другой. Вижу, что злая. Захожу в комнату, а там моя хохлушка жарит шкварки,
запах на всю землянку! Я ей говорю, что ты делаешь, зачем бабку обижаешь? А
она мне отвечает, мол пусть потерпит, не для того ее муж в Афгане воевал,
чтобы здесь, дома, мусульман слушаться. Ну тут шторки у меня и упали. Не
стал я ее сразу убивать.
Выхожу на улицу. Подхожу к апе и говорю: Что я должен сделать, чтобы
исправить проступок моей жены? . А что мне делать? Как смыть позор с
оскверненного дома?Не убьешь же ты ее за это? , -- спрашивает апа у меня. А
почему бы и нет?-- говорю я ей. Дело серьезное и решать его надо по
серьезному .
Выволакиваю свою благоверную за космы на улицу, срываю бельевую веревку
с простынями. Простыню ей на голову, петлю на шею, веревку на столб,
табуретку под ноги. Апа молчит, не мешает. Моя стоит с простыней на голове,
петлей на шее и только тихо так скулит. Народ смотрю уже сбегаться начал.
Люди там разные в землянках живут, многие из них уже рождаются с наколками.
Апа вдруг как заорет, что готова простить, чтобы я грех на душу не
брал, аллаха побоялся -- вешать грех у них большой. А то я не знаю? Я ей в
ответ, а как же насчет оскверненного свининой дома, как быть с неверной? Все
вокруг орут. Я решил, раз они предложили ее кончить за осквернение дома,
пусть кончают. Только тогда я кончу одного из них, так как, кто мне простит
мое безвольное участие в смерти жены. Предлагаю им: я -- жену кончаю, они --
одного из своих. А чтобы долго не выбирали кого кончать,я начал табуретку из
под ног у своей хохлушки выбивать....
Потом, когда все закончилось всеобщей мировой попойкой, все
недоумевали, как я мог так сделать? А как они могли так сделать? Кто
предложил мне такое решение, за которое никто не собирался отвечать?
Я сказал я сделал. А они? Тогда ребята без обид, решил я, и начал всех
строить. Раз не можешь как я тогда твой номер 320, становись за спину и
делай, что я скажу!
А казашка оказалась заслуженной бабкой. Надела все свои ордена и пошла
в горисполком. В итоге я получил себе хату. Вот только хохлушка моя в тот же
вечер чухнула из дома и я ее больше не видел....
Я слушал истории из жизни Кешки и думал, как все мы похожи. Мы все
словно ходим по заколдованному кругу, открывая одни и те же двери, не находя
разумных, гибких решений из простых бытовых ситуаций. Превращая каждую из
них в маленькую собственную войну, уповая на собственное везение, не
считаясь с ценой и потерями, переступая через собственные труппы.
Государство, пославшее нас туда и не готовое к нашему возвращению,
столкнувшись в нашем лице с резким усилением оппозиции , уходит на свою
нормальную роль -- применять насилие, следить за соблюдением общественных
правил и частных договоров, защищать граждан друг от друга и само
государство от нас, избавляясь от взятых когда-то по отношению к нам
обязательств.
Гун погиб. Под Калатом летом 1982 погиб ротный. Под Сенжераем 22 апреля
1983 рота попала в засаду и там остались многие. Пуля был только контужен --
повезло ему?
Жизнь разбросала нас всех. Мы все были там, за этой стеной и каждый
сделал свой выбор. Я свой, Гун свой, Пуля свой, ротный свой. Каждый из нас
знает, что хочет. Каждый знает, что он может. Мы все знаем, что нас ждет!!!
Кешка стучал по струнам, давно уже кем-то изнасилованной гитары. Его не
смущало ни ранее утро, ни отсутствие слуха и элементарных навыков. Пытаясь
изобразить чье то произведение, плод музыкального творчества, мы в два
голоса дружно выводили:
...И проходит радости волна
Первых встреч объятья остывают.
Видишь, как растет вокруг стена!
Там, за ней, тебя не понимают!!!...
24.06.98 г.
(с) Павел Андреев, 1998
Павел Андреев. Старый анекдот
c Copyright Павел Андреев, 1998
Автор ждет Ваших отзывов и комментариев,
присылайте их по адресу vova@dux.ru
Оригиналы материалов этой страницы расположены
на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников"
http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm
"Таверна на диком Западе. Заходит ковбой. Дым коромыслом, толпа людей.
За крайним столиком, заваленным объедками, пустыми стаканами, опустив голову
в огромной шляпе спит бродяга. Ковбой занимает свободное место. От бродяги
исходит ужасный запах, но -- делать нечего, мест свободных нет. Ковбой
заказывает стаканчик себе, стакан бродяге и вдруг узнает в нем своего
старого друга. "Билл, ты ли это, дружище?" -- восклицает ковбой. Бродяга
уныло смотрит на старого друга и, с трудом узнавая его, говорит: "Да, это я,
Джон." "Что случилось с тобой, старина? Ты ли это? Где твой пистолет,
шляпа, дерзкий взгляд? Что убило в тебе того лихого парня, которым ты был 10
лет назад ?" -- спрашивает ковбой. "О, это длинная история, Джон. Но, если
ты хочешь, я ее тебе расскажу," -- начинает свой печальный рассказ бродяга
Билл.
"Помнишь, Джон, у меня была кобыла? Ну, ты еще хотел ее у меня выменять
на винчестер? Так вот, проезжаю я через этот убогий городок лет так 8 назад.
Жара! Пить хочется -- сил нет терпеть. Заезжаю я в эту чертову таверну,
заказываю стакан виски. Только я собраюсь опустошить его, оросить пустыню
моего желудка, как вдруг слышу крики и шум. Выхожу и вижу: два индейца стоят
и лупят мою лошадь по морде! Я, конечно, выхватываю свой кольт и хлопаю этих
уродов на месте! Расстроенный сажусь на свою кобылу и еду в горы.
Проходит еще два года. Еду я опять через этот город. Ну, думаю, сейчас
я точно выпью виски! Нет же, снова, как только я подношу стакан к
пересохшим губам, на улице раздаются глухие удары и шум. Я выбегаю, так и не
выпив виски, и вижу! Пятеро индейцев лупят мою лошадь. Я стреляю, убиваю
этих наглецов и опять уезжаю без своего виски!
И вот, спустя три года после того наглого наезда, я опять оказался в
этом городе. И я решил не упустить возможность все-таки выпить положенное. Я
взял налитый мне стакан виски. Поднял его, прислушался. На улице стояла
идеальная тишина! Я с гордость опрокинул в себя содержимое стакана. Виски
еще не успело разогреть мое тело, как с улицы донесся ужасный вопль. Я
выбежал на улицу. Это кричала моя умирающая лошадь! В одно мгновение ее
разорвала на части огромная толпа индейцев. Я выхватил свой кольт и
расстрелял в толпу этих раскрашенных попугаев весь свой запас патронов. Я
дрался как лев! Я рвал их руками и зубами! Но вынужден был отступить. Когда
ночь накрыла город, я тайком пробрался к таверне и похоронил свою бедную
кобылу. Джон, ты помнишь, какая у меня была гнедая?! И вот, Джон, я уже три
года, в память о своей гнедой, ношу у себя на шее ее копыта, которые я ей
отрезал перед тем как закопать в эту проклятую землю."
"Вот так дела, Билл!," -- удивлено вскричал Джон. "Так это воняют
копыта твоей гнедой?" "Нет, Джон, это воняют мои носки. Но ты все равно так
ничего и не понял," -- печально проговорил Билл. Он был обречен на
непонимание."
Чувствовалось, что старик рассказывал этот печальный анекдот уже не в
первый раз. И, конечно, с каждым разом история дополнялась новыми
колоритными подробностями. В купе они были вдвоем. Впереди у каждого было
много времени на раздумья. Поезд нес их по просторам Казахстана. Они вместе
сели в Новосибирске, впереди их ждала Алма-Ата. Валерин попутчик был старым
евреем и ехал к своей дочери. Разговор начался ненавязчиво и, естественно,
перешел к знакомству. Борис Абрамович Дрейзин воевал полевым хирургом. Его
глаза сохранили озорной блеск и это подтверждало его неподдельный интерес к
жизни и к людям. Старик продолжил разговор, начавшийся с печального анекдота
про ковбоя.
"Вот посмотрите, Валерий, какая жизненная ситуация описана в анекдоте.
Ковбой -- дерзкий молодой человек, на счету которого не одна победа, --
будучи сломлен в последнем бою за жизнь своей кобылы, которую любил и ценил,
ходит по прерии от кабака к кабаку с ее копытами на шее в знак траура.
Очевидно, что для этого парня нет будущего и нет настоящего. Он живет в
прошлом. И пахнут, конечно, его носки, но он этого не замечает. Его нет с
нами. Он -- в прошлом, а там запаха его носков нет!
Когда люди думают о прошлом, они часто восклицают с досадой: "О, черт
возьми! Как я мог так поступить? Это же так глупо." Если чувство вины,
связанное с каким-либо прошлым событием, достаточно сильно, то человек может
на несколько месяцев, а то и лет впасть в состояние постоянного сожаления.
Драгоценное время и энергия уходят на то, чтобы сожалеть о сделанном или,
наоборот, отложенном, сказанном или утаенном, начатом или безнадежно
заброшенном. С точки логики это абсурд, Валерий. Все проблемы настоящего для
нашего ковбоя были рождены в прошлом. Эти проблемы обретают силу благодаря
работе нашего воображения. А направленная работа воображения может изменить
многие отрицательные ситуации в нашей жизни на положительные.
Если Вам, Валерий, приходилось чувствовать, что в прошлом Вы сделали
что-то не так, то, наверняка, на Вас обрушивалось желание, которое можно
выразить следующими словами: "Если бы я только мог вернуться в ту ситуацию,
я бы все исправил." Нет, Вы ничего не смогли бы исправить. Вспомните -
Вы всегда поступаете наилучшим образом. И Ваше желание что-то изменить в
своем прошлом говорит только о том, что теперь Вы стали другим человеком.
Тогда же Вы поступили так , как могли поступить, и, если бы снова вернулись
в ту ситуацию при тех же обстоятельствах и при этом испытывали те же эмоции,
то Вы поступили бы в точности так же, как поступили тогда. Если Вы считаете,
что допустили в прошлом какую-то ошибку и сожалеете о ней - это
свидетельствует только о том, что теперь Вы стали другим, более зрелым
человеком. Если же Вы не изменились, то Вы будете чувствовать по отношению к
какому-нибудь своему поступку то же самое, что чувствовали, когда его
совершали.
Отношение к своему поступку у нашего ковбоя не изменилось, как и он
сам. Он полностью принадлежит прошлому, которое в нашем анекдоте пахнет не
лучшим образом. Вот такая милая поучительная история, молодой человек. Я Вас
наверное утомил? Давайте спать -- это лучший способ обмануть себя и время."
...Группа во главе со взводным втянулась в кишлак. Восемь посыпанных
белой пылью, пропитанных потом и усталостью тел, почти не отбрасывая тени на
сухую чужую землю, осторожно продвигались по узкому проулку. Он шел в
середине группы. На нем был "лифчик", автомат, эРДэ и 148-я рация, которую
он принял у оставшегося на броне радиста -- парень порвал связки на правом
голеностопе. Группа шла в привычном ритме прочески. Взводный, словно олень,
тянул группу за собой. Кишлак был небольшой -- две улочки домов и дувалов на
границе зеленки. Все время их движения по этому глинянному хутору его
угнетала тишина. Было слишком тихо. Они вышли в прямой и узкий проулок. В
конце проулка, упирающегося в дувал, за которым стояла изумрудная стена
зелени, стояла подбитая и брошенная еще, видимо, с первых боев БээМПэ,
уткнувшаяся своим акульим носом в пробоину в стене. Ему часто доводилось
встречать подобные памятники энтузиазму первых боев. Было видно, что машина
стояла уже не первый год и на ее корпусе были видны следы бессмысленного
расстрела уже мертвой брони.
В его голове возникла неожиданная мысль. Узкий коридор высоких глиняных
стен дувалов и корпус мертвой машины напомнили ему тир его родной школы,
гордость военрука, с доблестью отслужившего полностью свой срок в стройбате.
Группа растянулась по проулку. Вид подбитой машины с пыльными следами от
