не хватает сил бороться с нашими родными, которые не позволяют нам вливаться в
жизнь Общины, а работать таясь нам очень тяжело. Мы много раз хотели прийти к
тебе, открыться тебе. Но не хватало мужества. Мы боялись, что ты отвергнешь нас,
и тогда наша жизнь в семье станет нестерпимой.
Это говорил юноша с кротким и болезненным лицом, боязливо оглядываясь назад и
подходя к Раданде. Ему, очевидно, хотелось еще ближе подойти и спрятаться за
Раданду, но он не смел.
- Так, так, все я знаю, дети мои, не может быть тайн в Общине. Работали вы
хорошо, и я не мешал вам. Пока же вы сами не преодолели страха и не заговорили,
не мог я ответить вам. Идите, идите, становитесь за мной, никто вас не тронет.
Раданда пропустил людей в глубь нашего кольца. Увидев такой результат речи
юноши, еще десять фигур бросились к Раданде, и он, молча и улыбаясь, впустил и
их в наше кольцо.
- Так, так, вот и произошло отделение козлищ от овец, - покачивая головой и
ласково глядя на хмурых, сбившихся в кучу у окон возле Анитры людей, сказал
старец. - Что же вы молчите? Неужели, дети мои, не найдете ласковых слов, в
которых поручите мне выпросить для вас у Учителя И. оправдание и извинение?
- Какие слова нам тебе сказать? - грубо выкрикнул Деметро. - Ты ведь сам
первопричина той розни, что пошла в наших семьях. Почему ты так вознес Грегора и
Василиона? Почему у тебя первый человек всегда Ясса? Почему ты Яссу и Зейхеда
отправил давным-давно отсюда? А нас держишь, точно рабов? Мы расскажем завтра
Учителю И. о твоей возмутительной несправедливости в оценке каждого из нас. Ты
не мог не видеть восхитительных картин моей мастерской, конечно. Но оценка им,
как и труду моему, с твоей стороны - нуль. Ты оскорбил самолюбие в каждом из
нас. Ты подговаривал Дартана и представлял его глазам нас в том свете, как тебе
хотелось.
- Бедный, бедный Деметро, истинно, глаза твои видят, что могут видеть. Да будет
Великая Мать милосердна к тебе и к тем, кто с тобою, - тихо сказал Раданда. Он
перекрестил широким крестом всю комнату и ласково прибавил: - Помоги вам Бог
завтра. Я буду молить Великую Мать о вас.
Повернувшись лицом к нам, Раданда жестом велел нам выходить. Сзади нас
послышался шум какой-то борьбы, я оглянулся и увидел, что Рамза задерживает
вырывавшуюся из его рук Анитру. Несколько времени назад ее надменное лицо было
не особенно приятным, но в красоте ей отказать было нельзя. Сейчас оно от
охватившего ее бешенства стало безобразным. Вдобавок к этой перемене с ее головы
со звоном выпал высокий и тяжелый золотой гребень, поддерживавший косы,
фальшивые, длинные, змеями скатившиеся на пол. Кое-где послышались злые смешки,
но сама Анитра уже ничего не замечала и, вырываясь как кошка, кричала:
- Верни сейчас девчонку! Я тебе не рабыня! Как смеешь уводить мужа и дочь? По
твоим глупым правилам прислуги иметь нельзя, так не воображаешь ли ты, что я
сама буду убирать дом и заниматься стряпней? Не отдам я тебе их, несчастный
старик.
Раданда остановился. Он глубоко вздохнул.
- Тебе, Анитра, как и всем вам, были созданы здесь и в оазисе Дартана наилучшие
условия для полного раскрепощения от всякого добавочного труда. И пища, и уход
за жильем, и сами жилища - все было предоставлено вам. Все свое время вы могли
отдавать любому творческому труду. Дело не в моих умных или глупых запретах, а в
готовности каждого человека к раскрепощению, к пониманию, что есть временное и
условное, то сгинет, а что останется с человеком во всех его обстоятельствах. В
любой, дорогая, форме социального положения можно быть закрепощенным или
свободным, если сам живешь в страстях. Тот, кого не треплют гордость, зависть и
самолюбие, как злая лихорадка, всегда сумеет внести мир в свое окружение.
Вспомни, бедняжка, где только ты не жила! Где ты только не кочевала, и все тебе
казалось, что все тебя ненавидят и преследуют. Теперь, в эту минуту, когда твои
преданнейшие слуги покидают тебя, слуги, отдавшие тебе всю жизнь и труд, хоть
теперь подумай: кем была ты для них и чем заставила их уйти от тебя? Одна минута
полной доброты, одна минута настоящей самоотверженной любви могут ввести тебя и
их в новое неожиданное счастье: жить в любви неугасимой Великой Матери. И тогда,
поверь, бедняжка, все представится тебе в ином свете, Ты будешь благословлять
величайшее из счастий человека: жить в труде.
- Опять проповеди! Опять слова! - закричала Анитра, которая теперь походила на
фурию. - То ты запрещал нам бить детей, уверяя, что таков закон Светлого
Братства. То ты вторгался во взаимоотношения между собой наших семей, напоминая
нам о наших обетах Учителю И. жить в нравственной чистоте. То ты убеждал нас
полоскаться в твоих душах, уверяя, что они куда лучше наших ароматических
притираний и лучше охраняют здоровье и молодость. Не перечесть всех твоих
предписаний. А все это ты делал для того, чтобы сеять между нами рознь,
отлавливать в свои сети от дельных членов наших семей. Все, все скажу
завтраУчителю И.
- Утихни, несчастная, - тихо, но так властно сказал ей Раданда, и такие искры
брызнули на Анитру от всей его фигуры, что она опешила и попятилась назад. -
Молчи до самого того момента, пока Учитель И., пред которым предстанешь, не
разрешит тебе говорить, - все так же властно произнес Раданда, снова повернулся
к нам и на этот раз вышел из дома, не обращая внимания на шум и гам, которые
поднялись в зале за нашими спинами, как только мы переступили порог.
Взяв в сенях посох у Василиона и опершись вновь на его руку, Раданда сказал
Грегору:
- Отведи, дружок, всех, кто с нами сейчас идет, в мои покои у трапезной. Там
объясни келейникам, чтобы всех отвели в душ и подали каждому чистое платье да
поставили всем приборы за моим столом. И Василиона возьми с собой. А я с
Левушкой зайду еще кое-куда. Мы поспеем к трапезе.
Простившись со всеми общим поклоном, Раданда быстро пошел вперед; я поклонился
окружавшим меня спутникам и помчался за старцем. Какую огромную разницу я должен
был констатировать в своих силах сейчас! Ни малейшей слабости, никакого
головокружения, ни намека на раздраженность или нервное расстройство от
пережитой тяжелой сцены во мне не было. Точно железный, я шел рядом с Радандой,
и, как только мы остались с ним вдвоем, меня снова охватила атмосфера счастья,
которую я вынес из часовни Великой Матери.
Шагая за Радандой, я перестал ощущать себя как такового, меня наполнял Свет, и
все окружающее перестало существовать как мое отдельное, индивидуальное
восприятие, но существовало как одно, неотделимое целое.
Мы вошли в узкую аллейку высоких цветущих белых акаций. Я взглянул вверх, откуда
несся ошеломляющий аромат, и увидел белое море цветов, через которое сквозило
синее-синее небо. Жужжание пчел, шмелей, цикад - все сливалось со мной в одну
симфонию, я жил, благословлял все живое, и впервые Жизнь была - я и я был -
Жизнь. Впервые я охватывал мыслью и духом все: я понял, где идет граница
сознания личного и сознания космического; что такое распад устарелых
предрассудков и понятий и как освобождающаяся Мысль льется из человека в
действия земли. Я понял великое значение слов: Гармония есть счастье. Понял, что
тот в своем счастье непоколебим, кто ощутил Свет в себе как живой импульс жить.
Мы подошли к простому, милому, небогатому дому. Перед ним был разбит скромный
палисадник, свидетельствовавший о незатейливых вкусах хозяев. Навстречу нам
выбежала небольшая собачка, а следом за ней двое детей - мальчик и девочка лет
пяти-шести. Увидев Раданду, дети бросились к нему с визгом и смехом, и я еле
успел взять у Раданды посох, чтобы освободить его руки для ребят. Издали к нам
почти бежала женщина в простом чистом платье, а из дома вышел мужчина в рабочем
костюме. Это, очевидно, была семья. Лица взрослых просияли не менее детских,
когда они увидели Раданду. Не давая им времени вымолвить слов привета, старец
сказал:
- Ну, вот и пришел я вестником к вам, дети мои. Дедушка Дартан письмо вам
прислал и посылочки всем. И вам, пострелята, посылки есть, - гладя прильнувших к
нему детей, продолжал он. - Из письма узнаете, как доволен вами и вашей жизнью
Рассул, а за посылками придете ко мне сами в трапезную нынче к вечерку. Это не
все, подождите благодарить. Учитель И. здесь. Завтра его увидите. Чего же вы
испугались? Разве вы не наготовили на всю Общину нового материала для обуви?
Разве где-нибудь еще есть такие прекрасные подметки, как у вас? И кто же
догадается, что они из стекла, а гибки и прочны, что тебе кожа. Будьте спокойны
и уверены, захватите детей и приходите вечером. Я с вами еще поговорю. Подай,
Левушка, письма этим добрым труженикам.
Я был в затруднении, как найти мне письма для новых знакомых, имен которых
Раданда мне не назвал, но он чуть улыбнулся и прибавил:
- Ищи надпись рукой Дартана: "Внукам моим Адриану и Наталии".
Я отыскал быстро письмо и подал его Наталии. Впервые в Общине я видел такое
лицо. Бледная, вся покрытая веснушками, она смотрела робкими, детскими глазами,
из которых, казалось, так и брызнут застывшие в них слезы. Что же касается ее
мужа, то он производил странное впечатление. Если бы я встретил его вне данной
обстановки и не слышал бы слов Раданды, что он рабочий, я счел бы его за
полководца. Его осанка, манеры, взгляд - все говорило: "Я воин". Он смотрел
весело, уверенно, и в каждом движении чувствовалась непобедимая воля.
Не успел я подумать о судьбе этих людей, как Раданда уже простился и повернул к
домику, видневшемуся в самом конце белой дорожки. Прощаясь с новыми знакомыми, я
старался передать им все счастье своего поющего сердца и помчался за старцем,
которого нагнал у входа в дом. Этот дом был совсем простым, вроде того, в
котором мы только что были, но много больше.
Войдя в сени, я увидел, что из широкого коридора шел ряд дверей в комнаты. Одна
из них открылась, и человек в рабочей блузе бросился к Раданде:
- Отец благословенный, ты пришел к нам! Господи, а наши-то не все еще дома. Ах,
как будут жалеть те, что не увидят тебя! Войди, дорогой, в нашу приемную. Мы
точно знали - решили устроить себе одну общую приемную, и ты будешь первым в ней
гостем.
Человек открыл одну из дверей и пропустил в нее Раданду.
Комната была небольшая. Стены выложены прекрасно отполированным деревом.
Скромная, удобной формы мебель, пол, застланный циновками, как в оазисе Дартана,
и несколько шкафов с книгами составляли все ее убранство. Но аромат свежего
дерева и поразительная чистота радовали сердце и глаз.
- Здесь все, отец, сделано нами самими. Мы мечтали пригласить тебя, мечтали о
твоем визите, как о самом лучшем празднике, а ты взял да сам пожаловал! Ах, как
будут огорчены все мои товарищи, которые не увидят, тебя сегодня.
- Никто огорчен не будет, друг Василий. Пойди кликни, кто есть, - письма вам
Дартан прислал. - Раданда сел на стул и указал мне место рядом.
Когда Василий вышел, Раданда велел мне отыскать письма, называя имена одно за
другим. Оставалось у меня в сумке уже не так много писем, о которых Раданда мне
сказал:
- А эти храни. Их пока отдавать нельзя. А как возвратишься из поездки за Яссой,
так и передашь. Они тем, кто сегодня последовал за мной, их надо еще
приготовить.
Дверь открылась, и человек десять, очевидно, наспех переодевшихся, вошло в
комнату. Каждый из них почтительно и радостно целовал крестившую его руку
Раданды, и каждому старец возвращал его поцелуй голову.
Ну, дети мои, вот и настал час вашего освобождения. Завтра увидите Учителя И. и
пойдете за ним работать в широкий мир. Радуйтесь вдвойне, что срок ваш короче
положенного вам Учителем вышел. Не один Учитель будет вас приветствовать завтра,
но все Светлое Братство примет вас в свои члены и отдаст вам свой поклон
признания и радости. Полноте, други, не лейте слез.
- Отец, отец, не хочу покидать тебя. Здесь я Свет нашла, оставь меня в нем
утвердиться, - говорила одна из женщин, особенно горько плакавшая.
- Вот попроси у Левушки письмо к тебе Дартана. Завтра поговоришь с Учителем,
