К.С. ни под какую статью УК РСФСР не подпадают, попытки же самосуда над
Волошиным К.С. будут пресекаться строго и беспощадно. А редактор нашей
славной газеты, хоть и рад был бы свести счеты с бывшим сотрудником,
самоустранился, ибо только недавно получил втык за статью о высадке
инопланетян в соседней области.
Характерно, что градус гражданского возмущения не был одинаков для
всего города. Больше всех волновались в районах, наиболее удаленных от
"Черемушек", - за Большим Оврагом. В доме же, где жили Волошины, и
ближайших окрестностях население держалось тише самой застойной воды и
ниже самой низкой муравушки. Похоронив дочку, монтер немедленно увез
обезумевшую от горя жену куда-то к родственникам, и все замерло. Некоторые
по примеру монтера тоже вывезли свои семьи - от неведомого греха. Не
играли больше детишки во дворах. Самые бесшабашные сорвиголовы,
старшеклассники, пэтэушники, молодые рабочие стремглав шарахались в
ближайшие подворотни, когда Ким выходил из своей берлоги в магазин или
прогулять Тасю. (Люся не выходила из дому ни на шаг. Навещала ее украдкой,
когда уходил хозяин, одна лишь тетка Дуся. По ее словам, Люся, осунувшаяся
и поблекшая, дни напролет сидела на кровати, сложив руки на коленях, и
глядела в окно, говорила мало и нехотя.)
Прошла неделя, и монтер с женой вернулись в дом. Вечером жена
монтера, пьяная и растрепанная, отпихнув мужа, пытавшегося ее удержать,
спустилась к дверям квартиры Волошиных и принялась колотить в нее кулаками
и ногами, крича во весь голос.
- Убийца! - кричала она. - Отвори, убийца! Где моя дочь, проклятый
упырь? Думаешь, убил и шито-крыто? Не выйдет! Я с тебя с живого не слезу!
Ты у меня землю жрать будешь! Ты у меня сам в петлю полезешь! Отворяй, я
тебе последний глаз выцарапаю!
Надо полагать, весь дом в ужасе внимал этому вызову. Тетка Дуся
попыталась увести несчастную мать, но была отбита с шумным негодованием.
Попытался оттащить ее муж, но только переключил внимание жены на себя и
вообще на всех мужчин в этом доме.
- Отойди, отзынь, трус паршивый! - взвилась она. - Почему ты не убил
убийцу твоей дочери? Почему он жив и в ус не дует? Боишься, слизняк? Я
одна здесь не боюсь! А вы здесь все трясетесь, затаились, шкурники
проклятые! Мужчины, называется! Алкоголики сраные! Все вместе одного упыря
задавить трусят!
Так она бушевала, совсем охрипла, билась в истерике, выкрикивая уже
совершенно непечатное. При некотором усилии воображения можно представить
себе, что происходило тогда в квартирке Волошиных. Как Люся, чтобы не
слышать, зажимала уши и прятала голову под подушку. Как недоуменно хлопала
глазами маленькая Тася, отрезанная от событий своей глухотой. Как метался
из угла в угол Ким, скрипя зубами, с налитым кровью лицом, и все
пытался... нет, тут воображение отказывает мне. С тем же успехом могу
представить себе, как он сидит у стола, потягивая водку, прикрыв глаз
тяжелым синеватым веком, и даже слегка ухмыляется зловещей бесовской
ухмылкой...
Жена монтера замолкла на полуслове и потеряла сознание, а очнулась
через несколько минут хрестоматийным кретином, утратившим вдобавок память
и речь. Час спустя кто-то догадался вызвать "скорую", и ее увезли. Потом
след ее затерялся.
Весть об этом новом злодеянии (а в том, что это именно злодеяние,
никто в городе уже не сомневался) обычным чудом облетела нашу публику той
же ночью. Во всяком случае, когда я в девять утра пришел в больницу, о
случившемся знали все больные, все сестры и няньки. Я связался с Моисеем
Наумовичем. Он тоже уже все знал. Я предложил выйти потолковать под
открытым небом: в больнице было полно народа и лишних ушей. Мы сошлись на
середине двора и закурили.
16
И в тумане табачного дыма
Слово вымолвил старый стрелок,
Что для воина все достижимо,
Лишь бы только варил котелок!
Я решительно сказал:
- Надо что-то делать, Моисей Наумович.
Он зябко повел плечами под накинутой шубейкой. Лицо у него было
измученное.
- Надо бы, - пробормотал он.
- Написать в облздрав? В министерство?
- Даже не смешно...
- Может быть, у вас в Москве кто-нибудь есть? Старые связи
какие-нибудь... Нет?
Он безнадежно махнул рукой. Я сказал с раздражением:
- Люди же гибнут, Моисей Наумович! Может, в ГБ обратиться?
- Послушайте, Алексей Андреевич. Если верить этому вашему
лейтенантику из милиции, в КГБ все и без нас известно... И потом...
Он замолчал и вдруг пугливо поглядел на небо, серое пасмурное небо,
откуда сыпал на нас в безветрии мелкий снежок. Словно бы он ждал, что
вот-вот на нас спикируют какие-нибудь "мессеры".
- Что - потом? - рявкнул я, чтобы подавить в душе страх. - Что -
потом, Моисей Наумович? Говорите же, мы здесь не шутки шутим!
- Все, что мы с вами знаем, они знают и без нас. А вот с кем они дело
имеют, этого они не знают...
- А вы знаете?
Он поник головой и едва ли не шепотом произнес:
- А я знаю. Но они не поверят. Не готовы они.
- Но хоть мне-то вы можете сказать? - закричал я. - Я-то уж, кажется,
ко всему готов! Да говорите же, черт подери, право!..
И он заговорил, а я стал слушать, выпучив глаза и раскрыв рот. Нет, к
этому не был готов и я.
Ким Волошин, объяснил Моисей Наумович, не живой человек в полном
смысле этого слова. Возможно, он не человек вообще. Ким давным-давно умер,
был ввергнут в ад, осужденный на вечные муки, но ему удалось бежать.
Бежать совершенно так же, как в нашем мире бегут из тюрем, колоний и
прочих мест, куда менее отдаленных. А беглецу из ада, как и заурядному
беглецу с каторги, требуется как можно скорее смешаться с массой,
затеряться в толпе. Ведь адские слуга, упустившие его, рыщут в поисках по
всему миру, чтобы нагнать, схватить и вновь ввергнуть в пучину немыслимых
мучений! Но тут возникает закавыка. Никто не может представить себе, какие
травмы и увечья получает иномирская плоть от разных там сковородок, котлов
и раскаленных щипцов, но в первую очередь, очевидно, беглец озабочен
заменить свое изувеченное иномирское обличье на нормальное тело обитателя
нашего мира. Иначе и у нас его не поймут, и погоня настигнет в два счета.
Ну и вот...
Моисей Наумович замолчал и со значением посмотрел на меня.
- Что - ну и вот? - тупо спросил я. Я обалдел. Все-таки передо мной
был один из самых умных и образованных людей, каких я когда-либо знал.
Материалист, черт подери. Медик!
- Вот он и ищет себе новую плоть, - пояснил Моисей Наумович. - А это
не просто. Тела убитых на войне или погибших при катастрофах сильно
повреждены. Переселяться в них - все равно что менять одну драную
телогрейку на другую. А добраться до тех, кто почил более или менее
естественной смертью, он не успевает, ибо эти телесные оболочки почти
сразу же попадают к прозекторам. Ну и вот.
- Погодите, Моисей Наумович! Ну и вот, ну и вот... Каким образом все
это согласуется...
- А я не знаю, каким образом. Я никогда ни о чем подобном не слышал.
Предположим, он принялся изготавливать себе трупы сам. Или ему не
обязательно нужен труп, а так... живой, но безумный, скажем. И
предположим, что при побеге ему удалось завладеть адским оружием своих
мучителей... Бывает же, что преступники при побегах захватывали у охраны
пистолеты, автоматы, не знаю, что там еще...
Я взял его за руку и мягко сказал:
- Моисей Наумович, признайтесь, где вы нахватались всей этой
несусветной чепухи?
Он отвернулся и высвободил руку.
- Что ж, не буду скрывать. На идею меня навел один фильм.
Американский. Фильм ужасов. Хотя в нем все совсем не так... Но это не
чепуха, поверьте старику, Алексей Андреевич! Может быть, я сумбурно
изложил... не все детали учел... но в главных чертах, в основном я прав, я
уверен...
- Да, - сказал я с горечью. - В основном вы правы, конечно. К
принятию такой версии в КГБ, несомненно, не готовы. Другое дело - наши
няньки и старушки. Они уж за эту версию ухватятся, да еще подробностей
добавят...
- А хотя бы няньки и старушки! - произнес он, гордо задрав свой
огромный старый нос. - Глас народа, знаете ли...
Я обнял его за плечи.
- Пойдемте, Моисей Наумович. Вы совсем озябли... А знаете, какое
самое уязвимое место в вашей версии?
- Знаю, - сердито пробормотал он. - Она многое не объясняет.
- Это бы еще что! Главное - ее практически нельзя применить.
Понимаете, дорогой Моисей Наумович, словить бежавшего из тюрьмы
какого-нибудь Фомку Блина наши доблестные органы еще смогут... А вот
ущучить беглеца из ада, да еще вооруженного неведомым адским оружием...
тут уж, простите, вся наша королевская рать не справится... И насчет гласа
народа. Не стоит разбрасывать перлы вашего воображения направо и налево.
Неровен час, еще попадете кому-нибудь не в бровь... Ручаюсь, у нас в
палатах, да и в ординаторских, уже разрабатываются подобные версии. А если
еще и вы с вашим авторитетом...
- Отстаньте, Алексей Андреевич, - сердито прервал он меня. - Я не
ребенок и знаю, где можно, а где нельзя.
- Ну-ну, - сказал я, и мы расстались.
И все же я был заведен, и абсурдная гипотеза Моисея Наумовича, не
стыжусь в этом признаться, произвела на меня впечатление. Я призывал себя
к хладнокровию и здоровому скепсису, я ругал себя за впечатлительность и
презрительно дивился себе, как вдруг, во время обхода, сообразил, что меня
мучит. Да, сказочка моего друга была абсурдна, ни с чем не сообразна, но
включала она в себя одно очень точное словечко, и словечко это было - ад.
Правда, не в том смысле, в каком употреблял это словечко Моисей Наумович.
Но все равно, я интуитивно почувствовал, что именно от ада надлежит
разматывать этот кошмар с Кимом Волошиным. Все объясняет ад. И уже к концу
обхода я объяснил себе все.
Правда, легче мне не стало. Потому что объяснение мое страдало тем же
изъяном, что и версия Моисея Наумовича: оно не могло служить руководством
к практическим действиям...
17
Не тушуйся, парень, заряжай женщину и стреляй из нее
в белый свет. И она выстрелит пушкой или пушкарем, а они
выстрелят своим чередом, тоже пушками и пушкарями, а те в
свою очередь, и так оно и пойдет, выстрел за выстрелом,
пока белый свет не станет черным, а тогда, глядишь, и
передышка наступит. Покой наступит, парень, понимаешь?
Черный свет и покой! И чем скорее ты зарядишь свою
женщину, а лучше не одну, побольше их зарядишь, тем скорее
он наступит, покой.
В тягостных мыслях своих протянул я почти до обеда, а тем временем
город забурлил и накалился. Все смешалось в моей больнице. Руки наши
наполнились, закипела вода в радиаторе "скорой помощи".
Снова пошли петиции и делегации. Кое-где митинговали. Кое-кто
сбивался в дружины. У терминала межгородского автобуса разгромили пивной
ларек. Двое раненых. Нужник подрался с пэтэушниками, и те всласть
измочалили его приводными цепями. Возникло несколько пожаров. Трое
обгорели, пятеро отравились дымом. С лесов пятиэтажника, возводимого на
улице им. писателя Пенькова, сорвался пьяный рабочий. Тяжелые переломы.
