монет и драгоценных камней. которую держала у себя в защечных мешках и
частично в желудке. А крошечное тело Ятуркенженсирхива, профессионального
шпиона, которого носят с собой, было до ушей набито инстинктом
самосохранения.
Что же касается Двуглавого Юла, то он, конечно, знал все, но все
отрицал, и никакие увещевания, угрозы и воззвания к остаткам его совести
так и не смогли сломить его упорства. Никаких Великих Спрутов, Искусников
Крэгов и Мхтандов он в глаза не видел и впервые о них слышит; обличающий
рассказ Гали он объявил бредом несвоевременно заболевшей девчонки с самого
начала и до самого конца; штурманскую машину он уничтожил вовсе не потому,
что она взбунтовалась и остановила корабль, а из вполне понятного
стремления сохранить в тайне координаты родной планеты, которую он желал
оградить от вторжения агрессивных землян; в краже участка земной
территории с населением, животными и растительным миром он охотно
сознается, но...
- Взгляните на разумных существ, с которыми я вынужден иметь дело! -
патетически орал он, указывая на испуганных Ка, Ки, Ку и
Ятуркенженсирхива. - Взгляните на них, и вы представите себе, насколько я
был всегда одинок. Я истосковался по носителям разума, похожим на меня,
хотя бы и не с тем числом голов. Я искал их по всей обозримой Вселенной, и
я испытал огромное удовлетворение, обнаружив их на Земле. Да, я украл
тысячу человек. Но для чего? Я хотел перевезти их на свою родную планету,
под кроваво-красную Протуберу и мертвенно-синюю Некриду, и спокойно зажить
среда них мирной и счастливой жизнью...
Словом, он нагло врал, и толку от него не было никакого. В довершение
всего, когда врать ему наскучило, он пригрозил откусить себе оба языка, и
от него отступились. Флагман, посовещавшись с Землей, отдал приказ на
возвращение.
Дни пошли своим чередом. Украденная половина Зеленой долины со всем
ее населением, животными и растительным миром была водворена на ее
исконное место и зажила, как прежде, счастливо. "Черную Пирайю", очистив
от многовековой грязи и дряни, отбуксировали к Луне и установили в центре
кратера Архимеда под прозрачным колпаком из спектролита; сначала
специалисты интересовались ею, пытаясь проникнуть в тайну разгромленной
разрывными пулями штурманской машины, затем отступились. Двуглавого Юла,
продержав положенное время в психическом карантине, определили жить на
небольшой островок вулканического происхождения, где он и остается до сих
пор, предаваясь составлению разного рода новых кулинарных рецептов из
серы, вулканического пепла и пемзы; поговаривают, будто он коротко сошелся
с местными тюленями и любит рассказывать им о своих необычайных
похождениях. Ка, Ки и Ку попросились на Марс и не без успеха выступают на
эстраде в доме культуры одного тамошнего городка; вскоре после их
появления с соседней птицефермы стали частенько пропадать куры, но
добродушные марсиане смотрят на это сквозь пальцы.
Однажды (это было уже год спустя после описанных событий) в яркий
солнечный день по обочине широкого шоссе, пересекающего Зеленую долину,
мимо цветущих садов и зеленеющих лугов, мимо уютных домиков и ажурных
павильонов, через ручьи и реки по горбатым мостикам, и прямо вброд скакали
три всадника. Впереди с Ятуркенженсирхивом на плече летела Галя, следом
мчались Атос и Арамис, и один за другим уносились назад километровые
столбы с черными цифрами на белых эмалированных дощечках: 117... 118...
119...
У столба на сто двадцатом километре они осадили коней и с минуту
постояли, глядя на обелиск черно-красного мрамора перед зарослями акаций
напротив, а затем шагом двинулись дальше. Галя, смахнув слезу с ресниц,
легонько щелкнула Ятуркенженсирхива по носу и проговорила:
- Все началось здесь, не так ли, маленький негодяй?
Ятуркенженсирхив обиженно пропищал:
- Я вовсе не негодяй. Я давно исправился.
Некоторое время они ехали молча. Потом Арамис произнес своим обычным
тихим голосом:
- Я испытываю настоятельную необходимость посетить Планету Негодяев.
- Я не успокоюсь, пока не побеседую с Великим Спрутом и Искусником
Крэгом, - отозвался сквозь зубы Атос.
Галя обернулась к ним.
- Поехали скорее, - сказала она. - Дедушка не любит, когда мы
опаздываем...
Они пустили коней в галоп, и через минуту столб с цифрой 121 остался
позади.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОПЕРАЦИЯ "ИТАЙ-ИТАЙ"
1
На краю краев великолепной суровой страны, где океан вот уже миллионы
лет безуспешно штурмует несокрушимые скалы, а подземный огонь время от
времени бессильно грозится подпалить набухшие дождями и снегом тучи, вдали
от проезжих дорог и хлопотливых гаваней стоит старинная таверна "Одинокий
ландыш". Никто уже не знает, да и не интересуется, когда и зачем было
построено это неказистое сооружение из бетона, заляпанного мхом и
лишайниками, с узкими длинными окнами по углам, со ржавой железной трубой,
торчащей из середины плоской крыши. Но уютно сияет в промозглом тумане и в
ночном мраке золотистая вывеска. Промерзший скиталец - пилот
дирижабля-лесовоза или китовый пастух, заскучавший в тесноте своей
субмарины, суровый геолог или падающий от усталости турист, бродяга
живописец или таежный ветеринар - спускается по вырубленным в скале
широким ступеням, распахивает дубовую дверь и вступает в залитую светом
комнату; потирая закоченевшие ладони, он оглядывает обшитые выцветшим
коричневым пластиком стены, вытертый красный ковер на полу, потолок,
расписанный под бездонно-синее небо. Взгляд его невольно задерживается на
очаге, в котором весело потрескивает жаркое пламя, на простых деревянных
столах и деревянных табуретках, на буфетных полках, заставленных стеклом и
фарфором; ноздри его озябшего носа раздуваются, втягивая необыкновенно
вкусные запахи свежеиспеченного хлеба и ванильного печенья, бараньей
похлебки с чесноком и жареной свинины, всевозможных солений и маринадов. А
тут из-за лиловой портьеры появляется хозяин, дядюшка Витема, бывший
смотритель термоядерной станции, - огромный, доброжелательный,
улыбающийся, - разводит в знак приветствия могучие руки и произносит
глубоким басом:
- Добро пожаловать, милости просим. Раздевайтесь, садитесь к огоньку,
а я вам для начала стаканчик горячего глинтвейна...
Да, друзья мои. Жизнь прекрасна. Слов нет, как славно после обильного
ужина посидеть у пылающего очага, рассеянно прислушиваясь к вою ночной
вьюги в трубе и глухому реву вечного прибоя, а потом, отчаянно зевая и
протирая слипающиеся глаза, спуститься в спальню и забраться в мягкую
постель, под хрустящие, пахнущие свежим сеном простыни. Дядюшка Витема
чрезвычайно гостеприимен и не скрывает этого.
В тот день, когда начались необычайные события, описанные в этой
части нашей правдивой сказки, в тот ненастный осенний день дядюшке Витеме
повезло совершенно особенно. Гость валом валил в "Одинокий ландыш". И
какой гость! Первым явился старый приятель дядюшки Витемы, разъездной
хирург Старик Саша; бухая гигантскими сапожищами, ввалился в таверну,
швырнул в угол блестящий от осенней влаги плащ с капюшоном и, не говоря ни
слова, устремился напрямик к очагу, - сопя и отдуваясь, принялся сушить
перед огнем промокшую бороду. Дядюшка Витема встал у него за плечом со
своеобычным стаканом наготове. Когда от бороды клубами повалил пар, Старик
Саша распушил ее обеими пятернями в последний раз, откинулся на деревянную
спинку и произнес:
- Ух ты!
Дядюшка Витема немедленно сунул ему в руку стакан. Старик Саша одним
глотком спровадил в пищевод огненную жидкость и произнес во второй раз:
- Ух ты!
В третий раз он произнес эту чисто эмоциональную фразу, когда уселся
за стол и заглянул в глиняный горшок, наполненный аппетитнейшей мешаниной
из тушеной телятины, картошки и морской капусты.
- Погодка нынче, дядюшка Витема, доложу я вам! - объявил он, опростав
горшок наполовину. - Злая погодка!
- Где же это ты был, Саша? - осведомился дядюшка Витема.
- Да опять на Черной Скале, у этого двухголового уголовника. Опять
ему плохо.
Дядюшка Витема сочувственно поцокал языком и поставил перед гостем
глиняную кружку с игристым квасом собственного изготовления. Старик Саша
отхлебнул из кружки и продолжал:
- Вам, говорит, землянам, меня не вылечить. Я, говорит, у вас на
Земле помру, будете тогда знать. Мне, говорит, умереть ничего не стоит, а
вас совесть замучает.
Дядюшка Витема опять поцокал языком и спросил:
- А что, собственно, с ним такое? Еще на той неделе ко мне заходил,
целое ведро уксусной эссенции вылакал...
- Вот-вот. Тюлени его плавать научили, вот он и обрадовался.
Налакался уксусу, нырнул поглубже, и будто бы кто-то его там, в глубине,
треснул чем-то твердым по правой голове, как раз по той, у которой и так
одного глаза нет. Так он утверждает. Врет, по-моему. Сам о скалу
какую-нибудь треснулся. Я осмотрел - действительно, опухоль на мозге под
теменной костью...
- Ну-ну?
- Надо бы оперировать, конечно, но у него же анатомия совсем другая,
чем у нас с вами. У него и кровь зеленая, и кость черная, и сердец у него
три, и мало ли что еще... Буду консилиум созывать, так что готовьтесь:
днями здесь у вас весь цвет планетной медицины и ветеринарии соберется...
И даже, может быть, инопланетной.
- Я буду очень рад, разумеется. Но, может быть, проще его в Москву
отвезти... или в Калькутту, скажем?
Старик Саша допил квас и помотал головой.
- Не желает. Я уже предлагал, упрашивал, грозил даже. Ни в какую. На
Черной Скале, говорит, я по вашей милости три годика страдал, на Черной
Скале и умру. В окружении, говорит, моих единственных друзей - благородных
тюленей...
В эту самую секунду дверь вновь распахнулась, и на пороге в облаке
дождевых капель возник высокий худой человек в длинной, до пяток,
непромокаемой накидке, с узким костистым лицом, покрытым тем странным
серо-коричневым загаром, по которому безошибочно опознают работника
Глубокого космоса. И действительно, когда незнакомец поздоровался и
сбросил накидку, под нею обнаружилась черная с серебром форма Космического
флота. При виде шеврона на правом плече и значка в виде флажка над левым
нагрудным карманом Старик Саша почтительно привстал из-за стола: перед ним
был флагман Космического флота и член Всемирного совета.
- Здравствуйте, друзья! - звучным голосом произнес незнакомец,
приглаживая ладонями седые волосы. - Позвольте представиться - флагман
Макомбер, командующий третьей космической эскадрой. Не помешал?
- Что вы, что вы... - засмущался Старик Саша, а дядюшка Витема только
руками замахал и бросился наливать прославленному флагману горячего
глинтвейна.
- Не помните меня, дядюшка Витема? - спросил космолетчик, принимая
стакан. - Тридцать лет... нет, тридцать два года назад я потерпел аварию
во время тренировочного полета, вынужден был катапультироваться и свалился
в тайге километрах в сорока отсюда. Насилу тогда до вас добрался, и вы
меня здесь два дня выхаживали... Не помните?
- Да разве вас всех упомнишь? - благодушно отозвался дядюшка Витема.
- Тридцать лет! За это время столько вас здесь с неба насваливалось, из
океана навыползало, из тайги набредало, что никакой памяти не хватит...
Садитесь, флагман, и будьте как дома. И скажите лучше, чем вас угостить?
- Совершенно безразлично. Впрочем, одну минутку... Если у вас
