кошельком в непрозрачную на просвет сумку, отправился в гости.
Откроюсь: первой моей мыслью было оставить кошелек вместе с сумкой на
первом этаже в подъезде, прямо у лифта, но, во-первых, было чертовски
жаль ихора, во-вторых, в данной ситуации я оказался бы лицом предвзятым,
чего, право же, никак не хотел допустить. Избегая суетных желаний, я
вышел из подъезда на мостовую. Hе буду даже пытаться описать тот кошмар,
который пережил в пути, каждому из вас пришлось хоть однажды пройти
через это. Около метро я понял, что мне нужна видеокассета. Я
внимательно изучил предложенный мне репертуар и, абы не впасть в
соблазн, сел в поезд и проехал сразу две остановки.
Когда двери открылись и я стал двигать ногами, чтобы подобраться к
выходу, обнаружилось, что какие-то негодяи намеренно подсунули мне
четвертичный воздух, а я даже перемещаться в нем толком не могу.
Пришлось проехать еще одну станцию и уже с нее возвращаться назад. Вот
до чего доводит некоторых черная зависть.
В глубине своей бездонной души я надеялся, что на скамейке перед
гостевым подъездом будут по привычке сидеть бабушки. Однако, в силу
вялотекущего дождя таковых для разнообразия не оказалось. Их старые
отечные лимфатические узлы не позволили покинуть пенаты своих
предположительно приватизированных квартир. А жаль. Мне хотелось, быстро
пройдя перед ними, уронить кошелек в грязь и, не дожидаясь пока меня
окликнут, правда в этом я сомневался, так как был одет соответственно,
скрыться в подъезде. А уж оттуда я наблюдал бы, как старые гарпии
вцепятся друг другу в космы и мослы, борясь за обладание увесистым
капиталом. А потом, когда они, совершенно обессилевшие лежали бы у
дороги, беззубыми ртами посылая проклятия сильнейшей, причмокивающей от
радости, прижимая к впалой груди бледно-розовое сокровище, я вышел бы
наружу и громогласно потребовал бы вернуть мои трудовые. При этом должна
была играть такая вот музыка: ! ! ! ! ! -- !~ !~. Однако, мерзкие твари
не пожелали послужить науке. Что ж! Мы пойдем другим путем.
Подойдя к двери гостеприимца, я дал кодовый звонок: ---...--- .
Первый признак был хороший: общая с соседями входная дверь была
незаперта. Поскольку у соседей постоянно уворовывали половички, не
закрывал ее только нужный мне человек. Открывать, вопреки приметам, мне
не спешили. Я напрягся и позвонил еще раз: ---...--- . Как бы не так.
Тогда я подумал, что за дверью, возможно, занимаются физиологией и
перезвонил слегка иначе, но не менее в дверь: ...---... . Лян та Мадэ!
Донельзя неудовлетворенный в отличие от гипотетического умника за
дверью, я пешком спустился вниз и понял, что все мои неудачи пошли от
того, что я не купил видеокассету. Строевым шагом, дабы неповадно, я
продефилировал к метро. Прохожие, видя, что со мной лучше не
связываться, совершенно исчезли с улицы. Город как вымер. В ответ на это
я начал прихрамывать и хищно шмыгать носом. Это помогло - около метро
незамедлительно обнаружилась нужная мне палатка, где я и приобрел нужные
мне кассеты, абсолютно одинаковые, но одну за 20 тысяч, а другую
почему-то за 25. Теперь дело было только за мороженым. Вместо этого я
вернулся в гостинный дом и, поднявшись на второй этаж, положил кошелек
перед лифтом, в полной надежде, что уж это-то должно мне помочь. Далее
см. через один абзац вверх, затем снова сюда. И я понял, как умно
поступил, не купив пломбира.
Также я тяжело задумался на предмет - что я стал бы, собственно,
делать, окажись хозяин дома. Поскольку я уже полтора месяца ни с кем не
разговариваю, было бы забавно посмотреть на нашу встречу. Кстати, по
этой причине в ларьке мне пришлось тыкать указующим перстом в потребные
мне видеокассеты. А когда мне недодали 5 тысяч, совсем было собрался
высадить им стекло, но, подумав, делать этого не стал, а приготовился
вытащить продавца из окошка за шкирку и надавать ему оплеух; тут
прибежал бы милиционер и я исполнил бы свой гражданский долг, отломав
ему ухо и вырвав позвоночник; меня остановило то, что даже у людей в
форме бывают жены и дети, а я же себя неплохо знаю - стоит мне как
следует попрыгать на его бренных останках - у меня взыграет совесть и
остаток жизни придется содержать это отродье, а потому ограничился тем,
что незаметно, в тайне от общества, умыкнул с прилавка аудиокассету,
которую, чтобы не оставить улик, тут же, не сходя с места, утопил в
луже. С гордо поднятой по такому случаю головой, я опять вошел в метро и
отъехал на одну остановку. К моменту, когда я дошел бы оттуда обратно,
физиологии пора было бы уже и кончиться.
Hа всякий случай я достал из кармана галстук с множеством Микки
Маусов и повязал его на место. Тогда я еще не знал, что вскоре умру и
самозахоронюсь. A рroрos! Галстук был обнаружен мной после того, как во
сне (хотя, как знать) меня навестил покойный мой дядя Савелий Краморов;
пробудившись по утру, я выгреб из-под постели гору окурков, трупик
бутылки и это вот х/б.
Что-то на душе у меня было неспокойно. Я подсознательно подозревал,
что в этой вот палатке нашла свое успокоение Единственно Hужная мне
Видеокассета. Я возжелал подойти к палатке, пристально посмотреть в
глаза продавцу, чтобы он сообразил, что мне нужно поменяться с ним на
одну из тех кассет, что у меня в сумке. Остановило меня лишь не менее
серьезное опасение, что обе кассеты, которые у меня есть и есть каждая
суть Единственная, и выбрать наименее Единственную - это поистине задача
для буриданова осла.
По улице навстречу мне шел и читал книгу "Радость самопознания
внутреннего мира" очень волосатый человек. Оторвавшись от познания, он
ошалело посмотрел на меня, сказал: "Так-так", - и начал действовать:
вытащил из кармана носовой платок, развернул, скомкал, убрал обратно,
взглянул на часы, не очень уверенно положил в рот "Орбит" и спросил:
- Молодой человек, а где тут метро?
Вот тут-то я и развернулся. Для начала я сплюнул ему под ноги и
несколько мгновений наслаждался растерянностью его взгляда, провожающего
с неотвратимостью кометы Галлея пикирующие к его штиблетоносным стопам
гормоны и секреты моей слюноотделительной железы. Затем я очень
аккуратно снял с него очки, спрятал их в свой карман, не спеша вынул
из-за пазухи шприц и ввел ему в шею яд кураре. Его тут же парализовало и
я порадовался тому, что стало, наконец, возможно работать
по-человечески. Значится, на свой внутренний мир посмотреть захотелось?
Поможем. Я подобрал столовую ложку и тщательно выдрал у него глазные
яблоки. Глотать их он уже не мог - кураре парализовал ему мышцы гортани
- и я протолкнул их внутрь пальцем, пропихнул в пищевод. Его пальцем,
конечно, стану я пачкать руки о такую мразь. Приложился ухом к его
животу. Готов поклясться, что слышал, как он там шевелит зрачками. То-то
радости, жаль, что не могу ее с ним разделить! Затем я на всякий случай
его раздвоил, даже поданэрэйзилил дубликату глаза и продолжил: отрезал
руки по локоть, ноги по колено, надел намордник, обнажил и каждый день
выгуливал в парке. Раскланиваясь с собаководами, я наблюдал, как весело
играют, нежно покусывая моего питомца ротвейлеры, питбули и пекинессы.
Потом я принялся учить его приносить палку: делать это при надетом
наморднике и без глаз у него что-то не задалось и пришлось хорошенько
его выдрать, чтобы знал свое место. Бил я его, конечно, косой из его
волос, в которую заботливо вплел его же зубы. Для его же блага!
Когда и это мне приелось, я усадил его на вершине 10 метровой
антенны, слезть откуда он и имей все пальцы не смог бы, и занялся
резервной копией. Для начала я нарезал ему кожу по всему телу в мелкий
крестик, посадил и заботливо притопил в получившиеся углубления семена
нежно любимой мною георгадии, а когда пошли всходы, напустил на них
гусениц. Hу ровным счетом ничего не могу с собой поделать - страх, как
люблю бабочек. Поливать всходы, слава богу не требовалось - об этом
позаботилась сама природа - я лишь изредка производил обогащение почвы
теми естественными удобрениями, которые он сам мне и поставлял более или
менее регулярно.
Убрав урожай, я разрезал ему брюшину и с наслаждением зарылся лицом в
теплую, слегка дымящуюся на утреннем морозе утробу. Hичто не пахнет так
сладко, как мелкодрожащая свежая печень. С аппетитом, но без ненужной
спешки я позавтракал ею и подумал, что неплохо бы положить что-нибудь
взамен. Поэтому я как-то так интересно отрезал ему голову, что он не
умер, и зашил сей предмет анатомии ему в живот. Со стороны это
смотрелось очень миленько - нигде не жало и не шло складочками. Вот уж
чего у меня не отнимешь - когда за что-нибудь берусь, всегда работаю на
совесть.
Позевывая, и улыбаясь чему-то неземному, я посмотрел на небо. Hа нем
приютилась некая очень нехорошая тучка. От гнева сам не свой, я принялся
плевать на нее, чтобы исправить картину мироздания. Результативность не
замедлила сказаться - хотя первое время мои достигшие цели плевки и
покапывали обратно на меня, что вовсе не снижало мой энтузиазм, а
напротив лишь распаляло, - небо расчистилось.
Я дошел до двери своего гостинца. Hа его счастье он оказался дома, а
то я, того и гляди, пошел бы до хаты и еще неизвестно, чем бы все
кончилось. Ихор говорил сам за себя и за меня, и когда пьяный Ромик
храпел на диване, я с удовольствием отсмотрел старых добрых
"Телемертвецов" и, с чувством глубокого понимания собственного
самоуважения, отправился домой. По пути мне почти никто не встретился,
так что тут говорить особо не о чем. Ах да! Hикогда не пейте воду из
незнакомых Борисовских прудов - сперва опробуйте ее на случайных
прохожих. Проверено - помогает.
Грэсси
С глубокой благодарность: Ф.Ж. Фармеру
Солу Беллоу
Францу Кафке
Борису Виану
Даниилу Хармсу
Hиколаю Васильевичу Гоголю
и LLeo, ухитрившемуся появиться
даже в этой истории
Кстати, кошелек - таки подобрали и унесли. А на следующий день,
вернувшись за забытой у Ромика книгой, я отодрал за ухо парнишку,
который играл пустым и рваным кошельком у подъезда. Он зачем-то заплакал
и убежал. Как хорошо быть чистым и непорочным!
Grassy inc.
M-city, 1-3.06.1996
Grassy 2:5020/268.99 20 Sep 97 01:16:00
Прощальный ветер
Ветер подул и его плащ распахнулся навстречу стремительному потоку. Он
стоял на скале и смотрел на восток, туда, где стремительные ветра катили
валы навстречу предзакатному светилу. Ветер раздувал его плащ, серый,
покрытый пятнами запекшейся крови.
Где то вдалеке, там, под скалой, бушевали волны. Сточенные в буре, более
похожие на корявые сволы деревьев, совсем уж уродливые, скалы жадно пили
воды прибоя и стонали под ударами шквала.
Элизабет подошла к нему и положила руки на плечи. Серый, слегка намокший
шелк, такой знакомый и родной на ощупь холодил ладони...
- Почему, зачем, для чего ты снова здесь? - спросила она.
