- Да, уж такого жару, что от него немцы в воду под лед полезли, чтобы
малость простыть! Мы им накрепко и надолго отбили охоту совать нос в наш
огород. А вам спасибо, поклон земной, что отозвались на мой клич.
Ступайте, други, к нашим новгородцам - там, на опушке леса, они уже костры
разводят и вас покормят чем бог послал.
Александр медленно, шагом, проезжал вдоль лесной опушки. Ветер качал
сосны, и они тихо стонали и поскрипывали. Князь снял шлем и подставил
порывам ветра свою разгоряченную голову. Далеко, впереди, удаляясь в
сторону Новгорода, тянулись беспредельные леса и перелески. Он отыскивал
что-то глазами и наконец увидел поселок, над которым поднималась ветхая
колоколенка деревенской церкви.
Александр перекрестился и тихо стал шептать молитву, не замечая, как
к нему подошли две женщины-простолюдинки и остановились, ожидая, пока он
их увидит. Старшая, уже седая, приблизилась и, коснувшись рукой его
стремени, сказала:
- Исполать тебе, смелый княжич Олекса! Все мы, бедные смерды, людишки
черные, тебе низко кланяемся: отстоял ты землю Русскую, от лихого ворога
оборонил! Да сохранят тебя господь и матерь его пречистая на многие лета!
- Спасибо на добром слове!
Въехав на бугор, Александр еще раз окинул взглядом недавнее поле
битвы, где лед все более крошился и прибавлялись новые черные полыньи.
Лицо Александра светилось торжествующей силой и радостью победы. Он
поднялся на стременах и с каким-то юным, мальчишеским задором высоко
подкинул шлем, поймал его на лету, потом, повернув коня, помчался во весь
дух к тому месту, где должны были ожидать его боевые товарищи. Они скакали
уже ему навстречу с радостными криками.
Эпилог
ОКАЯННЫЙ ПОДАРОК
ДЗЯДЫ
Прошло несколько лет. По широкому степному шляху, из Чернигова в
сторону Владимирского Залесья, плелись четыре путника. Что-то было в них
странное и необычное - встречные вглядывались и дивились:
- Кажись, дальние...
- Разве не признаешь? Да это дзяды, волынские курослепы!
Одеты путники были так же, как и все крестьяне: и зипуны, и лапти
лыковые с онучами, и колпак поярковый, и за спиной плетенная из лыка сума.
Но зипуны были не бурые, а почти белые, обшиты красными тесемками, равно
как и поярковые колпаки. Онучи тоже были обвиты накрест красной шерстяной
тесемкой, и под коленами у каждого подвешены бубенцы.
Волосы у всех четырех, вьющиеся и спутанные, свободно падали на
плечи. Лица заросли бородой от самых глаз, насмешливых и пытливых, и с
лица не сходила умильная улыбка, точно каждый из четырех хотел влезть в
душу встречного.
Шли четыре дзяда гуськом, цепляясь крючковатыми палками друг за
друга. Передний по временам наигрывал на камышовой дудочке, а остальные
подпевали сиплыми голосами. Протяжные, заунывные звуки неслись далеко по
вольной пустынной степи.
Когда навстречу попадались скрипучие подводы, дзяды, спотыкаясь,
спешили к ним. Пронзительнее заливалась дудка, громче пели сиплые голоса.
- Подайте странникам убогим, каликам перехожим!
В бескрайней степи часто белели омытые дождями конские и человеческие
кости и порубленные черепа. Много их разбросала по дорогам пронесшаяся
ураганом монгольская орда, когда узкоглазые всадники рыскали здесь, не
пропуская ни одного встречного, не обшарив и не вытряхнув все, до
последнего куска хлеба.
А четыре странника, увидев белый череп с проломом от татарской булавы
или кривого отточенного меча, подходили к валявшимся человеческим
безмолвным и безымянным останкам и, сняв колпаки, становились в ряд и
протяжными голосами пели заупокойные молитвы.
Четвертый, самый высокий, затягивал нараспев:
- <...во блаженном успении вечный покой неведомому воину подаждь,
господи, идеже праведники успокояются...>
Слыша молитвы, прохожие издалека спешили к четырем странным каликам,
крестились, совали им куски хлеба или сушеной рыбы и тяжело вздыхали:
- Охти, господи! Сколько душ крестьянских загублено! Сколько таких
костей, слезами не омытых и дождем политых, раскидано по буграм и долинам!
Только ветер им грустную песню споет и посыплет песком да прохожий калика
восплачет над ними!
Много дней плелись четыре путника и наконец пришли в первые погосты
Залесья - обугленные, полуразрушенные, где только вороньё крикливое
кружилось над пепелищем. Однако кое-где зазеленели одинокие березы и уже
забелели новенькие срубы, поставленные, как обычно, на опушке леса или
берегу речки. Встречались землянки, сложенные из старых, обугленных бревен
и испуганно прятавшиеся под яром, точно укрываясь от татарского глаза и их
цепкой, хваткой руки.
Четыре дзяда, распевая, подходили к избам, становились рядком перед
маленьким, безмолвным, непроницаемым окошком, затянутым свиным пузырем, и
пели жалобные песни до тех пор, пока не отодвигалась внутренняя ставенка
окна и оттуда не протягивалась рука, подавая горячие коржики из житной
муки пополам с мякиной.
Возле Переяславля-Залесского, на широких поемных лугах дзяды
позадержались. Всадники на лихих поджарых конях мчались через сырые еще
луга, с трудом поспевая за собаками, гнавшими метавшуюся из стороны в
сторону рыжую лису. Впереди кубарем уносился, заложив уши на спину, серый
заяц. Он большим скачком бросился в сторону и понесся по новому
направлению, к лесу. Борзые, сгоряча пронесясь вперед, завернули за зайцем
и снова кинулись его догонять.
Всадники улюлюкали, кричали, подгоняя коней по вязкому, сырому лугу.
Особенно выделялся один впереди, на высоком легком коне, молодой, веселый,
беспечный. Он щелкал арапником и кричал собакам:
- Раззевы! Пустобрехи! Хватайте куцего!
Собаки, понимая, что ругань относится к ним, старались, как могли, но
заяц снова сделал ловкий скачок в сторону и добежал до опушки леса.
Нарядный всадник и с ним на взмыленных конях еще несколько охотников
остановились перед четырьмя каликами перехожими. Всадник подъехал вплотную
и сорвал колпак у самого высокого дзяда. Он повертел и помял колпак.
Оттуда выскользнула сложенная грамотка. Всадник ловко подхватил ее и стал
внимательно вчитываться, многозначительно покрякивая:
- Да! Да! Да! Вот как?
Четыре дзяда кланялись в пояс, а самый высокий, приглаживая руками
развеваемые ветром длинные волосы, жалобно причитал:
- Чего балуешься? Зачем колпак содрал? Отдай назад! Мне голову
снимут, если я его потеряю.
- И потерял уже! Это тебе даром не пройдет! Тебя не отпущу! - сказал
всадник.
Старик не испугался. Наоборот, приосанился, заложив руку за пояс, и
строгим, пытливым взглядом смотрел на всадника. Новым, деловым голосом он
спросил:
- А ты кто будешь? Не ты ли князь Александр Ярославич? У меня к нему
дело есть.
- Я не князь Александр, а младший брат его, князь Андрей. А мой брат,
князь Александр Ярославич, как раз приехал из Новгорода и гостит у меня в
Переяславле. Тебя я сейчас же отправлю на мой княжий двор, и брат сам с
тобой говорить будет и о твоем деле, и о грамотке этой. А ну-ка, Яша,
отведи-ка честных отцов на наш двор и предоставь их князю Александру.
Возьми-ка эту грамотку и передай из рук в руки. А тебе, старик, кажись,
очень любо покачаться на осине?
Высокий дзяд спокойно ответил:
- А может, больше нравится повеличаться за миской с пирогами!
Подскакал дружинник на пегом коне с длинной белой гривой. Его зоркие
глаза пытливо перебегали со странников на князя Андрея. Он снял колпак,
положил в него грамотку и надел снова на голову.
- Вперед, святые старики, вперед! Веселее! - закричал он и стал
теснить конем четырех дзядов.
Те вприпрыжку, быстро направились по пыльному шляху.
- Куда гонишь? Зачем конем топчешь? Мы люди тихие, убогие! Что ты с
нами делать будешь?
- Не я, а похитрее меня разберут, что с вами делать. Ходи веселее!
Налево, прямо через бугры! - И он засвистал, стегнув плетью коня.
Князь Александр хотел подняться на крыльцо княжеского дома, но
остановился: с улицы доносились нестройные голоса, распевавшие заунывную
песню под красивые переливы дудочки.
В это время к Александру подошел иноземный торговый человек, одетый
не по-нашему - в зеленый кафтан и желтые высокие сапоги с отворотами. Он
давно уже поджидал в Переяславле приезда князя Новгородского.
Воспользовавшись тем, что князь остановился, иноземец обратился к нему:
- Ведь это наши дзяды идут!
- Кто это дзяды? И кто ты, почтенный человек?
- Так в нашей стране зовутся веселые старики - молодые шуты
скоморохи, подвязывающие себе длинные кудельные бороды. Те, что ходят по
торжищам, свадьбам или крестинам. Они забавляют собравшихся гостей. Но они
так же поют заупокойные песни на могилках. Верно и сейчас они хотели бы
позабавить вашу княжескую светлость. А я Андреаш, торговый гость.
Зычным голосом Александр крикнул дружиннику, стоявшему у ворот:
- Эй, друже! Позови-ка старичков-дудочников сюда на двор!
Калитка отворилась, и четыре дзяда вошли один за другим, распевая
песни. Передний, надув щеки, пронзительно дудел в деревянную, раскрашенную
дудку. За ними на коне следовал Яша Полочанин.
Александр, беглым взглядом их оценив, удивился, что рыжий клыкастый
пес, давний подарок иноземного купца, привязанный у ворот, вдруг поднял
голову и приветливо завилял хвостом. <Свои люди! Старые знакомые!> -
подумал князь и сказал:
- Войдите, не бойтесь!
Четыре дзяда выровнялись перед князем и поклонились до земли, сняв
поярковые колпаки.
Один из них, с подвязанной длинной кудельной бородой, заговорил
нараспев:
- Исполать тебе, княже пресветлый, Александр Непобедимый, грозные
очи, железные плечи! Жить тебе сто лет да поживать, славы немеркнущей
добывать!
- Издалека ли путь держите?
- В славный вольный Новгород хотим добраться, а вышли мы из земли
Волынской, из-под лесистых каменных гор Татров. Там я и дудку вот эту
срезал, с тех пор с ней хожу я, и она меня кормит.
- Что ж, гости дорогие, поди устали с дороги? Прошу, заходите в
гридницу закусить чем бог послал. Там мы и побеседуем... Яша, проведи
дзядов да пошли кого-нибудь из отроков к старшему ключнику, пусть велит
подать нам в гридницу браги хмельной, и меду самого старого и крепкого, и
всякой снеди, чтобы гости потом не порочили меня с братом и не бранили нас
за скопидомство. Пображничаю и я с вами.
Дружинник опрометью бросился в хоромы, а князь снова обратился к
дзядам:
- Проходите сюда, в гридницу, други любезные! Сейчас я жду от вас
рассказа, где вы побывали, что видели и что на вашей далекой родине
делается. Что такое Татры лесистые? Такие же ли там люди добрые живут,
такую же веру православную чтут?
Дзяды переглянулись и посмотрели на Андреаша. Александр повернулся к
нему и сказал:
- И тебя прошу, гость торговый, почтенный Андреаш, зайди ко мне в
хоромы. Посидим в гриднице, там и побеседуем, потолкуем, чарку-другую
выпьем за здравие всех добрых людей.
Андреаш снял свою меховую шапку и низко поклонился:
- Если не побрезгаешь ты мной, то рад буду с тобой побеседовать. У
меня тоже есть кой о чем с тобой потолковать, советов твоих порасспросить.
Да и сам я могу многое рассказать.
Александр прошел на второе, верхнее, крыльцо и, подозвав одного из
слуг, сказал ему вполголоса:
- Сбегай к Гавриле Олексичу, вели прийти не мешкая на беседу важную.
Долго тянулась беседа в просторной, светлой гриднице. Дзяды обильно
