монастыре - видно, устали черти, передых взяли. Монахи отошли
от забора... И тут вдруг вылез из канавы стражник-монах и пошел
с пьяных глаз на свое былое место.
- Ну-ка, брысь! - сказал он черту. - Ты как здесь?
Черт-стражник снисходительно улыбался.
- Иди, иди, дядя, иди проспись. Отойди!
- Эт-то што такое?! - изумился монах. - По какому такому
праву? Как ты здесь оказался?
- Иди проспись, потом я тебе объясню твое право. Пшел!
Монах полез было на черта, но тот довольно чувствительно
ткнул его пикой.
- Пшел, говорят! Нальют глаза-то и лезут... Не положено
подходить! Вон инструкция висит: подходить к воротам не ближе
десяти метров.
- Ах ты, харя! - заругался монах. - Ах ты, аборт
козлиный!.. Ну, ладно, ладно... Дай, я в себя приду, я тебе
покажу инструкцию. Я тебя самого повешу заместо инструкции!
- И выражаться не положено, - строго заметил черт. - А то
я тебя быстро определю - там будешь выражаться, сколько влезет.
Обзываться он будет! Я те по - обзываюсь!
Иди отсюда, пока я те... Иди отсюда! Бочка пивная. Иди
отсюда!
- Агафангел! - позвали монаха. - Отойди... А то наживешь
беды. Отойди от греха.
Агафангел, покачиваясь, пошел восвояси. Пошел и загудел:
По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная...
Черт-стражник захихикал ему в спину.
- Агафангел... - сказал он, смеясь. - И назовут же! Уж
скорей-"Агавинус". Или просто-"Вермут".
- Што же это, братцы, случилось-то с вами? - спросил Иван,
подсаживаясь к монахам. - Выгнали?
- Выгнали, - вздохнул один седобородый. - Да как выгнали!
Пиночьями, вот как выгнали! Взашей попросили.
- Беда, беда, - тихо молвил другой. - Вот уж беда так
беда: небывалая. Отродясь такой не видывали.
- Надо терпеть, - откликнулся совсем ветхий старичок и
слабо высморкался. - Укрепиться и терпеть.
- Да что же терпеть-то?! - воскликнул Иван. - Что
терпеть-то?! Надо же что-то делать!
- Молодой ты, - урезонили его. - Потому и шумишь. Будешь
постарше - не будешь шуметь. Што делать? Што тут сделаешь -
вишь, сила какая! - Это нам за грехи наши. - За грехи, за
грехи... Надо терпеть. - Будем терпеть.
Иван с силой, зло, стукнул кулаком себя по колену. И
сказал горько:
- Где была моя голова дурная?! Где она была, тыква?! Я
виноватый, братцы, я виноватый! Я подкузьмил вам. На мне грех.
- Ну, ну, ну, - стали его успокаивать. - Что ты? Эка, как
тебя сграбастало. Чего ты?
- Эх-х!.. - сокрушался Иван. И даже заплакал. - Сколько же
я на душу взял... за один-то поход! Как же мне тяжко!..
- Ну, ну... Не казнись, не надо. Что теперь сделаешь? Надо
терпеть, милок.
Тут вышел из ворот Изящный черт и обратился ко всем.
- Мужички, - сказал он, - есть халтура! Кто хочет
заработать?
- Ну? А чего такое? - зашевелились монахи. - Чего надо-то?
- У вас там портреты висят... в несколько рядов...
- Иконы.
- А?
- Святые наши, какие портреты?
- Их надо переписать: они устарели.
Монахи опешили.
- И кого же заместо их писать? - тихо спросил самый старый
монах.
- Нас.
Теперь уж все смолкли. И долго молчали.
- Гром небесный, - сказал старик монах. - Вот она,
кара-то.
- Ну? - торопил Изящный черт. - Есть мастера? Заплатим
прилично...
Все равно ведь без дела сидите.
- Бей их! - закричал вдруг один монах. И несколько человек
вскочило... И кинулись на черта, ко тот быстро вбежал в ворота,
за стражника. А к стражнику в момент подстроились другие черти
и выставили вперед пики. Монахи остановились.
Какие вы все же... грубые, - сказал им Изящный черт из-за
частокола. - Невоспитанные. Воспитывать да воспитывать вас...
Дикари. Пошехонь. Ничего, мы за вас теперь возьмемся. - И он
ушел. И только он ушел, в глубине монастыря опять грянула
музыка... И послышался звонкий перестук копыт по булыжнику -
черти били на площади массовую чечетку. Иван взялся за голову и
пошел прочь.
x x x
Шел он по лесу, а его все преследовала, догоняла, стегала
окаянная музыка, чертячий пляс. Шел Иван и плакал - так горько
было на душе, так мерзко. Сел он на ту же поваленную лесину, на
какой сидел прошлый раз. Сел и задумался. Сзади подошел Медведь
и тоже присел.
- Ну, сходил? - спросил он.
- Сходил, - откликнулся Иван. - Лучше бы не ходил...
- Что? Не дали справку?
Иван только рукой махнул, не стал говорить - больно было
говорить. Медведь прислушался к далекой музыке... И все понял
без слов.
- Эти... - сказал он. - Все пляшут?
- Где пляшут-то? В монастыре пляшут-то!
- Ох, мать честная! - изумился Медведь. - Прошли?
- Прошли.
- Ну, все, - сказал Медведь обреченно, - надо уходить. Я
так и знал, что пройдут.
Они помолчали.
- Слушай, - заговорил Медведь, - ты там ближе к городу...
Какие условия в цирке?
- Вроде ничего... Я, правда, не шибко знаю, но так,
слышно, ничего.
- Как насчет питания, интересно... Сколькиразовое?
- Шут его знает. Хочешь в цирк?
- Ну, а что делать-то? Хочешь не хочешь - пойдешь. Куда
больше?
- Да... - вздохнул Иван. - Дела.
- Сильно безобразничают? - спросил Медведь, закуривая. -
Эти-то?
- А что же... смотреть, что ли, будут!
- Это уж... не для того старались. Погарцуют теперь. Тьфу,
в душу мать-то совсем!.. -
Медведь закашлялся. Долго с хрипом кашлял. - Еще откажут
вот... в цирке-то - собрался. Забракуют. Легкие как тряпки
стали. Бывало, пробку вышибал - с оглоблю толщиной вылетала, а
давеча за коровой погнался... кхо, кхо, кхох... с версту
пробежал и язык высунул. А там небось тяжести надо подымать.
- Там надо на задних лапах ходить, - сказал Иван.
- Зачем? - не понял Медведь.
- Да что же ты, не знаешь, что ли? Тех и кормят, кто на
задних лапах умеет.
Любая собака знает...
- Да какой интерес-то?
- Это уж я не знаю.
Медведь задумался. Долго молчал. - Ну и ну, - сказал.
- У тебя семья-то есть? - поинтересовался Иван
- Где!.. - горько, с отчаянием воскликнул Михаило Иваныч.
-Разогнал.
Напился, начал буянить-то - они все разбежались. Где
теперь, сам не знаю. - Он еще помолчал. И вдруг встал и
рявкнул: - Ну, курва! Напьюсь водки, возьму оглоблю и пойду
крушить монастырь!
- Зачем же монастырь-то?
- Они же там!
- Нет, Михаило Иваныч... не надо. Да ты и не попадешь
туда.
Михаило Иваныч сел и трясущимися лапами стал закуривать.
- Ты не пьешь? - спросил.
- Нет.
- Зря, - зло сказал Михаило Иваныч.. - Легче становится.
Хошь, научу?
- Нет, - решительно сказал Иван. - Я пробовал - она
горькая.
- Кто?
- Водка-то.
Михаило Иваныч оглушительно захохотал... И хлопнул Ивана
по плечу.
- Эх, дите ты, дите!.. Чистое дите, ей-богу. А то научу?
- Нет. - Иван поднялся с лесины. - Пойду: время осталось с
гулькин нос. Прощай.
- Прощай, - сказал Медведь. И они разошлись в разные
стороны.
x x x
И пришел Иван к избушке Бабы-Яги. И хотел уж было мимо
протопать, как услышал - зовут:
- Иванушка, а Иванушка! Что ж мимо-то?
Оглянулся Иван - никого.
- Да здесь я, - опять голос, - в сортире! Видит
Иван-сортир, а на двери - замок пудовый. А голос-то - оттуда,
из сортира.
- Кто там? - спросил Иван.
- Да я это, дочка Бабы-Яги... усатая-то, помнишь?
- Помню, как же. А чего ты там? Кто тебя?
- Выручи меня отсюда, Иванушка... Открой замок. На
крылечке, под половиком, ключ, возьми его и открой. Потом
расскажу все.
Иван нашел ключ, открыл замок. Усатая дочь Бабы-Яги
выскочила из сортира и стала шипеть и плеваться.
- Вот как нынче с невестами-то!.. Ну, змей!.. Я тебе этого
не прощу, я тебе устрою...
- Это Горыныч тебя туда законопатил?
- Горыныч.., Тьфу, змей! Ладно, ладно... чердак в кубе, я
тебе тоже придумаю гауптвахту, гад. - За что он тебя? - спросил
Иван. - Спроси у него! Воспитывает. Полковника из себя
изображает - на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи!
Дубина такая.
- Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.
-Слушай, - сказала она, - хочешь стать моим любовником? А? Иван
оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту:
усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже
больше - и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что
значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы,
это не усы, а так - признак.
- Я что-то не понял... - замялся Иван. - Как-то это до
меня... не совсем... не того...
- Ванька, смотри! - раздался вдруг голос Ильи Муромца.
-Смотри, Ванька!
- Начинается! - поморщился Иван. - Заванькал.
- Что начинается? - не поняла невеста; она не могла
слышать голос Ильи: не положено.
- Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в
любовницы.
- Да нет, - сказал Иван, - зачем? Я в том смысле, что...
значит, это... дело-то такое...
- Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так
да, нет - нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь
позову. - А Баба-Яга - то?
- Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
- Пошли, - решился Иван. - У меня полчаса есть еще.
Побалуемся.
Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно
прилег пока на кровать.
- Устал, - сказал он. - Ох, и устал же! Где только не был!
И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...
- Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или
яишенку?
- Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то - к свету.
- Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то - по-сытней. -
Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила
сковородку.
- Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня - как ты
умеешь? - И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала
баловаться и резвиться.
- О - о, да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
- Кто не умеет? - взвился Иван соколом. - Я не умею? Да я
тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да
мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую,
другую держи!.. Держишь?
- Держу? Ну?..
- Отпускай-ай, - заорал Иван.
- Погоди, сковородка перекалилась, наверно, - сказала дочь
Бабы-Яги.
- Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
- Чего же не сделать? - вовсю раздухарился Иван. - Хоть
двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да
возни... знаешь сколько!
- Я уже пеленать умею, - похвасталась дочь Бабы-Яги.
-Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу.
Иван засмеялся:
- Ну, ну...
- Счас увидишь. - Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу
и подошла к Ивану. - Ложись.
- Зачем я-то?
- Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яга стала пеленать его в простыни.
- Хол°сенький мой, - приговаривала она, - маленький мой...
Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну ка, как мы умеем
улыбаться? Ну-ка?..
- У-а-а, у-а-а, - поплакал Иван. - Жратеньки хочу-у,
жратеньки хочу-у!..
Дочь Бабы-Яги засмеялась:
- А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш
сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас
мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке.
Иван улыбнулся "мамочке".
- Во-от... - Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она
ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три
головы Горыныча. И замерли, глядя на спел°натого Ивана... И
долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
