- Слишком уж близко, насильник! Слишком, слишком уж большое сходство
между нами! Перестань же мучить меня, о мой бог! Позволь возложить вину за
все на твои плечи, позволь мне не быть тобой!..
- Столько лет прошло, а ты все еще пытаешься обмануть себя!
- Именно. Так же, впрочем, как и ты, надеясь таким манером добиться
почитания и поклонения. О неистовый Бог мой! Нельзя у них на глазах
поджаривать их любимых магов: эти люди целиком и полностью находятся во
власти чародеев. Ты только запугиваешь их таким образом, и не можешь
рассчитывать на то, что после этого они пойдут за тобой! Оружием не
завоюешь их любовь и расположение, им чужда воинственность! Это обычные
воры, разбойники, проститутки. Ты на многое замахнулся, но мало чего
достиг.
- Говоря о проститутках, ты имеешь в виду мою сестру? А ну, посмотри
на меня!
Темпус не смел ослушаться. Он смотрел на эту устроенную для него
демонстрацию Вашанки, и с тоской вспоминал, как не смог недавно проявить
нежность к женщине, и о том, что все, на что он способен - это война.
Перед его мысленным взором бесконечной чередой проносились военные
баталии, наступления и штурмы войск, утопающих в море крови. Он думал о
сожительнице Бога-Громовержца, собственной его сестре, которая,
вынужденная стать вечной его наложницей, изнывала на своем ложе в тоске и
отчаянии от сознания того, что насильником является ее родной брат.
Вашанка засмеялся.
Темпус же со злостью проворчал нечто нечленораздельное.
- Тебе следовало бы отнестись к этому более терпимо!
- Никогда! - взревел Темпус. Затем послышалось: - О Господи! Покинь
эти места! Авторитет твой, и тем более мой, среди этих смертных никак не
повышается! Замысел твой оказался порочным с самого начала. Вернись к себе
на небеса и подожди. Я построю храм твой без твоей навязчивой опеки и
помощи. Ты просто утратил чувство меры. Обитатели Санктуария не станут
поклоняться тому, кто превращает их город в поле сражений.
- Темпус, не выводи меня из терпения! Ты знаешь, что у меня куча
собственных проблем. Постоянно мне приходится выкручиваться. А ты только и
знаешь, что скулить и поносить своего Бога, и продолжается это бесконечно,
и я устал от этого, я изнемогаю от одиночества!
- И поэтому ты лишил меня любимого коня!
Темпус совершенно вышел из себя и... порвал с Вашанкой неимоверным
усилием воли, на которое он только оказался способным, оторвал и освободил
свою душу от зеркального отражения души своего бога. Круто развернувшись,
он решительно зашагал в обратном направлении. Он слышал призывы бога за
своей спиной, но оборачиваться не стал. Он старался наступать на свои
собственные следы, оставленные им недавно, когда он пробирался сквозь
толщу облаков, и чем дальше он, постепенно теряя силы, продвигался, тем
плотнее становились эти облака.
Неопределенная полутьма, в которой он оказался, сменилась нежной
тихой зарей, предвещавшей наступление утра в легких розовых и сиреневых
тонах, которое напоминало ему утро в Санктуарии. А потом в нос ему ударил
резкий запах гниющей рыбы и другие зловония гавани, и он понял, что
прогулка его подошла к концу. Он заторопился и ускорил шаг, пока,
споткнувшись о какой-то корень, не растянулся прямо посередине небольшой
грязной лужи.
Послышался язвительный смешок, но, взглянув на небо, он подумал, что
не стоит, пожалуй, обращать на это внимание, что Вашанка, возможно и не
собирался его наказывать.
И вот уже справа от него все та же таверна "Единорог", а слева - как
ни в чем не бывало на своем прежнем месте многоквартирный дом. А прямо
перед ним - дворцовый евнух с посланием к нему от Китти, пожелавшего
обсудить с ним вопрос о том, что же можно предпринять в отношении
оружейной лавки, откуда ни возьмись, появившейся рядом с "Единорогом".
- Передай Кадакитису, - с трудом поднимаясь на ноги, сказал Темпус, -
что я скоро буду! Как ты сам видишь... - При этих словах Темпус повел
рукой вокруг, показывая, что никакой лавки здесь нет и в помине, да и вряд
ли могла она когда-нибудь здесь оказаться. - ...здесь нет даже ничего
похожего. Поэтому вопрос снят, и нет никакой необходимости заниматься этим
делом. Только я, цербер, стою здесь, дико уставший и злой, и мечтаю лишь о
том, чтобы вы все оставили меня в покое!
Синюшный евнух широко улыбнулся, демонстрируя великолепные серебряные
зубы.
- Да, конечно, господин мой, - успокоительным тоном сказал он мужчине
с волосами медвяного цвета. - Я позабочусь о том, чтобы так и было.
Темпус сделал вид, что не заметил протянутую ему евнухом розовую
лапку, а также откровенную усмешечку, означавшую, что этот всплеск его,
Темпуса, дурного настроения не задел всерьез самолюбие евнуха. Проклятый
Риггли!
И после того, как этот толстозадый торжественно удалился, Темпус
решил, что лучшее из того, что он может сейчас сделать, это зайти в
"Распутный Единорог", спокойно сесть там, нюхнуть своего наркотика, да
подождать, пока не перестанет болеть и ныть его нога. На это должно уйти
не больше одного часа, если только, конечно, Вашанка не разозлился на него
больше, чем он того заслуживает. В таком случае один час может обернуться
парой дней.
Напуганный такой мрачной перспективой, он решил сменить тему
размышлений. Но легче ему от этого не стало. Он не мог себе даже
представить, где будет он теперь искать коня взамен того, которого
потерял. И совершенно не мог почему-то вспомнить тот момент, когда все,
что осталось от Оружейной лавки бога Вашанки, вместе с самим воспоминанием
о ней, растаяло, как дым, и исчезло в лучах восходящего солнца.
Эндрю ОФФУТ
ЗАЛОЖНИК ТЕНЕЙ
Она была более чем привлекательна, и шла с горделиво поднятой головой
и осознанием своей женственности. На ее оголенной руке поблескивал
браслет, и, казалось, горел тем блеском, каким боги одаряют новое
отполированное золото. Она отлично смотрелась бы среди ярких огней,
освещающих танцующие водяные брызги фонтана, искры которого превращаются в
миллионы бриллиантов, а при небольшой рефракции - других драгоценных
разноцветных камней.
Но здесь, у рыбного рынка не было фонтана, и свет немногочисленных
фонарей был неярок. Она была не из этого мира. Глупо было с ее стороны
находиться здесь и ходить без сопровождения, в эту позднюю ночь. Да, это
было глупо. За глупость полагалось наказание, глупость не вознаграждалась.
Наблюдательный вор ценил глупость других. Она готова была
вознаградить его. Он жил за счет собственного ума и глупости других людей.
Он уже собирался приступить к работе. Даже с учетом заниженной цены,
которую он получил бы у менялы, этот браслет в виде змейки хорошо
обеспечил бы его. Он смог бы избавить его... наверное, на месяц от
необходимости выполнять такую неприятную работу, как эта - таиться,
выжидать.
Хоть она и принадлежала к категории женщин, на которых мужчины
смотрят похотливо, у него вовсе не было желания овладеть ею. Он даже не
рассматривал ее в этом плане. Его похоть не была плотской. Затаившийся вор
не был насильником. Он был бизнесменом. Ему также не нравилось убивать и
редко приходилось этим заниматься. Через арку, в темноте которой он
затаился, она вышла на северную часть улицы.
- Пока, Прэкси, еще раз спасибо тебе за пиво, - сказал он, ни к кому
не обращаясь, и сделал шаг вперед к бордюру тротуара. Он находился за
спиной у своей добычи, в десяти-двенадцати шагах. "Бог мой, я шагаю,
сегодня вечером я не в состоянии скакать на лошади!" Он еще чуть
приотстал.
Легкомысленно усмехаясь, он следовал за ней. За добычей.
Она дошла до угла пустынной улицы и повернула на Улицу Запахов.
Ходить по обеим сторонам Серпантина! Она была глупа. Эта дурочка не
задумывалась о своем изящном браслете. Она даже не относилась к нему с
должным уважением. Не понимала, как нужно его беречь. В тот момент, когда
она завернула за угол, вор сошел с тротуара на грунтовую мостовую, присел
на миг на корточки, чтобы стянуть туфли с ног, и бросился бежать.
На перекрестке он остановился, будто уперся в стену, и бросил на
дорогу туфли. Надел их. Кивнул по-пьяному учтиво в сторону обогнувшей
Зловонную Улицу пары, неряшливо одетой медяка на три и с "драгоценностями"
- на четыре. Ступил на бордюр, заметив, что они едва ли обращали на
кого-то внимание, кроме как друг на друга. Здорово. Улица Запахов была
пуста, насколько он мог видеть. За исключением его добычи.
- Уф, - мучительно промычал он. - Леди, - негромко позвал он. -
Миледи? - Промямлил, но не чересчур громко. Пять шагов вперед, она
остановилась и обернулась. - П-помогите, - произнес он, прижимая правую
руку к животу.
Как глупо с ее стороны, что она здесь одна в ночное время. Ладно. Она
возвращается! Она проявила внимание к нему, его правая рука чуть-чуть
двинулась влево, в ней оказался нож с плоским лезвием, а левая сжала ее
правое запястье, на котором не было браслета. Острие ножа уперлось в узел
ее дорогого пояса небесно-голубого цвета.
- Не кричите. Это... нож. Я хорошо им владею, но предпочитаю не
убивать. Если меня к этому не вынуждают, ясно? Все, что мне нужно, так это
милая маленькая змейка, которая у вас на руке.
- Ой! - Глаза ее расширились, она втянула в себя живот, отстраняясь
от острого, угрюмого серебряного лезвия в форме листка и нескольких дюймов
длины. - Это... это подарок...
- И я приму его как подарок. Хорошо, очень хорошо, что вы не стали
визжать. Я ужас как не люблю втыкать нож в живот хорошеньких женщин. Это
неприятно и может принести этой части города дурную славу. Не люблю также
закалывать их ножом в спину. Вы мне верите?
- Да, - голос ее прозвучал как писк.
- Хорошо, - он отпустил ее запястье и протянул вперед руку ладонью
вверх. - Тогда давайте браслет. Я не настолько груб, чтобы срывать такую
хорошенькую побрякушку с нежного запястья хорошенькой женщины.
Глядя на него, как завороженная, она сделала шаг назад. Он подбросил
нож, поймав его за кончик лезвия. Его левая рука все еще оставалась
протянутой вперед в ожидании подарка. Правая как бы взвешивала нож,
готовая бросить его, и женщина быстро расстегнула браслет. Она ведет себя
лучше, чем он мог себе представить, подумал он простодушно и с
благодарностью: глаза змейки оказались дивными топазами! Ну хорошо, он,
так и быть, оставит ей ее дорогой пояс.
Она не бросила браслет в его ладонь, а осторожно положила.
Прекрасное, твердое, холодное золото, удивительно тяжелое. Только
чуть-чуть согретое запястьем красновато-коричневого цвета. Прекрасно,
прекрасно. Ее взгляд метнулся, глаза блеснули в страхе, когда он подбросил
нож и поймал его за обтянутую кожей тыльную часть лезвия. Метательный нож
был лишен рукоятки, чтобы уравновесить тупой конец и тяжелое лезвие.
- Видите? - сказал он, оскаливая зубы. - Я не хочу вашей крови,
понимаете? Только эту безделушку.
Браслет холодил его ладонь, и когда он зашевелился, вор инстинктивно
дернул руку. Но как ни был он скор, он был лишь человеком - браслет
неожиданно превратился в живую змею, которая вонзила свои ядовитые зубы в
толстый палец его руки. Это было больно. Ох, как это было больно.
Вместе с криком боли улыбка сошла с лица вора. Но он успел заметить,
что женщина улыбнулась, и с внутренним ужасом поднял нож, чтобы пронзить
им мерзкую тварь, которая поймала его в ловушку.
Вернее сделал попытку поднять нож, пытаясь стряхнуть с огнем горящей
