пятеро! Капитан Чибрин, майор Беркович, лейтенант Марецкий, сержант Косыга
и рядовой Южин. Немедленно обратитесь к дежурному офицеру, сообщите о
нашем появлении...
Великан, застывший в дверях, вновь проявил признаки оживления. Губы
его зашевелились: шагая вперед, он заговорил. И тотчас стало понятно, что
ничего он не услышал. Рев, исторгшийся из его горла, заглушил последнюю
фразу капитана. Пялясь на игрушечного вида вертолетик, очутившийся на
столе начальства, дневальный восторженно орал. Возможно, ор его был вполне
осмысленный, но они не поняли ни слова. Может быть, только отдельные
звукосочетания, но не более того. Гласные, одни лишь гласные. Шипящие,
глухие и звонкие в лексиконе дневального напрочь отсутствовали.
Рассыпчатый рев ошалевшей турбины - такова была речь солдата.
Чибрин дрожащей рукой стянул с плеча автомат, подняв ствол, попятился
к вертолету. А солдат продолжал шагать. Губы его лениво расползались в
улыбку. И эта улыбка пугала. Из-за ревущего воздуха шума заработавшего
двигателя капитан не услышал, но ощутил дуновение винтов. Значит, пилот с
оператором испытывали то же, что и он. Как и все, они жаждали переговоров
с начальством, переговоров с людьми, но ощущение опасности давило,
заставляло действовать вопреки разуму и логике.
Если бы этот чертов дневальный оставался на месте! Но он продолжал
шагать - медленно, но всего-то и шагов было от дверей до стола - три или
четыре. И правая рука солдата начинала подозрительно подниматься. В панике
Чибрин оглянулся. Вертолет уже завис над столом, из окна ему махали
руками, куда-то показывали. С некоторым запозданием он сообразил, что надо
бежать. Южин с Матвеем скинули веревочную лестницу, и, бросившись к ней,
он вцепился в дюралевые перекладины двумя руками. Добавив оборотов,
вертолет взмыл к потолку, увильнув от пятерни солдата. Пара секунд, и они
очутились за его спиной. Дневальный еще оборачивался, а вертолет уже
выскользнул через открытую дверь в коридор.
Позже Константин взял вину целиком на себя. Разумнее было вылететь в
то же окно, но он действовал машинально, не задумываясь. Голос дневального
ошеломил его, как и всех. Чего-то подобного они, по всей видимости,
ожидали, но действительность перешла все границы. Общение оказалось не
просто затрудненным, оно оказалось НЕВОЗМОЖНЫМ! И с фактом этим смириться
было тяжелее всего. Чибрин майора оправдывал. Кто знает, - могло
получиться и так, что в коридоре им попался бы кто-нибудь из знакомых.
Однако, знакомые не встретились. Случилось то, чего они не могли
предвидеть. Скучающая солдатня выскакивала в коридор, присоединяясь к
орущему и размахивающему руками дневальному. Навряд ли это можно было
назвать охотой, но солдатской братией в самом деле овладел некий шальной
азарт. Крохотный вертолетик, вполне осмысленно уворачивающийся из-под рук,
только разжигал аппетиты. Так стая собак гонит до последнего перепуганного
зайчонка. Один из дежурных додумался швырять в них собственной пилоткой,
еще двое спешно снимали с себя ремни.
- Ходу, командир! Это становится опасным! - оператор нервно кусал
губы.
Вертолет летел вперед по коридору, уходя от бегущих людей. В
скорости, слава богу, они могли дать этим великанам завидную фору.
- Дьявол! - Константин мучительно сморщился. - Стекло!..
Оператор и сам видел, в чем дело. Дверь на лестницу была прикрыта,
единственный путь на свободу перегораживало широкое окно в конце коридора.
- Может, попробовать вернуться? Прорвемся в кабинет, а там
попрощаемся с этими голубчиками.
- Боюсь, эти голубчики нам такой возможности не предоставят, -
Константин развернул машину в воздухе.
Первый из преследователей - черноволосый, смуглявый солдат крутил над
головой пряжкой. И, разумеется, что-то тоже кричал. Рокот двигателя не в
состоянии был перекрыть многоголосого человеческого рева.
- Один удар - и нам хана, - пробормотал майор. Он прикидывал
возможный маршрут в обход этих взмочаленных голов, мелькающих в воздухе
латунных пряжек и звездных пилоток.
- Ну уж нет, командир! - оператор положил руки на пульт. В глазах
мелькнул злой огонек. - Так за здорово живешь мы им не дадимся!
- Что ты собираешься делать?
- Не беспокойся. Целить буду исключительно по прыщам. Они же нас
потом и поблагодарят.
Сергей действовал быстро, словно каждое свое движение продумал
заранее. Визор с рисками поймал цель, и в ту же секунду оператор заставил
заговорить пулеметы.
- Ограничимся небольшой порцией!..
Оглушающе взвыв, солдат потянулся ладонями к лицу, на котором каплями
там и сям выступила кровь.
- Два десятка попаданий, командир! Как-нибудь переживет.
- Теперь они вовсе заведутся.
- Так мы и станем этого дожидаться. Разворачивай машину!
Константин послушался. Теперь перед ними вновь было огромное окно.
- Вот и проверим, чего стоят наши лилипутские пульки, - Сергей вновь
нажал на клавишу. Сдвоенный светящийся пунктир вонзился в стекло. Пули
крошили его, местами пробивали насквозь, но эффект был явно недостаточен.
- Придется задействовать пушку.
Подвешенная на турельной установке трехствольная
двадцатимиллиметровая пушка присоединила свою огневую мощь к пулеметам.
Сеть трещин побежала по дрогнувшему окну. Стеклянная стена с грохотом
начала осыпаться.
- А! Что я тебе говорил! - Сергей ликовал.
- Не забудь, под нами на лестнице Чибрин.
- Само собой! Расчистим тоннель пошире...
Хор громоподобных голосов позади смолк. Ошарашенные солдаты в
молчании наблюдали за происходящим.
- Помаши ручкой дядям! - Сергей ухмыльнулся.
Теперь наступил черед поработать Константину. Вертолет, взбодренный
близостью свободы, покачнулся и, склонив лобастую голову, ловко нырнул в
проделанную брешь. Небольшой вираж над плацем, и по крутой дуге они
полетели в утреннее небо, огибая верхушки стриженных тополей и тонкий
шпиль мачты с красным вымпелом.
- Сходи, взгляни, как там у капитана, - Константин кивнул за спину.
Сергей послушно стянул с головы наушники, расстегнув ремни
безопасности, поднялся с операторского кресла.
- Если что, свистни, командир.
- Свистну, не беспокойся.
Нынешние их сутки насчитывали от сорока до пятидесяти часов - такой
неприятный вывод сделал Константин. Организм, привыкший к двадцати четырем
часам, шел вразнос, люди начинали чувствовать себя более скверно. Так или
иначе, но что-то было не то и что-то было не так.
- Мозг! - предположил оператор. - Все из-за этих суетных полушарий. У
животных нет того обилия впечатлений, оттого и счет времени иной.
- Очень может быть, - лениво ответствовал Чибрин. - То-то у детишек
день тянется и тянется...
- Откуда ты про них знаешь? Про детей-то?
- Чего мне знать? Я себя помню. Бывало, во все игры переиграешь и
подерешься раз пять или шесть, а вечер по-прежнему далеко. Зеваешь, мать
за подол дергаешь, чтоб, значит, придумала какое-нибудь занятие.
- Я, к примеру, не дергал.
- А что ты делал?
- Как что? В футбол гонял.
- Что день-деньской - один футбол?
- И очень даже запросто! Это ж такой азарт, дурень! Можно б было,
наверное, и ночью бы мяч гоняли...
Они лежали на крыше под полуденным солнцем и тщетно пытались уснуть.
Память и мозг, обессиленные отсутствием сна, - уже не память и не мозг, а
только жалкие их подобия, качающиеся тени, доверять которым следует с
большой осторожностью. Тот же самый майор попробовал рассчитать новый
график сна и бодрствования, но и по графику ничего не выходило.
- Может, Вань, снова почитаешь? - предложил капитан. Южин послушно
сел, раскрыл на коленях книгу.
- Откуда начинать?
- А где закончил, оттуда и продолжай. Все одно - ничего не запомнили.
- Зачем же читать тогда?
- Может разморит...
Южин фыркнул, но читать все же не отказался.
- Ладно, побежим отсюда... "Фрейд не зря называл религию иллюзией.
Вероятно, это справедливо, но даже в таком случае утверждение не решает
изначальной проблемы. Фантом ли, истина - никто не в состоянии доказать,
что именно движет человеком, что управляет миром. Люди не знают смысла
жизни, и впору заявить, что искомого нет, что горизонт остается
горизонтом, сколько к нему не иди. Но если так, стало быть, нет и
какого-либо смысла в вере. Единственная ее суть - помощь, единственная
форма - соломинка тонущим"...
- Я тоже раз тонущего одного вытянул, - вспомнил Матвей. - Думал,
вытащу - отблагодарит. Хрен там. Отошел в кустики - вроде как отжаться - и
смылся. Все они, тонущие, - с хитрецой...
- "Укрепление слабых, отчаявшихся - вот функция веры, - продолжал
Южин, - и противопоставление религии науке - архинелепо"...
- Это, часом, не Ленин написал?
- Нет... - Южин кашлянул. - "Ибо... Ибо корень религии кроется отнюдь
не в отторжении физики мира, а в потребности ощущать сколь-нибудь надежную
опору под ногами. Вера - наиболее доступное средство для обретения
таковой. И отход от религии осуществится не с техническим прогрессом, а с
прогрессом духа, который не искоренит веру, а лишь изменит ее формы, ее
внешнюю подачу. Технический прогресс - помеха религии лишь на узком
временном этапе. Наука не излечивает человеческие комплексы, она лишь
приближается к ним на расстояние вытянутой руки, в бессилии замирая. На
иное она и не способна, так как главный ее стимул - туманный рубикон
материального благополучия. Но слаще сахара и солонее соли людям, как они
не мудрят, никогда не потребуется. Рост человека - в ином, и по мере
приближения к материальному благополучию наукой будет заниматься все более
единичное число энтузиастов. Надежда на сытость СЕЙЧАС - основной рычаг
науки. По достижении же сытости человечество окунется в вакуум, а вот
тогда начнется усиленный поиск новых верований, возврат к старым"...
- Да... - Матвей широко зевнул. - Что-то знакомое, а что - не пойму.
Может, все-таки Ленин? Ты взгляни на имя.
- Имени нет, поскольку нет обложки, - Южин покрутил в руках книгу. -
А по-моему, умный дядька писал.
- На бумаге оно всегда по-умному выходит. Ты в жизни ум прояви!..
- Точно. У меня вот бабка тоже умная была, утром молилась, перед сном
чего-то шептала, а спорить со мной боялась. Знала, что переспорю. И всю
жизнь зарабатывала какие-то крохи.
Сергей мечтательно забросил руки за голову, протяжно зевнул.
- Был у меня поп знакомый. Пил так, что завидно становилось. На
"Волге" разъезжал, книги галиматьей называл. Я, - говорит, - Бога нутром
чую и вас, подлецов, этому обучу!..
- Так что? Читать дальше или нет? - не дождавшись ответа, Южин
продолжил: - "...Верно, что опасно преподносить религию с детства, лишая
навсегда любопытства, загадочное объясняя сомнительным. Религия -
состояние не разума, но духа. Без предварительного вызревания не будет и
свободного выбора, который делается лишь по достижении зрелого
возраста"...
- Зрелый возраст - это, значит, когда? Когда в армию гонят или когда
жениться можно?
- Когда паспорт выдают.
- А если, к примеру, в четырнадцать обвенчаться с какой-нибудь? Я
слышал - разрешают. В порядке исключения. Отличникам там разным,
комсомольцам. Так они что? Тоже, значит, зрелыми становятся?
- Раз без паспорта, значит, нет.
- Так мне читать или не читать?
- Не надо, Вань. Голову кружит. Лучше поедим... А? Никто не против?
Устроим ленч номер два. Или ланч, не знаю, как правильно...
