товарищей, несчастный человек. Ты обвиняешь самых кротких детей и их друга,
которых ты обокрал, у которых ты отнял их кукол и сломал игрушки. Они на тебя
мне не пожаловались, а ты в благодарность за это их же еще и оболгал?
- Кто тебе сказал, что это я взял их дурацкие игрушки? Это вот те мальчишки,
обыщи их кровати, там все и найдешь.
Обвиненные уродом два мальчика лет восьми-девяти, были оскорблены и готовы уже
заплакать, как Франциск протянул им руку, улыбнулся и поставил их подле себя.
Точно так же он подозвал и обвиненного милого карлика с его детьми, которые со
счастливыми лицами уселись у его ног.
Возле злого урода сгруппировались пять таких же уродливых карликов, как он сам,
и говоривший вначале Франциску от себя лично урод теперь крикнул еще более
вызывающим тоном:
- Чего ты нас здесь держишь? Мы здесь, в твоем вонючем царстве, жить не хотим.
Мы хотим опять в свое, откуда ты нас забрал, хотим к себе, на волю, к нашим
совам и змеям. Нам надоели твои противные цветы и все твои притворщики. Выпусти
нас на волю, наши хозяева уже три раза нас звали, а мы все не можем уйти отсюда.
- Кто же вас здесь держит? Здесь нет ни запоров, ни оград, ни злых сторожей. Вы
все можете идти, куда только хотите. Я сегодня же отправлю вас к вашим хозяевам
в тот дальний лес, где вас сторожат змеи и совы.
Не успел Франциск договорить своих последних слов, как все пять карликов,
группировавшиеся вокруг буяна, бросились прочь от него с ужасными воплями, моля
Франциска не отправлять их, обещая больше никогда не лгать, не воровать и не
лениться. Для меня было ясно, что и сам злодей перетрусил, но озорное упрямство
завело его так далеко, что отступать он уже не хотел.
- Хвастаешь всех отправить, хватит ли у тебя умения меня одного отправить? -
точно вызывая Франциска на бой, орал буян.
- Нет, несчастный, бедненький дружок. Я не одного тебя отправлю, но вместе с
твоим приятелем, приказания которого ты так охотно выполняешь. Выйди сюда,
трусишка, прячущийся за чужую спину, - сказал Франциск; как мне показалось,
куда-то в пространство. - Повинуйся немедленно, - и на этих словах голос его
напомнил мне звенящие мечи Ананды.
Из-под стола в противоположном конце комнаты вылез карлик, страшнее которого
нельзя было себе вообразить живое человеческое существо. Да и был ли он
человеком, решить было трудно. Он скорее походил на ужасную собаку, по ошибке
природы ходящую на двух ногах.
Чудовищной величины брови нависали над маленькими кроваво-красными глазами.
Огромная всклокоченная борода и усы закрывали все лицо и рот почти до ушей.
Вдобавок и уши-то были огромны и по-собачьи свисали вниз.
Меня поразило, что дети совершенно не боялись урода, но карлики трепетали и
прятались за Франциска. Оставался только буян, похожий сейчас на снежную бабу,
истаявшую на солнце, так с него скатились его озорство и наглость.
Маленькое чудовище приближалось медленно и точно приказывало своим ногам бежать
обратно, а взгляд Франциска заставлял ставить грубую ногу вперед. Адская злоба и
ненависть сверкнули в его глазах, когда он проходил мимо своего приятеля. Он
вытянул руку и хотел ударить его по голове, но Франциск сделал едва заметное
движение рукой, и вся сила удара пришлась по собственной голове страшного урода.
Взвыв от боли, он хотел кинуться на Франциска и приготовился ударить его головой
в живот, но в тот же миг лежал на полу, разбив свой нос в кровь.
- Бедный ты, бедный, жаль мне тебя очень. Но ничего больше сделать для тебя я не
могу. Бери своего приятеля, который предпочел служить тебе, а не мне, и иди с
ним к своим хозяевам.
На лице первого забияки мелькнуло нечто вроде ужаса, но через момент он
оправился и заорал:
- Как это ты нас отправишь отсюда, когда сам не знаешь дороги? Да и мы желаем
ехать в другое место, а вовсе
не к прежним хозяевам. Мы желаем ехать в пещеры, к свободному племени.
- Вы оба поедете туда, откуда я вас взял. Я ведь брать вас не хотел. Вы умоляли
меня вас спасти, говорили, что замучены, что вам грозит смерть. Я видел вашу
ложь, но думал, что Свет, в который вас привезу, поможет вам пробудиться. Ваши
товарищи все стали добрыми, только вы двое не смогли освободиться от демонов
злобы. Много бы отдал я, чтобы спасти вас от ужасов вашего существования, но
насильно никого освободить от его цепей нельзя. Вы не дети. На вашей совести не
один десяток загубленных жизней. И несмотря ни на что, Милосердие предоставило
вам все возможности пройти в радостное существование. Вы же и здесь не могли
жить без лжи, измен и предательства. Все невинное, что здесь общалось с вами, не
боялось вас, потому что в них самих не было и намеков того зла, что живет в вас.
И вы были бессильны перед ними. И сейчас все эти маленькие люди бесстрашно
молятся за вас, посылая вам свою посильную помощь и защиту. Боятся вас, прячутся
за мою спину от вас только те, кого зло касалось, ибо сердца их носили в себе
зло и притягивали к себе зло ваше. Учтите это. Быть может, урок бесстрашия детей
пред вами поможет вам в вашей жизни у ваших злых хозяев. Не будьте трусами, и
жизнь для вас будет легче. Не просите меня еще раз оставить вас здесь. Вы уже
дважды обещали мне, что будете бороться со своими склонностями ко лжи, воровству
и предательству. Сегодня должен был совершиться ваш третий заговор, вы решились
даже посягнуть на мою святыню и, когда вам это не удалось, обокрали детей и
сестер, где и как могли. Единственное и последнее милосердие я могу оказать вам:
когда вам будет невмоготу, назовите имя мое и защищайтесь моим образом от ваших
врагов. Вызывайте в памяти мой образ, и, если в сердце вашем не будет лицемерия,
а будет оно полно чистой мольбы ко мне, вы увидите, как образ мой встанет между
вами и вашим врагом, и все его усилия причинить вам вред будут напрасны. Это
все, что я могу еще для вас сделать. И все ваши мольбы, которые я вижу, будут
напрасны. Всему есть мера - вы исчерпали Милосердие. Отойдите к окну и ждите
там, пока настанет ваш час и вас посадят на тех же мехари, на которых я привез
вас сюда.
Франциск повернулся к жавшимся вокруг него карликам, так недавно воинственно
группировавшимся вокруг урода, и сказал:
- Вы слышали слова мои: "Всему есть мера". Будьте осторожны и бдительны, чтобы
не исчерпать Милосердия. Будьте внимательны, когда сближаетесь с людьми, так как
каждый из вас знает, сколько раз в жизни он был предателем, сколько раз давал
себе и другим слово - нести всю верность в своих делах и встречах и сколько раз
эта верность оказывалась пылью, которую уносит легчайший ветерок. Идите к своим
делам. Еще раз поблагодарите Жизнь за свет и мир, в которых живете. Еще раз
убедитесь, как трусливость свойственна лицемерам, а бесстрашие живет всегда в
чистом и правдивом сердце.
Отпустив повеселевших и успокоившихся карликов, Франциск благословил детей,
помог некоторым из них встать с коленей, перецеловал наиболее маленьких и сказал
им:
- Запомните, как сегодня вы видели, что вор, укравший ваши игрушки, сам себя
наказал, ударив себя же по голове собственной вороватой рукою. Всю жизнь помните
это время и это зрелище и всегда знайте: чужое добро ничего, кроме зла, вам не
принесет. Любите друг друга, прощайте друг другу, не доносите друг на друга.
Помогайте друг другу во всех тяжелых вещах, старайтесь облегчить каждому его
тяжесть дня, и радость будет жить в ваших днях.
Отпустив всех детей и карликов, кроме двух, которым он велел раньше ждать себя,
Франциск оставил нас в трапезной вместе с сестрами и братьями ждать его
возвращения. Он вышел один.
Мы с Бронским сели на скамью, откуда нам были хорошо видны оба маленьких
преступника. Какая это была жуткая пара! Где угодно, в любой кунсткамере, я не
мог ожидать подобного отчаяния, какое лежало на этих двух лицах, если это слово
можно было применить к этим двум ужасным маскам-пугалам.
Озорник сел на пол, обхватив свою голову руками, он тихо выл и раскачивался,
выл, как собака по покойнику. Злющий же метал молнии из глаз; полный ненависти,
он делал попытки рукой или ногой ударить своего врага, недавнего приятеля, но
каждый раз наносил удары себе самому, что его приводило в совершенное
неистовство.
Наконец, потеряв всякое самообладание, он стал буквально бешеным, схватил со
стола нож, которым резали в трапезной хлеб, и со всей силы ударил карлика в
спину. Но нож скользнул по спине, не причинив карлику вреда, и врезался в
собственный сапог поскользнувшегося злодея, разрезал его безобразную, огромную
обувь и впился в пол. Сколько ни пытался злодей вытащить нож, все его усилия
были напрасны, нож сидел плотно в полу.
Этой сценой были потрясены все присутствовавшие, кроме все так же продолжавшего
выть и раскачиваться первого карлика. Он, казалось, никого и ничего не замечал,
кроме своего горя.
- Посмотрите, Левушка, какой ужас. Злодей не нож старятся высвободить, а он руки
своей не может оторвать от ножа, точно невидимая сила гнет его всего к земле.
Это приводит его не только в бешенство, но и в неистовый ужас, - шепнул мне
Бронский.
Я пригляделся к действиям злодея и действительно заметил, что он прилагает все
усилия, чтобы оторваться от ножа. Разогнуться он никак не мог и наконец с воем
упал на пол, колотя ногами.
На этом месте представления дверь открылась и вошел Франциск. Раскачивавшийся и
вывший карлик мгновенно перестал и раскачиваться и выть, встал и робко заковылял
через всю комнату к Франциску.
- Я понял, все понял, святой отец, я знал и раньше, что ты святой, но уж очень я
был зол на тебя. Теперь уж совсем знаю, что ты святой, а я пропал. Сейчас ты
защитил меня, - он указал на нож и валявшегося на полу карлика. - Там, - он
махнул рукой куда-то в пространство, - меня никто не спасет. Я пропал. Вот
возьми, это дал мне старик, которому ты велел учить меня грамоте. Он мне надел,
сказал, что это крест и он спасет меня от беды. Да, видишь сам, не спас. Пришла
беда, и не спас, - почти прошептал несчастный.
Он был истинно, глубоко жалок, и у меня даже слеза была готова скатиться из
глаз.
- Меня не спас этот амулет, он, наверное, не для злых сделан. Он для добрых - ты
добрый, возьми, спасет, - совал он своими дрожащими ручонками крест в прекрасную
руку Франциска. - Ах, мне бы амулет для злых: змею с глазом, тогда бы я не
пропал, она бы защитила. Но тот амулет дорогой, его мне не достать. Пропал я.
Прости, если можешь. Понял я, о чем ты говорил про верность. Только уж поздно
теперь, все равно там убьет, если здесь не убил, - снова показал он на лежавшего
на полу злодея.
- Бедный брат мой, - тихо сказал Франциск, так нежно, ласково, столько
нечеловеческой доброты и любви было в его словах, что слезы покатились по моим
щекам, я готов был броситься к ногам Франциска и молить его о пощаде карлику. -
Не один ты виноват, что жизнь здесь оказалась трудной для тебя, - чуть помолчав,
продолжал Франциск. - Я не устоял против твоих молений и взял тебя сюда, хотя
видел, что ты еще не готов. И всю твою вину я беру на себя. Вот тебе тот амулет,
о котором мечтаешь. Но не думай, что то амулет злых. Это амулет Великой Любви,
которая посылает его тебе в помощь и спасение. Если будешь носить его на руке и
будешь чист сердцем, ни один злой не сможет ни ударить тебя, ни подчинить твою
волю злу. Но для этого ты должен помнить обо мне, оставаться мне верным. И если
будешь верен, я часто буду тебе помогать в твои тяжелые минуты. Три вещи ты
должен помнить:
Ничего ни у кого не воровать.
Стараться всюду пролить мир, неся мой образ в сердце.
Не только не убивать людей, но и никогда не бить ни людей, ни животных.
Тогда мой браслет защитит тебя. Если проживешь, как я сказал тебе сейчас, не
только увидишь меня, но и вернешься ко мне.
Франциск вынул из кармана красный платок, развернул его и вынул из него
прелестный детский браслет, изображавший змею, кусавшую собственный хвост. В
голове змеи сверкал крупный рубин. Франциск надел браслет карлику на руку, и
пределов его счастью не было. Он целовал ноги Франциска, льнул к его рукам,
