приплывешь. Крысе хотелось ломтя ядреного голландского сыра - зеленого, вкусного
- черного, пропахшего дегтем эля, теплой компании и твердой земли под ногами.
Чалк легко можно было понять - из сорока трех месяцев жизни тридцать она провела
в душном вонючем трюме, где собеседником ее, и это в лучшем то случае,
оказывался полудохлый от морской болезни таракан, а то и вовсе приходилось
довольствоваться обществом вяленого чучела трески. При этом Чалк отнюдь не
жаловалась на жизнь: судно подарило ей радости странствий, соленый ветер
приключений, привкус крови на губах после жаркой битвы с боцманским ботинком...
Эх, да разве поймет сухопутная крыса что такое море!
А ведь Чалк прекрасно помнила, как сама она десятимесячным крысенком, не
нюхавшим порохового трюма, в широком сапоге великого мореплавателя въехала в зал
короля Филиппа... Что за великолепное было время!
...Покачавшись на волне, корабль уперся таки носом в берег. Седоволосый
человек с хищным орлиным носом и горящим взором неспешной походкой сошел на
берег. Колумбу не доводилось еще водить свои флотилии так далеко от берегов
родимой Испании и он всем сердцем ощущал волнение, трепетное биение пульса
далекой Родины. Заслонив глаза от солнца сложенной козырьком ладонью, он ,
близоруко прищурившись, вгляделся в заросли тропических фруктов. По его
соображениям, время суток как нельзя лучше соответствовало вступлению в
непринужденный и дружеский контакт с коренным населением. Адмирал почесал кончик
носа, досадливым жестом отгоняя мелькающую перед глазами мушку, и остолбенел.
Из гущи лесных зарослей с ужасным треском и чавканьем показалось нечто.
Ужасно воняя и чадя в разные стороны, испуская густые клубы разноцветного дыма,
нечто подъехало к знаменитому мореплавателю и, недовольно рыча, остановилось в
дюжине дюймов от него. Побледневший Колумб судорожно сжимал в руке древко
корабельного топорика. Команда кораблей сбилась у дальнего борта, с ужасом глядя
на чудовище.
Послышался густой металлический звон, и из утробы неведомой твари выскочил
франтоватый джентльмен в галстуке. Поправив чуть съехавший на бок лорнет, он
чувствительно пнул свой экипаж в бок, грязно высморкался и повернулся к Колумбу.
- Привет, приятель! - махнул он рукой, - еважная нынче погодка для
серфинга_
- Ммммм... -только и сумел произнести испанец.
езнакомец, с изяществом бывалого дипломата расправив брови и изобразив ими
некий сложный танец, долженствующий видимо отразить сложную гамму его чувств,
полуоткрыл рот, сложив губы трубочкой, но затем внезапно расхохотался и извлек
из кармана разноцветный кулек.
- Вот, - с вызывающей расположение улыбкой протянул он сие великому
мореплавателю, - все твои заморочки, амиго, идут от плохого сорта чюви гама. Что
до меня, так я предпочитаю индейский сорт "Голливуда". Припоминаешь, как оно это
там, в рекламе? - И выразительно сделав паузу, он напел:
- Хэй, оглянись! "Голливуд" Чюви гам! Кругом жуют "Голливуд"!
- Чувак! - удивленно вскинул вверх брови все в том же сложном танце
абориген, глядя на остолбеневшего адмирала, -да ты, кажется, глухо не в системе?
- Приколись, Петро - бросил он в сторону джунглей - в полном отрыве
невгрузач!
еспешной походкой из чащи вышел средних лет мужчина в плохо простиранном
котелке и с тросточкой в руках.
- Так, - процедил он, - что мы тут имеем? Европеоид один, средней
сохранности. Запущенный. Паранойечка, опять же, кверулянтная_
Описав пару кругов возле ничего не понимающего Колумба, он достал из
кармана брюк лорнет и нацепил его на нос.
Вот что я скажу тебе, старина, - авторитетным менторским тоном обратился он
к испанцу. - до тех пор, пока ты не снимешь с себя эти дурацкие тряпки, которые
тебе нравится называть костюмом, ничего хорошего в жизни ты не добьешься.
Подмигнув своему растянувшему в улыбке до ушей рот товарищу, он покопался в
джинсовой сумке с надписью "Адидас" и извлек оттуда пучок перьев. аскоро
смастерив из обрывка ткани подобие повязки, он укрепил получившуюся конструкцию
на лбу испанца, отступив на шаг полюбовался делом рук своих, и счастливо
расхохотался.
- у вот, теперь ты похож на человека.
Обернулся к кораблю, помахал неведомо откуда, словно прямо из воздуха
материализовавшейся бутылкой "Джонни Волкера" и, протяжно протрубив оленем,
закричал:
- Эй, парни! Яйки, мясо, пиво, жрать!
Вечером, сидя у Миннесотского водопада, или чего то внешне неотличимого от
него, коренные американцы вели теплую дружескую беседу с экипажами Христофоровых
судов.
- И охота вам, парни, тратить время тусуясь в таких занудных захолустьях
как Европа с Азией, Все равно ведь при вашем уровне развития производственных
сил вам еще лет пятьсот не удастся должным образом эксплуатировать урановые
рудники. ефть вам, опять же, пока ни к черту_
Изрядно пьяный адмирал, перед глазами которого плясали разом четыре луны,
икая кивал головой.
- Точно-точно! То ли дело - здесь. Дикие _икк!_прерии, биииииик!зоны_ Рай,
да и только!
- Так за чем же дело? - с прекрасно сыгранным всплеском темперамента
осведомился туземец, - Долго ли? аша риэлтерская компания с удовольствием
предложит вам свои услуги массового расселения коммунальной Евразии, да еще и
практически без комиссионных_По рукам?
- По рукам! - в один голос сказали матросы.
Утром следующего дня уже знакомые нам туземцы стояли на берегу
Атлантического океана, махая платочками уходящим в сторону новооткрытого
материка судам. а всей огромной территории от восточных границ Ирландии до мыса
аходка они были сейчас единственными представителями рода гомо сапиенс.
Последний парус скрылся за горизонтом.
- у что, брат Писарро, -улыбнулся первый из них, -неплохую ролевушку мы с
тобой затеяли?
- Да уж! - расхохотался второй, - и как мы назовем все наше действo?
Как? - на секунду задумался первый, - Что ты думаешь по поводу "Сокровища
икков"? Или лучше назовем их инками?
***********************************************
Примечание переводчика:
Увы, нам неизвестно доподлинно, как там обстояло все на самом деле, неоспорим
лишь тот факт, что генетические достижения современных ученых с неопровержимой
уверенностью свидетельствуют о том, что индейцы Америки имеют европейское
происхождение, точно так же, как все обитатели Евразии - американское.
-----------------------------------------------------------------------------
Hе судите слишком строго - я писал под только что выпущенного из школы парня,
для которого это первый рассказ, а не сочинение...
Grassy (R) (tm), 2:5020/268.99 (Пят Янв 09 1998 11:42)
Автограф от ушедшей осени
I
Прет и плющит буквально от всего. Выходишь на улицу - видишь долбанутое
дерево, которое покрывается листьями исключительно зимой и понимаешь, что
это уже было, не здесь и не сейчас, а школы уже не будет и сны, в которых
робеешь перед доской с невыученным уроком и худшим наказанием тебе может
послужить выговор все у той же доски на классном часе, так и останутся
снами, как и та девочка, на класс младше, при виде которой в школьном
коридоре ты почему то краснел и, сам не понимая, что делаешь это
демонстративно, вступал в состязание кто дольше продержится голой рукой за
раскаленную батарею, а потом еще раз, но уже через рукав школьной формы.
Прет и плющит. Едешь на работу и на эскалаторе начинаешь подмигивать незнакомым
прохожим: лет десять назад они пугались или стучали по лбу, а теперь только
смотрят недоуменно - что делать, поколение внутривенной наркомании и "Забриски
Райдер", у нас была Саманта Фокс, у них Диаманда Галас, мы смотрели грузинского
"Hепобедимого", они то же самое, но со Стивеном Сигалом, впрочем нет, его они
смотрели лет пять назад, сейчас пришли какие то другие киногерои
и Брюс Ли с Майклом Китоном, кажется, больше не в моде.
И когда они успели вырасти, все эти маленькие рейверы, гопники, банкиры?
Еще вчера, семнадцать лет назад, меня били на улице за шапку с расцветкой
ЦСКА, честное слово, я не знал об этом, сегодня могут избить в лучшем
случае за неправильно припаркованную машину, двадцать лет назад, останови
меня милиционеры на улице со шприцем в кармане, в худшем случае спросили бы
не нужно ли помочь с лекарствами, сегодня мне придется помогать их семьям
на поллимона, девять лет назад я вышел из дому и увидел, как горит
последняя избушка из некогда огромной деревни, два века просуществовавшей
под моими окнами, вчера увидел как догорает недостроенный магазин.
Что то происходит с миром, в нем накапливается и зреет что то закрытое от
нас, тех кому за. Стивен Кинг был прав - стариков надо убивать, надо
приносить в жертву всех, кто уже не ребенок, приносить в жертву неважно
кому, главное в жертву, главное, чтобы и следа от них не осталось и новое
могло стать подлинно новым не скрываясь за поворотом, чтобы те, кому
заполночь, могли найти свое завтра не в стакане с героиновым коктейлем и не
в игрушке об иных мирах, а в той же самой электричке "Москва-Питер",
неизменно везущей нас на юг, в Крым, в Амстердам, в Париж, в Австралию,
господи, куда угодно, где нас ждут и любят, где нам будет хорошо и где даже
солнце не обжигает кожу, а ласкает ее нежным кремовым загаром, который так
нравился соседскому мальчику Пете...
II
Хорошо, что в мире еще остались проруби! Это кто то напрасно придумал,
будто в них холодно и плохо, нет, прорубь это чуть ли не единственное место
в мире, где можно просто поиграть в самого себя, как бы стряхнуть наносное
и на время вернуться от жизни к правде. В воде мы все равны, все знаем, что
где то там, глубоко под нами, на самом деле нет никакого дна, нет даже
песка и рыбок, нет вообще ничего, и мы плаваем над этим, смеясь и
отфыркиваясь, торжествуя над темным безмолвием, а там, глубоко, нет совсем
ничего, просто нет - и не надо. Кажется, единственное, что я умею делать по
настоящему неплохо, это рисовать на льду снежинки. И лепить снежную бабу. И
слушать хорошую музыку, такую, чтобы гитара или труба, чтобы вязкий сонный
голос, но не ковбойский, нет, а усталый, как у Джоси Голдштейна или Самбуры
Миннерсиматы, чтобы с веток за окном залетали невесть как на застекленный
балкон снегири и бились, бились в замурованные окна не в силах выбраться, а
кошка точила бы об колонки когти и невозмутимо спала на коробке от
телевизора. Чтобы не нужны стали слова и звуки, чтобы свет кружился словно
бабочка и трепетали лепестки цветущей вишни на страницах зачитанной до дыр
книги, чтобы на кухне выкипел чайник и ты опять со вздохом заварил себе
быстрорастворимой вермишели - все как всегда, одиноко, грустно и чуточку
больно, но это та боль, с которой ты теперь будешь жить вечно.
Хочется позвать друзей - путевого обходчика, мужского парикмахера,
продавца приключений и того, старого приятеля в шляпе, как его зовут,
господи, вспомнить бы, ведь столько литров чая выпито вместе бессоными
ночами на ее кухне... А как звали ее? Ведь обещал, что никогда не
забудешь... Она тоже обещала так много, но ведь это же не оправдание,
правда? Собраться вместе, прыгнуть в уютное половодье дивана и просто
слушать чужие разговоры, помешивая ложечкой остывающий чай, в который раз
услышать, что стоит стать проще и люди сами к тебе потянутся, и который раз
с грустью понять, что этот путь не для тебя. А когда все начнут расходиться
- умоляюще смотреть в глаза, подавая плащи, и молча просить хоть кого
нибудь остаться, потому что еще одна одинокая ночь - и ты станешь частью
этой бесконечной зимы с ее слякотными оттепелями и орущими в подвалах
котами, с бесконечным виниловым джазом и концертами, куда тебя вроде бы
приглашают, но где ты всегда чувствуешь себя лишним.
"- Что такое расходный материал, Джонни?
- Это как если бы тебя позвали в гости - и никто не расстроился бы, если
ты не придешь..."
"- Джонни... Ты не расходный материал..."
Hе умирай, Коу, не умирай пожалуйста, хоть на этот раз, ведь не зря же я
