борьбы со злом - вам надо быть уже во всеоружии, чтобы с этой стороны не думать
о себе, а только о деле Того, Кем вы посланы к людям... Кушайте же все, что
перед каждым из вас стоит. Переоденьтесь в рабочие костюмы, и отправимся все на
новые аллеи. Там распределимся по рабочим бригадам я начнем строить новые здания
по методу и способу, полученным Грегором, Василионом и Игоро. Я подаю вам
пример, - закончил И., улыбаясь и придвигая к себе чашку с молоком и хлеб с
медом.
Несмотря на то, что я очень спешил проглотить свое молоко и хлеб, чтобы поскорее
пойти в аллею и начать ой первый - и такой божественный - труд Земле, я все же
не терял время на одну еду и пристально наблюдал лица моих товарищей.
Эти лица меня удивили. Сам я чувствовал себя необыкновенно легко и просто. И
легкость моего нового существования все возрастала. Я весь сиял счастьем начать
строить здесь часовню Радости и сознавал, что мое внутреннее сияние ярко
отражается на моем лице.
Первым бросилось мне в глаза лицо Грегора. Оно было сосредоточенно, почти
озабочено. И я понял, что дух его занимает сейчас какая-то иная творческая
задача, к которой он, внешне занятый делами оазиса, внутренне готовился.
Наталья Владимировна, недавно горячо обсуждавшая проект своей лаборатории, с
первыми словами И. как-то особенно притихла, точно собирала силы для постройки
защитного круга себе и каждому встречному, желая уже в нем покинуть столовую.
Ольденкотт хранил, как всегда, свое благородное, детски спокойное выражение
доброты и мира. Ему незачем было думать о том, чтобы пролить свой мир и свет
кому-либо. Он именно ими и был сам, светил и грел, не думая о том, ибо жить
иначе он не умел и не мог.
Игоро весь горел такой силой внутреннего огня и темперамента, что едва мог
заставить себя сделать несколько глотков молока. Если бы не его чрезвычайная
дисциплина и преклонение перед И., он вскочил бы из-за стола и помчался в свою
аллею.
Бронский, новый, молодой красавец Бронский, был также мыслями не в оазисе. Над
его головой я ясно видел движущиеся картины его богатейшей фантазии, в которой
уже жили целые сцены новых постановок, и я узнавал отдельные фигуры жителей
оазиса Дартана.
На всех лицах читались рои новых вопросов вновь зарождающейся жизни, и дух
каждого дрожал и напрягался по-своему, ожидая первой счастливой минуты
вступления в указанный труд и встречи в нем с живыми людьми. Во всех сердцах
лежала одна забота: оказаться достойным данного поручения.
Один только Василион - почти тот же по внешности, но окрепший, как зрелый дуб, -
сохранял на своем лице то дивное выражение восторга и счастья, которое я на нем
увидел в первую минуту знакомства, когда невидимый им Раданда привел меня в дом
братьев. Точь-в-точь то же выражение ликующей любви лежало на нем, как в тот
миг, когда он держал в руках обворожительный цветок. Это было не то выражение
Василиона-певца, который забыл о Земле и пел оторванному от нее Богу. Нет, это
было лицо восхищенного садовника, знающего, какие цветы может родить Земля для
счастья людей, и в какие розы могут превращаться сердца людей, если садовник
живет на Земле - священном храме труда Бога.
Да, этот человек уже жил и действовал в священном Храме-Земле. Он уже не имел
вопросов, как начать - он знал, он начал, он был не только в глубоком
спокойствии, он уже сотрудничал с Тем, Кто его послал.
И. окинул всех нас, таких бесконечно разных, своими всепонимающими глазами,
улыбнулся, точно хотел сказать, что иначе и быть не может, как у каждого
по-разному, и предложил всем отправиться переодеваться в рабочие костюмы,
приготовленные, конечно, Яссой.
- Ясса, миленький Ясса, ну мыслимо ли существовать на свете без тебя? - сказал я
моему другу-няньке, добровольно занявшему при мне снова эту позицию.
- Смотри, Левушка, будешь так благодарить меня за каждый пустяк, вот и получишь
меня в вечные спутники, - ответил он мне, улыбаясь.
- О, иметь тебя всегда рядом?! Было бы для меня довольно незаслуженным счастьем!
- ответил я. И через минуту благодаря его помощи мы были первыми на крылечке,
куда быстро спускались все обитатели, каждый по-своему оправляемый Яссой.
Вскоре присоединился к нам И., и мы отправились к новым аллеям. Путь на этот раз
был гораздо короче, так как И. вел нас через центральную часть оазиса. По дороге
мы подбирали уже ожидавшие нас группы туземцев, и И. сразу же распределял их,
прикрепляя к каждому из нас то или иное число людей. К концу пути у меня, как и
у других, образовалась довольно большая рабочая бригада. Все мы рассеялись по
своим аллеям, получив от И. и Грегора определенные первые задания по
выравниванию площадок и рытью глубоких канав для фундамента.
И., отдав распоряжения, остался со мной. Через несколько минут на готовой уже
площадке начались работы по закладке фундамента. Я еще никогда не видел, как
строилось какое-либо здание, и все меня поражало. Глубочайшие рвы рылись
специальными машинами, выбрасывавшими песок целыми горами. Тут же эти горы
свозились на верблюдах и осликах к заводу, а оттуда привозились и складывались
огромные глыбы стекла вместо обычного камня для фундамента. Я понял, что столь
глубокий фундамент закладывался для борьбы с бурями.
Работа кипела. Казалось, что просто по-сказочному быстро вырастает прочное
основание часовни. Не только для самой часовни, но и для лесенки закладывался
такой же глубочайший фундамент. Во многих стеклянных плитах я заметил заранее
проделанные отверстия для будущих балок. Постепенно, по ходу работы, я понимал,
что И. весь год нашего отсутствия наставлял жителей оазиса через мать Анну в
подготовке материалов - по ведомому ему одному плану - для воздвижения всех
зданий, которые каждый из нас, якобы от своего имени, должен был оставить в
оазисе.
И еще раз я увидел необъятность знаний и труда И.! И еще раз преклонился перед
этим человеком! И не только это понял я еще раз - я понял свое скромное место во
Вселенной! Я думал, что мне пришла идея выстроить в оазисе матери Анны часовню
Звучащей Радости; и понял теперь на опыте дня, что я был только тем видимым
орудием, через которое Великая Жизнь давала знак Своего невидимого милосердия
заслужившим его людям. И., бывший истинным строителем часовни, внешне отходил в
тень, выставлял мое имя для благодарной памяти оазиса! И эта тень - величие
могучего, не нуждавшегося больше в благодарности людей духа - открыла моему
сознанию всю мою слабость: я еще нуждался в подкреплении благодарных сердец, в
их благословении в этой часовне, чтобы выполнить свои задания. И, чтобы получить
эту помощь от молящихся здесь, я должен был иметь только полную чистоту и
самоотвержение сердца.
Когда я тащил лестницу в лаборатории Владыки, Великий признал их во мне. Ныне
вторично, войдя в труд земного дня, я получал это признание...
- Левушка, силач, если ты будешь беречь свои силы и отдыхать в самые нужные
моменты, - услышал я голос Яссы, - мы никогда многого не достигнем. Ну-ка
поддержи подъемный кран и давай укладывать самые огромные кубы.
Я очнулся от своих размышлений и снова принялся за работу с еще большим
благоговением. Еще ни разу не видел я так близко и четко огромности И. Сегодня
сердце мое точно раскололось на две части, вроде его башни, и все в мире
представилось мне живущим двойной жизнью: земли и неба. Все, без исключения,
были тенью, отражением Вечного. Но только некоторым суждено было это понять в ту
короткую минуту, которая зовется воплощением...
Работа шла до такой степени быстро, легко и просто, что, когда раздался сигнал к
обеду, никому не верилось, что уже прошло так много часов упорного труда. Я был
совершенно свеж и бодр. Ни в каком отдыхе я не нуждался и с удивлением заметил,
что лица моих сотрудников носили следы утомления от труда и палящего зноя.
И., оставлявший на время нашу аллею и поспевавший руководить всем и везде,
возвратясь к нам, похвалил всех за отличную работу и немедленно отпустил
туземцев, приказав им выйти вновь сюда на работу через два часа.
Когда мы остались втроем с Яссой, И. велел нам выровнять кое-где глыбы и идти с
ним на завод. Здесь мы встретились с ожидавшими нас Грегором и Василионом. И.
подвел, нас к небольшому по сравнению с заводом зданию, и тут все мы пришли в
полное изумление. Дивные резные плиты для часовни и лестницы лежали в полном
порядке, а под тяжелым чехлом возвышалась фигура, в значении которой никто из
нас не сомневался.
- Это труд Общины Раданды, - сказал нам И. - Вы не знали, что этот великий
старец еще и чудесный скульптор. Только он сделал статую белой и все цветы
белыми. Нам придется выполнить труднейшую работу расцвечивания статуи. Василион
знает теперь тайну новых красок и методов этого векового искусства. Погрузим
сейчас несколько балок и плит и сделаем основание, на которое будут продолжать
укладывать сложный рисунок лестничных ступеней наши помощники.
Вскоре целый груженый караван из пяти тележек, влекомых верблюдами, потянулся к
месту постройки часовни. Неоднократно проделали мы этот путь, и, когда наши
сотрудники, отдохнув после обеда, возвратились, самое основание здания было
готово. Им пришлось только недоуменно развести руками перед темпами нашей
"волшебной" работы, как они выражались, и продолжать начатую нами постройку. До
вечера, отказавшись от полдника - как называлась в оазисе промежуточная еда
между обедом и ужином, - трудились туземцы с нами и готовы были и от ужина
отказаться, только бы не расставаться с И., к которому они привязывались все
больше, не по часам, а по минутам.
Повинуясь приказанию своего высокого руководителя, и туземцы, и мы покинули
место стройки. И. обещал прийти в новый зал со всеми нами, как только кончится
ужин, сказав, что будет ужинать в нашем домике, чтобы дать указания всем
руководящим работами на завтрашний день. Хотя до некоторой степени и огорченные
отсутствием И. на их ужине, наши милые сотрудники ушли весело, заверяя И., что
поужинают в один миг и будут его ждать, ждать, ждать...
Собравшись в нашей маленькой столовой к ужину, мы ожидали И., против обыкновения
несколько задержавшегося. Обмениваясь впечатлениями с теми из друзей, кого я не
видел в течение рабочего дня, я не без удивления узнал, что для всех
предназначенных новых зданий в оазисе материалы были заготовлены в Общине
Раданды. Все, имевшее скульптурную и художественную обработку, было целиком
прислано оттуда. Лишь грубые глыбы для фундамента были заготовлены в оазисе,
причем цели и смысла их работы мать Анна не открывала своим подопечным.
Не менее поразило меня сообщение Андреевой и Ольденкотта, что они получили от
своих Учителей-Владык: одна - огромное количество ящиков с приборами и
всевозможным оборудованием для химической лаборатории, другой - целый магазин
книг. Игоро получил несколько огромных ларей для будущей обсерватории и обещание
прислать трех ученых помощников от своего Владыки-Учителя.
Мы не замечали времени, обмениваясь своими важными новостями, а оно шло - и И.
все не было. Внезапно послышались его быстрые, легкие шаги, дверь бесшумно
открылась, и в комнату вошел... богоподобный И.
Он был в белой, шитой золотом одежде, в руках его была знакомая нам тоненькая
палочка и небольшая чаша с горевшим в ней оранжевым огнем. Я не мог оторвать
взгляда от его чудесного лица, в котором в эту минуту не было ничего
человеческого и светился один чистый, радостный дух. Безоблачное счастье лежало
на всем облике И., и своим выражением он напоминал тот портрет Мории, что я
видел в изголовье дивана в лаборатории, в комнате моего Владыки-Учителя. Окинув
всех нас сияющим взглядом, И. сказал:
- Вы ждали меня к трапезе, друзья и дети мои. Но не единым хлебом жив человек. Я
принес вам великий Свет Жизни, который мы с вами положим в углубление основания
часовни. Пойдемте все туда и принесем вместе с даром неба все то самое чистое,
самое высокое и мирное из наших сердец, что только способен каждый вылить в
своей благословляющей всю Жизнь молитве. Молясь, вылейте в этот Огонь -
вещественный знак невещественного присутствия и сотрудничества с нами Великого
