- Доктор, милый доктор, разве вы забыли своего любимца, маленького
Карло, я старался припомнить из детства разные мелочи, его шутки, подар-
ки...
Понемногу старик успокоился и начал улыбаться:
- Так это в самом деле ты, Карло, ты живой и здоровый. Как же ты вы-
рос и какой красавец. Эх, не судил Бог моему другу, твоему отцу, и полю-
боваться тобой.
- Да, доктор с семи лет я был лишен и отца, и матери, а почему, и до
сих пор не знаю.
Старик как-то отодвинулся от меня и замолчал.
- Зачем и надолго ли ты приехал в наш город?
- Приехал я сегодня, а сколько проживу, зависит от вас, доктор. Если
вы согласитесь на мою просьбу, то завтра же утром мы выедем в замок.
Старик снова весь затрясся:
- Что, ехать в замок, в твой родовой замок, зачем? Что тебе в нем? -
закричал он сердито.
- Как зачем? Вот уже два месяца, как я живу в нем, - смеясь, заявил
я.
- Ты в замке, рядом, два месяца, - бормотал он. Зубы, т.е. нижняя че-
люсть старика, дрожали.
- Ты жив, здоров, совершенно здоров. Поклянись Божьей Матерью, что ты
говоришь правду, - и он повелительно указал на угол.
Весь угол был занят образами, большими и маленькими; перед ними горе-
ла лампада, стоял аналой с открытой книгой. Войдя в комнату, я не заме-
тил этого угла, и теперь он поразил меня диссонансом: лампада и челове-
ческий скелет!
- Клянись, говорю тебе, крестись! - настаивал грозно старик.
Думая, что имею дело с сумасшедшим, и не желая его сердить, я перек-
рестился и сказал торжественно.
- Клянусь Божьей Матерью, я жив и вполне здоров.
Старик заплакал, вернее, как-то захныкал и, вытаскивая из кармана ог-
ромный платок, все повторял:
- Зачем ты приехал, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?
Когда он совершенно успокоился, я ему рассказал, что с детства скучал
по родине, но не смел ослушаться приказания отца и жил в чужих краях.
Внезапная смерть отца сняла с меня запрет, и я явился поклониться гробам
отца и матери, и представьте, доктор, я не нашел их в склепе, - закончил
я.
- Не нашел. В склепе не нашел! - радостно шептал старик. - А новый
склеп ты не трогал?
- А разве есть новый склеп? Где же он?
- Хорошо, очень хорошо, - потирал старикашка свои руки.
Я ничего не понимал и страшно раскаивался, что связался с полоумным.
Соображая, как бы поудобнее выбраться из глупого положения, я молчал.
Молчал и старик.
- Когда ты едешь обратно в чужие края? - наконец спросил он.
- Обратно? И не собираюсь! - возразил я с удивлением. - Замок вычи-
щен, отремонтирован заново, и через две недели моя свадьба.
Глаза старика опять выразили ужас.
- Ты намерен навсегда поселиться в замке и хочешь жениться, быть мо-
жет, уже наметил невесту. Безумец, безумец, разве старый Петро не был у
тебя, разве он не сказал тебе, что по завету отца ты не должен был при-
езжать в замок, а не то, что жить тут, да еще с молодой женой, - кричал,
весь трясясь, старик.
Все эти глупые охи и крики окончательно мне надоели, и я резко ска-
зал:
- Отец ни разу не писал мне ничего подобного, да и теперь поздно об
этом говорить; невеста моя уже приехала и находится сейчас в замке.
- Пресвятая Матерь Божия, помилуй ее и спаси! - горестно прошептал
старик. - Ну, Карло, не думал я, что судьба заставит выпить меня и эту
горькую чашу. А видно, ничего не поделаешь! Мы оберегали тебя от этого
ужаса, но ты сам дерзко срываешь благодетельный покров. Твой отец взял с
меня и Петро странную клятву, что тайна эта умрет с нами... но теперь я
должен, я обязан открыть ее тебе... Да, прости меня Пресвятая Заступни-
ца... дорогой друг, ты говорил: "Смотри, ни на духу, ни во сне ты не
должен говорить, из могилы я буду следить за тобой", а сейчас, если ты
можешь слышать, пойми и прости: но ведь Карло надо спасти, избавить, хо-
тя бы ценой моей души - души клятвопреступника! - печально и торжествен-
но проговорил старик.
Он замолчал и скорбно поник головою.
Хотя все его слова представляли какой-то бред, но я не считал его
больше сумасшедшим, что-то говорило мне о их правде и о ужасе, что ждет
меня.
Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался дога-
даться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет
моего большого состояния: честно ли оно нажито? нет ли крови на нем? - и
я давал себе слово исправить, что можно.
Нет, невероятно.
Смерть матери, неповинен ли в ней отец?
Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее
память.
Что же, наконец?
Доктор все молчал... потом спросил меня:
- Карло, что помнишь ты из своего детства?
Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.
- Ну, а что ты думаешь о смерти своей матери?
Холод пробежал по мне - неужели?
Я рассказал то, что ты уже знаешь, т.е. что мать видела во сне змею,
которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было
лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась.
Затем, этого ты еще не знаешь, она начала сильно слабеть день ото
дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может
ни сбросить ее и ни крикнуть.
Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав
за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пене.
В ту же ночь матери сделалось много хуже.
Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался припадок,
она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.
- Господин граф пришел, и я не смела остаться, - сказала она.
- Я пришел, что ты выдумываешь, Пепа, - засмеялся отец.
- Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и подуло
холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала, - настаи-
вала служанка.
- Ну, дальше, - сказал, бледнея, отец.
- Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла, - кончила
Пепа.
- Хорошо, можете идти, - сказал отец и, поворачивая к доктору свое
бледное лицо, прошептал:
- Я не был там! - Я замолчал на минуту.
- Так, - качнул старик головой, - так.
- Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до
сих пор, - закончил я.
- Дальше, дальше, - бормотал старик.
- Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси, - продол-
жал я свой рассказ, - нашли мертвою в кроватке. С вечера она была здоро-
ва, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано... рано - смотреть
солнышко.
Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла к кроватке,
но Люси была не только мертва, но и застыла уже.
- Так! - снова подтвердил доктор.
Люси похоронили, и в тот же день мать подозвала меня к своей кушетке
и, благословляя, сказала:
- Завтра рано утром ты едешь с Петро в Нюрнберг учиться. Прощай, - и
она крепко, со слезами на глазах меня расцеловала. Ни мои просьбы, ни
слезы, ни отчаяние - ничего не помогло... меня увезли.
Даже через столько лет старое горе охватило меня, голос дрогнул, и я
замолчал.
- Так, - опять качнул головою старик, - так. А не помнишь ли ты еще
чьей-нибудь смерти, кроме Люси? - спросил он.
- Еще бы, тогда умирало так много народу: все больше дети и молодежь,
- ответил я, - а похоронный звон из деревни хорошо было слышно у нас в
саду, и я отлично его помню. Да и у нас на горе было несколько случаев
смерти, - закончил я.
Опять длинное молчание. Точно старик собирал все свои силы. Он тяжело
дышал, вытащил свой платок и отер лысину.
- Ну, теперь слушай, Карло.
- После твоего отъезда смертность не прекращалась. Она то вспыхивала,
то затихала. Я с ума сходил, доискиваясь причины. Перечитал свои меди-
цинские книги, осматривал покойников, расспрашивал окружающих...
Ни одна из болезней не подходила к данному случаю.
Одно только сходство мне удалось уловить: это в тех трупах, которые
мне разрешили вскрыть, - был недостаток крови. Да что на шее, реже на
груди - у сердца, я находил маленькие красные ранки, даже вернее, пят-
нышки. Вот и все.
Странная эпидемия в народе меня очень занимала, но я не мог вполне ей
отдаться, так как болезнь твоей матери выбила меня из колеи.
Она чахла и вяла у меня на руках. Вся моя латинская кухня была бес-
сильна вернуть ей румянец на щеки и губы.
Она явно умирала, но глаза ее блестели и жили усиленно, точно все
жизненные силы ушли в них.
Эпизод с господином в плаще пока остался неразъясненным.
Только с тех пор ни одной ночи она не проводила одна: отец или я; мы
чередовались у ее постели.
Лекарства ей я тоже давал сам... но все было тщетно... Она слабела и
слабела.
Однажды днем меня позвали к новому покойнику; твой отец был занят с
управляющим. Графиня, которая лежала в саду, осталась на попечении Кате-
рины.
Через два часа я вернулся и заметил страшную перемену к худшему.
- Что случилось? - шепнул я Катерине.
- Ровно ничего, доктор, - отвечала Катерина, - графиня лежит спокой-
но, так спокойно, что к ней на грудь села какая-то черная, невиданная
птица. Ну, я хотела ее согнать, но графиня махнула рукой "не трогать".
Вот и все.
Что за птица? Не выдумывает ли чего Катерина.
Расспрашивать больную я не решался, боялся взволновать.
Прошло три дня.
Мы, т.е. твой отец и я, сидели на площадке; графиня по обыкновению
лежала на кушетке, лицом к деревне.
Солнце закатилось. Но она просила дать ей еще немного полежать на
воздухе.
Вечер был чудный. Мы курили и тихо разговаривали.
От замка через площадку тихо-тихо пролетела огромная летучая мышь.
Совершенно черная: таких раньше не видывал.
Вдруг больная приподнялась и с криком: "Ко мне, ко мне" протянула ру-
ки. Через минуту она упала на подушки.
Мы бросились к ней, она была мертва.
Как ни готовы мы были к такому исходу, но когда наступит конец, мы
стояли как громом пораженные. Первым опомнился твой отец.
- Надо позвать людей, - сказал он глухо и пошел прочь. Он шел, пока-
чиваясь, точно под непосильной тяжестью.
Я опустился на колени в ногах покойницы. Сколько прошло времени, не
знаю, не отдаю себе отчета, Но вот послышались голоса, замелькали огни и
в ту же минуту с груди графини поднялась черная летучая мышь, та самая,
что мы видели несколько минут назад.
Описав круг над площадкой, она пропала в темноте.
О вскрытии трупа графини я не думал. Твой отец никогда бы этого не
допустил.
Меня, как врача, поражало то, что члены трупа, холодные, как лед, ос-
тавались достаточно гибкими.
Покойницу поставили в капеллу.
Читать над нею явился монах соседнего монастыря.
Мне он сразу не понравился: толстый, с заплывшими глазками и красным
носом. Хриплый голос и пунцовый нос с первого же раза выдавали его, как
поклонника Бахуса.
После первой же ночи он потребовал прибавления платы и вино, так как
"покойница - неспокойная". Его удовлетворили.
На другую ночь мне не спалось: какая-то необыкновенная тяжесть давила
мне сердце. Я решил встать и пройти к гробу.
Попасть в капеллу можно было через хоры: так я и сделал. Подойдя к
перилам, взглянул вниз. Там царил полумрак. Свечи в высоких подсвечни-
ках, окружающие гроб, едва мерцали и давали мало света. А свеча у ана-
лоя, где читал монах, оплыла и трещала.
Хорошо всмотревшись, я увидел, что сам монах лежит на полу, раскинув
руки и ноги, и на груди его была накинута точно белая простыня.
Нечаянно взглянув на гроб, я остолбенел...
Гроб был пуст!.. Дорогой покров, свесившись, лежал на ступенях ката-
фалка.
Я старался очнуться, думая, что сплю; протер глаза, нет, как не неве-
рен свет свечей, как не перебегают тени... но все же гроб пуст и пуст...
Не помня себя от радости, я бросился к маленькой темной лесенке, что
вела с хор в капеллу.
Недаром я заметил подвижность членов; это только сон, летаргический
сон... мелькало у меня в уме. Слава Богу, слава Богу.
