и преданностью искусству; я хочу пожить у вас и поработать с вашим театром. У
меня есть и блестящий режиссер, мой ученик Игоро, преданность делу которого,
пожалуй, превосходит даже мою. Но в эту минуту перед нами обоими стоит иная
задача. Мы не можем оставить нашего великого друга, Учителя И., за которым мы
сейчас следуем; но, если он разрешит нам, возвращаясь, мы останемся у вас в
оазисе и поработаем столько времени, сколько сам Учитель И. найдет нужным нас
здесь оставить.
Ясса подал знак к отъезду, и мы, сопровождаемые целой толпой людей, смотревших
на Бронского, как на Бога, отправились к мехари. Здесь мы увидели, что И. и
мистер Ольденкотт уже уехали. Станислав, который должен был ехать рядом с И.,
растерялся, увидев своего мехари одиноко стоявшим в тени пальм.
- Не волнуйтесь, друг, - ласково сказал Дартан. - И. распорядился, чтобы я помог
Вам догнать его. Я велел оседлать Вам моего, особенно быстроходного мехари и сам
довезу Вас до И. Не пройдет и часа, как Вы будете с И., а я возвращусь обратно.
Мехари же мой, имя которого Отчаянный, пусть станет Вашим. Он назван так по
некоторым своим озорным качествам. Но если он понял, что ему вручается забота о
жизни того, кого он несет на себе, он верностью своей будет стоек и тверд, до
последнего дыхания отстаивая всадника в опасности, и доставит порученного ему в
надежное или нужное место. Сейчас Отчаянный понял свою задачу. Он принесет Вас
целым и невредимым к нам обратно, хотя бы самому ему пришлось пасть мертвым у
моих ног. Садитесь, друг. На прощанье прочтите еще что-нибудь Вашей будущей
пастве.
Бронский сел на подведенного ему огромного мехари, Ясса набросил ему белый плащ
- и я увидел ожившей картину Беаты. Таким же блеском энтузиазма сверкало сейчас
лицо артиста, каким она изобразила его на своем полотне. На мгновение он как бы
призадумался, а затем... я даже не сразу понял, что он декламирует прощание с
народом римского вождя перед дальним и опасным походом. Речь его была так проста
и естественна, обращение к отдельным лицам и заветные прощальные слова звучали
так подходяще к случаю, что вернуло меня к действительности только последнее
обращение: "Римляне, вернусь ли я, или весть о гибели моей дойдет до вас, -
помните одно: я был верен вам, и не мне, но вам, отечеству будет принадлежать
вся слава, если я вернусь покрытый ею. Вы же живите без меня так, как будто
каждый день вы приносите богам клятву верности охранять мир внутри отечества,
как я иду завоевывать ему славу вовне. Прощайте, мир вам".
Это были последние слова Бронского. И как они были сказаны! Передо мной вырастал
Рим, я забыл, кто и что я, что я только Левушка "лови ворон", я был римским
гражданином, я возвращал клятву верности своему вождю. О, сила искусства, сила
сердца человека и его таланта, где же предел твоей мощи?!
Ясса тормошил меня, говоря, что пора ехать, что "остроглазая" совсем
рассердится. Я не мог сразу перескочить какой-то границы, с большим трудом влез
в самого себя, увидел вдали облако пыли, скрывавшее Бронского и Дартана, и
подошел к своему мехари, рядом с Андреевой.
Я приготовился выслушать ее недовольный выговор и был крайне поражен,
встретившись с ее огромными глазами, в которых еще сверкали слезы и выражение
которых было кроткое, умиленное, точно ей было пять лет.
- Понимаю Вас, Левушка, - ласково сказала она мне. - Как часто в жизни я
понимала свое ничтожество, встречаясь с силой истинного гения. Если бы я навеки
запомнила эти дни, этот миг особенно, я научилась бы действенному самообладанию.
Когда И. уехал, я разрывалась от нетерпения и досады на Вас и Бронского, на ваше
промедление. Сейчас я благословляю артиста. Сказанные им слова, сотни лет назад
написанные, мертвые, когда их читаешь, разрезали во мне моими же страстями
сотканные веревки и помогли мне раскрыть крылья - единственные крылья ученика,
если он хочет двигаться вперед: безоговорочное послушание.
Ничего больше не прибавила Наталья Владимировна, но я понял, что огонь гения
Станислава разбил в ней что-то, мешавшее ей достичь в себе гармонии. Еще раз, я
поразился, как разнообразны и неожиданны поводы, ведущие нас к раскрепощению. И
как неповторимы и долги пути каждого до того момента, пока борьба в самом себе
подведет сознание к такой степени гармонии, где озарение может проникнуть в
святая святых собственного сердца.
Мы не одни двинулись в путь. Довольно большая группа всадников и всадниц,
обитателей оазиса, на маленьких хорошеньких лошадках арабской породы окружила
нас, заявив, что проводят нас так далеко, как позволит "дедушка", то есть пока
они не встретят его возвращающимся после встречи Бронского с И.
Мне было забавно наблюдать, как мчались легкие лошадки, казавшиеся игрушечными
рядом с нашими мехари; как они отфыркивались от пыли и были к ней, казалось,
гораздо более восприимчивыми, чем сидевшие на них дамы, перекидывавшиеся словами
с нами и между собой.
Мы весело ехали версту за верстой. Я не ощущал усталости и немало удивлялся, что
всегда веселая и остроумная в каждом обществе Наталья Владимировна была на этот
раз очень серьезна, задумчива и молчалива. Не могу сказать, как долго мы ехали
по пустыне, но думаю, что проехали уже более трех часов. Я начал несколько
уставать и чувствовать жажду, как с нескольких сторон сразу раздались возгласы:
"Дедушка!"
Я положительно ничего не видел, что я мог бы принять за дедушку, особенно
учитывая размеры великана. Я видел один однородно блестевший песок. Но ехавшая
подле меня дама указала мне маленькое облачко пыли, которого без ее указания я
бы и не приметил. Я отнесся с недоверием к ее дальнозоркости, но через некоторое
время и сам стал различать в центре пыльного облачка, становившегося все больше,
смутный силуэт всадника. Мы ускорили аллюр и через непродолжительное время
окружили Рассула.
Еще раз попрощавшись с нами, он сказал, что в получасе езды И. ждет нас у одного
кочующего бедуинского племени в крошечном оазисе. Послав благословение нашему
пути, Дартан, окруженный своей семьей, продолжал свой путь домой.
Действительно, минут через сорок мы увидели маленький оазис и вскоре
благополучно соединилось с И. и его спутниками.
Снова волна новых впечатлений охватила меня. Я понимал речь этого полудикого
племени, чему очень обрадовался, впервые имея возможность применить к жизни один
из языков, выученных в Общине. Меня поразили бедность, грязь и полная
некультурность этого небольшого племени. Попав сразу в оазис Дартана, очутившись
в кусочке почти европейской цивилизации среди пустыни, я ожидал, что все,
встречаемое в ней, будет похоже на этот оазис. Сейчас мне стало ясно, сколько
труда должен был положить на свое дело Дартан и какую огромную поддержку и
помощь он, несомненно, получал от Али. Мне было странно, как возможна в
нескольких часах езды от Дартана такая тьма, в какой жило это полудикое племя.
Увидев И., разговаривавшего с кем-то, я подошел и прислушался к его разговору с
несколькими стариками, очевидно, вождями племени. Сначала мне показалось, что
они на что-то жалуются и в чем-то стараются оправдаться перед И. Но затем я
понял, что старики дают И. отчет в сумме израсходованных ими денег, объясняя ему
свои неудачи в тех начинаниях, которые он им рекомендовал.
- Неудачи ваши не оттого произошли, что вы применяли новые способы обработки
слоновой кости и пальмовых волокон, которые я вам указал. А только оттого, что
вы, делая по-новому, не до конца применяли новые способы. Вы все старались
соединить новое и старое; а я вам в самом начале говорил, что надо делать или
по-вашему - и тогда оставаться нищим бродячим племенем, - или осесть в оазисе, в
той его части, что отвел Дартан. Там надо было выстроить себе хижины и маленький
завод и стать зажиточным племенем. Посмотрите, как вас мало осталось. Неужели
вы, старейшие вожди, какими себя считаете, не понимаете, что все молодое и
лучшее у вас вымирает, потому что вы не умеете заботиться о подрастающем
поколении, а не потому, что судьба с ее неудачами преследует вас. Вы
утверждаете, что ваше новое поколение растет злым, не повинуется вам и разоряет
вас, нарушая солидарность вашего народа. А я утверждаю, что вы мало любите свой
народ и не заботитесь о его будущем. Ваша лень заставляет вас искать случаи
сбывать сырье, вместо того чтобы обрабатывать кость, делать из нее прекрасные
вещи, образцы которых я вам дал. Ваше молодое поколение не может больше жить в
той тьме и грязи, к каким привыкли вы. Я еще раз предупреждаю вас:
присоединитесь к оазису Дартана, или вы все вымрете. Когда я говорил с вами в
последний раз, я вам объяснял, что каждое племя может сохранить жизненность
только в том случае, если его кровь освежается притоками иной крови, имеющей в
себе зародыши главной силы к победе: мужества. Вы вялы, и мысль, которая
пробудилась у вашего молодого поколения, не видит перед собой пути, куда
направить энергию. А люди, не знающие, к чему приложить свою энергию,
прикладывают ее к ссорам и разврату. Вы говорили мне, что вы поняли
необходимость культуры для вашего племени. Но все это были одни слова, заботы о
людях вы не проявили. Не думайте, что небеса, которым вы учите молиться детей,
пошлют вам помощь, а вы будете, ожидая ее, бродить по пустыне и равнодушно
смотреть, как вымирает ваше юное поколение. Если вы любите свой народ -
действуйте, как я вам указал, и запомните: дважды вы получали зов и помощь от
меня. Дважды я вам указывал путь к труду и свету, и оба раза вы горячо уверяли
меня в своей готовности трудиться. И оба раза, истратив попусту время и деньги,
вы возвращались к своей первобытной лени и тьме. В последний раз я предупреждаю
вас: нельзя стоять на месте. Вы поняли, что вы не можете отъединяться от людей,
что в отъединении для вас гибель и смерть. Жизнь для вас возможна только в
единении с людьми, у которых вы можете научиться труду и найти защиту. Если и на
этот раз вы не послушаетесь моего совета, первая же буря в пустыне погребет вас,
так как вы слишком малочисленны, чтобы защититься от нее. Прощайте. Не ищите
оправдания себе. Вы взялись вести свой народ, а никакой любви к нему в вас нет.
Вы стараетесь только обмануть самих себя, уверяя меня, что новые способы не
подходят в пустыне. Вы не подходите к новым способам, так как не видите ясно
черед собой русла, куда должна вливаться новая сила вашего потомства. Гибель
молодых лежит на вас и ни на ком больше. Ответ за них вы будете держать, так как
нет Бога, карающего ваше племя, а есть только ваши лень, отсутствие забот и
любви. Не нужна великая наука, чтобы действовать правильно для пользы и счастья
своего народа. Но нужна великая любовь, которая учит беречь человека. Не Бог, а
вы поставлены беречь своих людей. Не старайтесь сбросить с себя ответ на Бога.
Только тот может видеть Бога в небесах, кто научился видеть и любить Его в
человеке. Помните, что я сказал вам сейчас, и не ждите помощи извне. Только в
себе найдите любовь. Любовь ваша родит энергию, а энергия откроет вам новый путь
труда. Трудясь, найдете вновь здоровье.
И. повернулся к своему мехари, велел нам всем садиться, и через несколько минут
мы были снова среди пустыни. На этот раз все мое внимание сосредоточилось внутри
меня. Я смотрел в свое сердце и, казалось мне, сам читал в нем свои промахи и
видел разрывы внимания, когда целые куски жизни, а не маленькие мгновения ее
проходили в пустоте.
Среди мыслей и слов, подобранных мною за эту ночь, наиболее сильное впечатление
произвели на меня прощальные слова Франциска, обращенные к нам с Бронским, о
дальней Общине, о бездне страдания и отчаяния людей, перед которыми муки бедных
карликов в трапезной он считал пустяком. Кто же жил в дальней Общине? И почему
люди могли впасть в такое море страдания? Этот вопрос неустанно звучал в моем
сердце, я старался выбросить из него все личное и думать только, как пронести в
себе чистый храм в тот кусочек мира, где собрано столько страдания.
