюда проникли.
- Понимаете ли... -начал я. И вдруг понял, что - не поймет!
Приготовьтесь, сейчас будет грустно... Ну что я мог ей рассказать? Меня
смущала искусственность ситуации. Можно подумать, я начитался детективов и
насмотрелся индийских боевиков. Но не читаю я детективы. И индийские фильмы
не смотрю.
Я представил вдруг, что рассказываю ей нечто индийское. Про счастливую
семью : он музыкант, она ... ну, как бы это в переводе с индийского...
специалист по художественному воспитанию детей, что ли... И рассказал бы,
как они любили друг друга, и дочку свою, шестилетнюю краснощекую крепышку.
И как ждали они появления еще одного ребенка, и в скромной спальне слушали
стук его сердца в материнском животе.
И как однажды, по подлому навету, нагрянула в дом полиция, и музыканта
увели навсегда. А вскоре, несмотря на беременность, арестовали и его жену.
И как родственники, расхватав беспризорное имущество (ох, уж эти зарубежные
нравы!), перепинывали девочку друг другу и сдали ее, наконец, завшивленную
и задерганную, в приют. И как она выросла, и вышла в жизнь одна, без
поддержки и средств к существованию. И как отворачивались от нее
родственники и знакомые, помня о ее родителях. И как она, по наивности
своей, вышла замуж за пьяницу и бегала потом от него по всей стране (Индии
то есть) с ребятишками и нехитрым скарбом.
И как подрос ее сын, и как узнал все это, и как дал клятву отомстить
убийцам...
Да, думал я, вот так все и видится со стороны, и попахивает дешевой
романтикой. Но какое мне дело до того, как это видится со стороны. Пора уже
научиться делать дело, не обращая на это внимания. Быть прагматиком. Хотя
те, которые уводили мою бабушку, тоже были прагматиками. Они делали свое
дело, а я делаю свое. Плевать я хотел на то, как это выглядит.
Моей матери было тогда шесть лет. Ей повезло. Она успела родиться. Ей
повезло дважды - ее не взяли вместе с родителями и она попала в обычный
детдом, а не специальный. Дети тогда были привилегированным классом, и
кроме обязанности учиться, имели право отбывать каторгу.
Те времена укромные, теперь почти былинные - Понимаете ли, - сказал я
вполне официально, - мне необходимы сведения о гражданах Клюкине Николае
Ильиче и Клюкиной (Гиргилевич) Тамаре Григорьевне. Год рождения неизвестен,
скорее всего - начало девятисотых годов. В тридцатых годах жили здесь, в
Новосибирске. Арестованы в 1937 году.
- Что конкретно Вас интересует?
- Все! - просто сказал я.
- Зачем Вам это?
- Мне нужно. - сказал я.
- Ближе к делу!
По мере того, как я объяснял ей суть дела, глаза ее сужались, а лицо, и без
того лишенное миловидности, просто каменело. Она явно жалела, что сейчас не
ТЕ времена, уж в ТЕ времена я отсюда бы не вышел. Уже причина моего
появления расценивалась бы как гнилой либерализм по отношению к врагам
народа. А я ведь еще и папочки полистал в коридоре. Они по случаю ремонта
лежали кипами, вот я и не удержался. Тем более, что датированы они были ТЕМ
САМЫМ годом.
Ну-ну, остановил я свою фантазию. Нужны бы были кому-то твои отпечатки
пальцев. Хватило бы и одного гнилого либерализма. И вообще, будь сейчас ТЕ
времена, не шастал бы ты по архивам МВД, а сидел бы дома и молчал в
тряпочку.
- Так. - сказала она. -Ясно. Ну, пошли.
Я думал, что она поведет меня туда, где стройными рядами стоят папки, но
ошибся. Она довела меня до решетки (действительно, открытой) и захлопнула
эту решетку между мной и собой.
- Ждите!
Я ждал, переминаясь с ноги на ногу. Через три минуты она появилась и
сказала, что дела Клюкина и Гиргилевич в архиве не обнаружены.
Одной ходьбы туда и обратно было не меньше двух минут. Даже компьютер не
отыскал бы за минуту нужные дела среди сотен тысяч дел. Уж в этом-то я
понимаю.
- Культа нет, но служители остались! - сказал я ей вслед. Но ТАК сказал,
не очень громко. И не так чтобы внятно. Про пистолет, что ли, вспомнил?
Приподнимем занавес за краешек... Ни-че-го! День ушел на устройство в
гостиницу, полдня просидел на телефоне, отрабатывая ложные следы (архив
областного комитета партии, горком и так далее). Полдня искал горархив,
день убил на областной архив. Что-то около полусотни папок пролистал я в
областном архиве, и все впустую. Буква "Г" далась мне быстро, а вот "К" -
оказалась весьма распространенной.
Мама моя знала о родителях только то, что Николай Ильич был дирижером в
радиокомитете, а Тамара Григорьевна работала в облоно и заведовала домом
детского творчества. И что у них было героическое прошлое : Николай Ильич в
двадцатые годы был чекистом, а у Тамары Григорьевны что-то было связано с
Харбином и эмиграцией. Все это запомнилось ей из разговоров.
Ни дат рождения, ни дат смерти. Точнее, даты смерти были известны из
справок о реабилитации. Но справки те были скорее всего липовые. Он умер от
нефрита почек, а она от абцесса легких. Можно подумать, что их кто-то
освидетельствовал после смерти. Их и хоронили-то, как собак, без всяких там
гробов и крестов.
Да, справки были липовые, но и они БЫЛИ. Давным-давно мой папаша спалил их
по пьянке вместе со всеми документами, имевшимися в доме. У него были свои
понятия о свободе. Он вообще тяготел к анархизму, причем не в кропоткинском
его понимании, а скорее в махновском. Что не мешало ему быть членом КПСС,
преподавать историю и обществоведение и вообще нести в массы марксистское
мировоззрение.
Отрабатывая радиокомитет и облоно, я не забывал и о театре кукол. Д енежная
компенсация (двухмесячная зарплата Н.И.Клюкина) пришла почему-то оттуда.
За три часа до отхода поезда я имел следующие данные:
- Гиргилевич Т.Г. никогда в новосибирском облоно не работала;
- архив радиокомитета находится в комитете по телевидению и радиовещанию;
- архив театра кукол находится в ТЮЗе.
Жизнь приучила меня не брезговать синицей в руке. В ТЮЗ еще можно было
