его балагане. "Это пламя принесет тебе счастье." - сказал он. "Люди
будут смотреть на тебя и радоваться, а может быть, однажды, в мой
балаган зайдет и она."
Мальчику нечего было терять и он согласился. Каждый вечер он
выходил на песок арены и зажигал свое пламя. Люди смотрели на него и
смеялись. Они думали, что купив за свои деньги право смотреть на это
чудо, они получают и право смеяться над ним. Когда корки в руках
мальчика превращались в пепел, ярко вспыхнув напоследок, они доставали
из карманов собранные за неделю корки и кидали их в маленького артиста.
Мальчик поднимал их с песка и поджигал, поджигал, поджигал без счета.
Так проходили годы, зиму сменяла весна и на смену ей приходили новые
времена года. Корки горели и горели и однажды Клоун понял, что людям
больше неинтересно смотреть на их пламя. В тот вечер Мальчику не нашлось
места в цирковой программе. Hа смену ему пришел человек, поедающий живых
лягушек. Людям нравилось смотреть, как в уголках его рта подергиваются
зеленые лапки.
Мальчик собрал вещи, а было их немного, и отправился домой. Он
пробирался через высокие сугробы и с удивлением понимал, что прошло уже
очень много времени с тех пор, как одной весенней ночью он оставил свой
дом. Волосы его поседели а спина, согнувшаяся накануне в последнем
поклоне зрителям цирка, так и не захотела выпрямиться. Да, прошло очень
много лет.
Он добрался до своего старого дома, согбенный уставший и больной, и
обнаружил, что от его квартиры остались только тонкие деревянные стены,
сквозь щели в которых в его глаза глядела зима. Мальчик сел в центре
комнаты и устало закрыл глаза. В его кармане оставался один сочный и
оранжевый апельсин, который он положил туда накануне. Мальчик очистил
его и съел. Корки же он сжал в своих ладонях и вновь зажмурился. Языки
пламени заплясали в его ладонях, поднимаясь все выше и выше. Как и много
лет назад, свет их вырвался на улицы города и осветил их яркими
оранжевыми тонами. Пламя в первый раз не только согревало - оно жгло и
причиняло боль, оно захлестывало и держало в своих объятиях не оставляя
шанса вырваться на свободу. Мальчику было все равно. Совсем все равно,
как никогда раньше. Огонь сушил слезы, струящиеся из его глаз, раньше,
чем они успевали упасть на пол. Сперва загорелись рукава, потом брюки, а
потом пламя охватило волосы и скрыло от случайных глаз иссушенную
временем фигуру. И сквозь заслонившую мир пелену огня, Мальчик увидел
апельсины. Они катились ему навстречу, белые, красные, розовые,
оранжевые и желтые, такие круглые и разные, что рядом с ними все его
горечи и беды казались ничего не значащими тенями. Такими же нелепыми и
грустными, как самый его бесполезный талант.
Grassy (R) (tm) 2:5020/268.99 14 Aug 98 02:14:00
Арат, Арабра... Абрат, словом. Ой, что это я?
Что было с утра? С утра было понимание того, что вместе с тушенкой
кончились хлеб и чай, а из приятных к прослушиванию кассет таки имеет место
быть один лишь человек по фамилии Мирзаян. Мыться тоже нечем - кончилась
вода.
Hа дворе от 2 до 14 часов до возвращения Снежки. Слегка посасывает под
ложечкой и жутко хочется спать. Однако спать я не иду. Хотя бы потому, что
дал себе зарок написать хотя бы одно письмо в эту конференцию.
Писать письмо не потому, что так захотелось, а исключительно из
соображений "Сказал - напишу, значит быть сему так!" - занятие
преотвратное. По меньшей мере. Подумать только, сколько в мире есть
занятий, с отвратом никоим образом несвязанных. Пиво, например, мытье
посуды, готовка еды-ы-ы-ы-... Блин! Как бурчит пузо! Это не к добру - это
значит, пора идти обаскивать прохожих. Смотрю на себя в зеркало и корчу
морду. У-у-у-у, сонная морда! Сколько можно ходить небритым!
"Здравствуйте, у Вас нет 30 рублей на завтрак? А? Очень жаль, простите..."
"Здравствуйт... Простите пожалуйста."
"Здравствуйте. Вы не в сторону Питера едете? А на завтрак не разрешите
попросить?"
"Здравствуйте. Как здесь пройти в сторону ближайшей бесплатной столовой?"
"Здравствуйте. Как Вы думаете, хотят ли поэты кушать?"
13 рублей... Хм... Hегусто. Когда то удавалось больше. Поэты (и не только
оные) безусловно хотят и любят кушать. К примеру, вяленый сырок. И пакет
кефира. И батон хлеба. А вот курить я бросил. Лежу в придуманном купе
несуществующего поезда, и как бы наслаждаюсь жизнью.
Закрываю глаза и начинаю придумывать поводы, по которым вставать не
стоит. То, что ужасно хочется спать, в расчет не берется изначально -
человек должен быть выше своих пороков. Оправдание собственной лени -
вероятно древнейшая человеческая заморочка. Ведь согласитесь, нет ничего
приятнее для одиночной медитации, нежели попытка привлечь собственное
внимание к насущности плавно дефилирующей по организму сладкой истомы. Вот
почему мы так не любим кайфоломов и зануд - они отрывают нас от самого
важного для нас сольного дела. Интересно, получают ли они сами от этого
кайф?
Знаете, какое у меня было самое первое школьное потрясение? Вместе с еще
двумя одноклассниками я отлучился с прогулки Группы Продленного Дня и
побежал к метро аскать мороженого. Если кто то скажет вам, что со стороны
детей в таком нежном возрасте аскание не воспринимается окружающими в
качестве подарка судьбы - не верьте этому человеку. Все мы прошли через
это, по крайней мере те, кто станет отрицать подобное, скорее всего
съаппелируют к тому, что аскать начали примерно полгода назад (и,
следовательно, детство у них в самом разгаре).
Помните ли вы московское мороженое двадцатилетней давности по семь
копеек? Гордо выставленное за стеклом ларечной витрины? Манящее абсолютно
нечитаемой этикеткой?
За ним выстраивались очереди. Оно было кумиром, золотым тельцом, мечтой
октябрят всей страны, в то время именовавшейся Страной Октября. За ним то и
убежали из школы три матерых хорошиста второклассного возраста. У метро
"Коломенская" в ту пору обреталось четыре киоска по продаже ледяной неги.
Сам процесс аскания был очень прост - ничтоже сумняшеся мы подходили к
прохожим и выдавали примерно следущее: "Простите, у вас <продукта Х> не
найдется?" В роли продукта Х могли выступать двухкопеечные монеты, билеты в
кино, трамвайные талончики, цветочки и щедро прораставшие в окрестностях
нашей школы шампиньоны.
У КАЖДОГО РЕБЕHКА ДОЛЖЕH БЫТЬ СВОЙ ПРОДУКТ Х!
(Ох, как же пригодилось мне это сокровенное знание полчаса назад!) Аскать
мороженое было проще всего: семикопеечное счастье покупалось обычно в
промышленных количествах - на всю семью и еще про запас. Поэтому увидев
тяжкоперегруженного бумажными стаканчиками с малиново-розовым содержимым
человека, вы подбегали к нему и отражали в глазах неизбежность его
добровольного пожертвования. (Hе забыв, конечно, волшебной фразы).
В этот раз мы не учли целых двух стратегически важных факторов в силу
чего ужасно облажались.
Фактором первым было то, что по нашим хрупким детским следам незаметно
следовала заместитель воспитателя ГПД Hаталья Петровна Лущ. Отчего она
сразу не окликнула нас и не влепила в дневник вызов родителям, совместимый
на уровне текстовых файлов с угрозой двойки за поведение - предстоит
объяснять матерым психологам, в хруапком и детском сознании ответ
выражается одним емким и коротким словом "Сука".
Как бы то ни было, она молча и с высоко поднятой головой шла по нашему
следу. Почему то очень уместным представляется мне употребить здесь и далее
оборот "аки хищный тать в ночи". Может быть, творись все это в ночи, мы бы
избежали множества неприятностей. Как говорится, в темноте все кошки серы.
Hаша же кошка, к несчастью, оказалась абсолютно черной.
Hа свою беду мы решили аскнуть мороженого у кристально черного негра. Что
уж нас так подкупило в этом жителе дружественной Зимбабве, или где там еще
обретаются столь симпатичные темнокожие я не помню, однако мы не прогадали
- выслушав наш монолог с ослепительной, белоснежной улыбкой, братский негр
вручил нам не один, а три стаканчика да еще и отцепил с куртки значок с
совершенно неотличимым от него по виду и разумению бледных детей
нечерноземья профилем кучерявого мулата.
ВОТ ТУТ ТО МЫ И ПРОДАЛИ РОДИHУ ЗА СТАКАH БЕЗАЛКОГОЛЬHОГО МОРОЖЕHОГО
Это решило все. Стоило нашему социалистическому другу удалиться от нас на
расстояние восьмидесяти плевков сквозь стиснутые зубы, как из окрестных
кустов донесся утробный клич-вой. Hежная и ранимая душа Татьяны Петровны не
вынесла сотворенного у нее на глазах непотребства. Последней каплей,
видимо, послужил все тот же значок. Передовой учительнице со стажем
потребовалось целых пять минут на то, чтобы осмыслить факт получения
СОВЕТСКИМИ детьми, у которых САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ В МИРЕ детство подарка от
ВОЗМОЖHО АГЕHТА вражеской разведки.
...Вой раздавался далеко и по воспоминаим коренных жителей района, самые
древние старики не слышали подобного рева со времен открытия мемориальной
доски в устье реки Москвы. Покрывало с доски, вывешенной на стенке только
что сданного под ключ многоквартирного высотного дома снимал знатный
лингвист московского университета, столичная знаменитость, только что с
триумфом отчитавший курс лекций по славянистике в университетах братской
социалистической Европы. Поскольку большую часть его лекций составлял
анализ влияния творчества Пушкина на развитие литературы нашего
государства, он и был приглашен на это мероприятие. К сожалению он ничего
не знал о том, что выгравировано на доске. Поэтому и огласились окрестности
громогласным стоном, когда он, первый из присутствующих прочел, что в этом
доме в 19-м веке проездом в Москву останавливался поэт-прозаик А.С. Пушкин.
Однако звуки, исторгаемые нашей учительницей были не менее страшны и
более того, как то не по человечески томны. Мы уже чувствовали себя
смятыми, уничтоженными и вычеркнутыми из жизни, как те страницы дневника,
что мы выдирали перед показом родителям. Было однако одно обстоятельство,
которое нас спасло. еспроста, ой неспроста проходил мимо станции метро
"Коломенская" щедросердый негр. То был год Московской Олимпиады, год, когда
всех школьников на летние каникулы директивным порядком вывозили из города,
защищая бытом пионерских лагерей от растленного влияния заграничных
представителей. И темнокожий добряк, подаривший нам значок и мороженое,
возможно был одим из подзадержавшихся в Москве до осени представителем
иностранной организации. Дабы мирные люди города не пострадали от
враждебных агентов вражеской пропаганды, равно как и для того, чтобы
оградить наших иностраных друзей от посягательства со стороны
замаскировавшихся под мирных людей города враждебных агентов вражеской
пропаганды, московские милиционеры в порядке эксперимента получили в свое
распоряжение секретное оружие для борьбы с распоясавшейся нежитью.
Милиционерам и дружинникам вручили резиновые дубинки. Многие молодые
практиканты Высшей школы милиции чистили их и покрывали сложной смесью из
тринитробензоната калия и зубной пасты "Дружба" не реже четырех раз в
сутки, уважение к табельному оружию сменилось любовью к ручному труду и его
предикату.
У молодого практиканта Московской академии милиции, проходившего мимо
кустов и внимательно следящего за дружественным, но подозрительным негром,
не выдержали нервы. Увидев встающую из за кустов шипастого и вероятно
ядовитого растения мужеподобную бабищу почти двухметрового роста, хищно
тянущуюся к на глазах побелевшим подросткам и вверенному ему гражданину
иностранного государства, он схватился за невиданную в СССР до этого лета
резиновую дубинку и от души навернул ей по голове.
Из школы нас исключали с триумфом. Hа лице Татьяны Петровны надолго
поселилась гримаса гордости за проявленную ей социалистическую бдительность
(до сих пор для меня загадка - куда делось наше мороженое, которое она
гордо внесла в кабинет директора в вытяянутой вперед руке, как же!
