толпа наркоманов, изнуренных зельем, изнывающая и стонущая от желания
принять наказание во благо избавления от столь горьких мук дурманящей дряни.
Как всегда случается с теми, кто "только с самолета", на нашего героя
выползает Паша-Телеграмма. Нормальный малый, проторчал полтора года в штабе
бригады, от перенапряжения и стрессов от встреч с теми, кто ходит на
караваны и не ходит в штаб, пристрастился к чарсу и т.д. и т.п. В общем,
дослужил бы, если бы не проворонил важную телеграмму, за что был удостоен
двойной чести -- был избит ногами лично комбригом, а затем сослан искупать
свой проступок кровью во второй засадный батальон на оставшийся срок службы.
В дружном коллективе 6-й роты 2-го батальона Паша стал "Телеграммой", ибо
его "подвиг" не котировался даже среди сосланных в роту из Кабула, где
вульгарный обмен простыней на арыке, сопровождался ссылкой в Кандагар и
грозной записью в учетной комсомольской карточке, типа -- "продажа
государственного имущества иностранным гражданам"(?!). Паша не имел даже
этого, о чем говорить? Он начал службу за полгода до ее окончания! Но опыт,
даже если он заработан в штабе, остается опытом. Паша нашел свою нишу, он
стал наркоманом, которого противно даже не то, что бить, а просто видеть
перед собой. Так быстро в батальоне не "опускали" еще никого. Паша побил все
рекорды, придав роте статус беспредельной, а себе заслужив покой и уважение
-- чужие не трогали -- боялись 6-й роты, а свои не трогали потому, что
просто "западло". Он был постоянно обдолбан до неприличия, в любое время
суток. И они нашли друг друга!
Когда морпех увидел Пашу-Телеграмму, он поначалу не поверил той жуткой
реальности, которую не мог нарисовать даже его, распаленный солнцем,
покрытый черным беретом, мозг советского прапора. У Паши в руках был целый
пакет из-под ракетниц, заполненный незамальцованной пыльцой индийской
конопли. Расправа была быстра -- костер и почетный караул у погребального
костра, в котором сгорала дрянь. Паша, сердце которого грозило не выдержать
такого напряжения, в ответ на злобную речь прапора о поганых наркоманах,
предложил неуверенно: "А можно я друзей позову?" "Зови гадов!" -- гнев
морпеха не имел границ, как, собственно, и глупость.
Пришли почти все, двоих даже принесли! Успели к самому разгару событий,
в прямом смысле. Густой дым валил во все стороны, щедро наполняя легкие
шальной братии, которая, "зацепившись", уже простила Пашу-Телеграмму за
залет. Казнь превратилась в пиршество! Наркоманы падали в дыму один за
другим, морпех смутно понимал, что проигрывает, но где и в чем -- понять не
мог. Непонятные ощущения заполняли сначала его тело, затем маленький, но
пытливый ум. Его зацепило. И зацепило крепко. Когда на дым прибежали те,
кому положено на это реагировать, они застали тела наркоманов, валяющиеся
вповалку вокруг потухшего костра и прапорщика, сидящего на корточках и
счастливо, с глупой улыбкой на лице взиравшего на людей, пытавшихся его
поднять. Это была очередная жертва той войны.
Вскоре, под Сенджараем , в составе 6-й роты Паша-Телеграмма попал в
засаду. Остался чудом жив, получил сильный испуг и орден "Красной Звезды".
Морпех отличался храбростью и сноровкой. Однажды летом, на пешем переходе
при выдвижении в район засадных действий в составе группы мальчиков с
автоматами, будучи "под дурью", он "нашел" свою противопехотку. Его не стало
уже в вертолете, при транспортировке в госпиталь. В Созе осталась дочка 3-х
лет, старушка мама и стерва жена, от которой он сбежал в Кандагар, где
заслужил два ордена "Красной Звезды", погоняло "Дым" и общее уважение братвы
2-го засадного батальона. Шел 1983 год.
(с) Павел Андреев, 1998
Павел Андреев. Шанс
c Copyright Павел Андреев, 1998
Автор ждет Ваших отзывов и комментариев,
присылайте их по адресу vova@dux.ru
Оригиналы материалов этой страницы расположены
на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников"
http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm
"...Когда мы узнали, что красивое
красиво, появилось безобразное
Когда узнали, что доброе хорошо, появилось зло
Поэтому бытие и небытие порождают друг друга
Трудное и легкое создают друг друга
Длинное и короткое сравниваются
Высокое и низкое соотносятся
Звуки образуют мелодию
Начало и конец чередуются..."
Лао Цзы. Дао дэ Цзин.
Лето 1982 года. Гиришк. Уличные бои.
Я прижался к дувалу. Его сухое шершавое тело было безучастно к моим
движениям. Дувал был сделан из земли на которой стоял уверенно и
непоколебимо. Пули, которые дух вбивал в дувал, никак не отражались на его
монолитности. Справа от меня был точно такой же дувал, тянувшийся на
несколько десятков метров в обе стороны от меня. Мы застряли на Т-образном
перекрестке, который простреливался добросовестным стрелком. Снайпер
расположился внутри небольшого глиняного помещения, выступающего из стены
дувала. Такая позиция под прикрытием глиняных стен позволяла эффективно
вести огонь на поражение. Трезво и спокойно оценить ситуацию мешал
пулеметчик, засевший на крыше дома, окруженного проклятым дувалом. Его
пулемет с завидным постоянством стриг верхушку дувала, не оставляя нам
возможности беспрепятственно преодолеть глиняную стену и оказаться внутри
двора. Эта парочка работала с достойным подражания мастерством. Я старался
прижаться к дувалу как можно плотней. Снайпер не выпускал меня из этого
глиняного пенала, а пулеметчик с высоты своей позиции на крыше легко
доставал противоположную сторону проулка. Я проклинал себя за спешку. Мы
умудрились проскочить почти целый квартал, не встречая сопротивления, пока
не уперлись в эту глиняную стену.
Неожиданно из-за угла, повторяя мою ошибку, вылетел Иргашев. Пытаясь
совместить свою скорость и невнимательность, он вертел головой и вовремя
увидеть меня все же не сумел. Он был уже на середине этого проулка, когда я
успел крикнуть ему команду: "Ноги!!!". Иргашев заученно рухнул на землю.
Пули, посланные опытной рукой пулеметчика, прочертили пыльную черту на
дувале, на уровне груди нерасторопного узбека. Какого хлопкороба могла бы
потерять страна, я не могу сказать, но то, что среди сынов солнечного
Узбекистана, добросовестно засорявших ряды Советской армии, этот парень
блистал -- могу подтвердить под пыткой сгущенкой. Прикрываемый облаком пыли,
поднятым пулеметной очередью и собственным падением, Иргашев стремительно
перекатился к противоположной стенке, чем, конечно, скрасил мою компанию, но
наше общее теперь положение не улучшил. Пулеметная очередь и мой крик
вовремя остановили ребят. Иргашев последним из нашей группы повторил мою
ошибку. Не скрывая раздражения мы перекликались с пацанами через разделяющий
нас угол. Пауза, вызванная нашей задержкой, явно затягивалась.
Решение было принято простое и прямое. Снайпер и пулеметчик были
разделены пространством двора. Позиция пулеметчика не позволяла
контролировать двор и помещения дома, если, конечно, они не заминировали их.
Оставалось главное -- перепрыгнуть через дувал и метнуться через двор. Можно
было вернуться и, оставив дом в своем тылу, обойти его. Можно было стянуть
сюда другие группы. Можно было просто в городском парке посасывать
"Жигулевское" и читать в газетах о новых парках дружбы, посаженных русскими
на Афганской земле.
Пацаны удачно кинули нам подсумок с гранатами. Мы договорились, что
после залпа из двух "мух" по выступу, откуда нас "поливал" стрелок, мы
взгромоздим наши худые тела на дувал, упадем во двор, перебежим его,
уничтожим пулеметчика, затем снайпера. И все, конечно, с их молчаливого
согласия. С соседней крыши "Марадона" ( в быту Марупов), худой узбек,
похожий на СВДэшку, которую он носил словно пастуший посох, уже начал
долбить пулеметчика. Но пока пулеметных пуль в воздухе было больше.
Мы сильнее прижались к дувалу. Гранаты были наготове. Мы лежали на
боку, животом ощущая монолит дувала. Повернув голову я видел подошвы ботинок
Иргашева. Неожиданно он повернул голову и посмотрел на меня. Взгляд его
узких прищуренных черных глаз, скуластое лицо, испачканное под носом пылью
-- все это на фоне подошв его стоптанных ботинок делало сцену комичной. Я не
удержался и улыбнулся. Иргашев радостно принял эстафету и улыбнулся в ответ.
Кожа на его скулах была так натянута, что я иногда задумывался, за счет
каких запасов кожного покрова он умудряется растягивать свой рот в белозубую
улыбку. Видимо когда рот закрывался, на его теле открывалось другое место и
наоборот. В нашей ситуации, когда наши полупопия были сжаты тисками страха,
он мог себе это позволить.
Парни сделали дело красиво. Одновременно, из-за угла в противоположные
стороны по проулку выпали сразу двое: Миша Шикунов и Паша Морозов. Первый,
почти лежа, с середины проулка (подальше от пристрелянного угла), а второй с
колена, упав в двух метрах за спиной у Миши, дали залп по выступу со
снайпером. Почти одновременно с ними мы кинули гранаты за дувал. Я,
оттолкнувшись от спины Иргашева, перелетел через глиняный забор. Иргашева
должны были вслед за мной перекинуть Миша и Паша.
Я упал не так, как планировал. Приземлившись на четыре точки, я больно
ушиб колено. Паузу между запоздалой очередью пулемета и ответной стрельбой
"Марадоны" я заполнил своим броском к дому.
Мою спину от снайпера должен был прикрыть Иргашев, зависший сейчас
где-то на пути ко мне. Сохраняя полученный при ударе о землю импульс, я
преодолел первую часть дистанции на четвереньках. Пытаясь принять
вертикальное положение и, наконец, вернув автомат в более достойное
положение, я вломился в двери дома. Чуть не разбив вдребезги хилые
двухстворчатые двери, я преодолел первые полтора метра и ударился обо что-то
мягкое и упругое. Сила столкновения была такой, что я отлетел назад,
открывая головой двери. Уже лежа, я с ужасом увидел стоящего в метре от меня
огромного бородатого афганца, одетого в шаровары, традиционную жилетку и
чалму. Пока я пытался привести свой автомат в боевое положение, гигант
рассеяно стоял и держа одной рукой свой автомат, другой зачем-то тер свой
лоб. Я уже слышал топот Иргашева. Видел как дух поднял автомат. Видел как он
оценивая ситуацию, посмотрел сначала на Иргашева, потом на меня,
развалившегося у его ног. Судя по тому, как он сделал шаг назад внутрь дома,
он не потерял самообладания, чего нельзя было сказать обо мне. Я, ничего не
соображая, умудрился дать, наконец-то, очередь из автомата. Продолжая лежать
на спине, я опустошал магазин своего автомата, посылая пули в грудь
бородатого гиганта. Я видел, как свинцовые пчелы вонзаются в его тело,
отбрасывая его к стене.
Будучи сержантом, срок службы которого давно уже не определялся фразой
-- "только что с самолета", я каждый третий патрон в этом магазине,
предназначенном для целеуказания и корректировки чужого огня, сделал
трассирующим. И теперь ярко желтая нить, словно тонкая, огненная игла,
пронзала тело духа, отбросив его к противоположной стене. Когда последний
патрон моего автомата освободился от своей смертельной начинки, огненная
нить оборвалась, прерывая смертельный поток. Тело, переполненное свинцом,
обмякло, колени бородача подогнулись. Из его груди исходил непонятный
фейерверк. Это догорали трассера, застрявшие в его теле. Словно искра,
последний трассер, с огненным шлейфом, вошел в падающее тело. Не дав мне
