что змеилась пониже пещеры, послышались чьи-то осторожные шаги.
Тихонько выглянув, Бернардито увидел черного монаха, который,
озираясь и цепляясь за кусты, лез вверх, к пещере. Тогда
Бернардито быстро отбежал в дальний угол, взобрался под самый
свод и притаился. Он еще не успел достать из-за пазухи пистолет,
как голова монаха показалась у входа в пещеру; незнакомец зажег
свечу и начал осматриваться вокруг. Увидев разбитый горшок и
черную тряпку на полу, монах завыл и повалился на пол... Ты не
спишь еще, маленький Ли?
- Что ты, дядя Тобби! Конечно, не сплю!
- Тебе не страшно?
- Немножко страшно, зато очень интересно!
- А ты ничего не слышал в шуме ветра за окном?
- Мне почудилось, будто кто-то стонет или воет... Но больше
ничего не слышно. Говори дальше!
- Должно быть, и мне только почудилось... Ну, слушай! Монах
долго лежал распростертый на земле, и у нашего Бернардито уже
заныли мускулы ног от неудобной позы под сводами пещеры. Наконец
монах поднялся и поднес свечу к дыре под сдвинутым камнем. Он
порылся в земляной осыпи и вытащил оттуда небольшой ящичек,
которого Бернардито второпях не заметил. Спрятав ящичек в
дорожный мешок под сутаной, монах достал из кармана полотенце,
намочил его в ручейке, журчавшем неподалеку, и вернулся в
пещеру. Потом он укрепил свечу возле отверстия, обмотал себе рот
и нос мокрым полотенцем наподобие маски и стал ковырять киркой в
глубине дыры. После недолгих усилий он выпрямился и стал глядеть
на пламя свечи. Сначала она горела ровно, а потом огонек стал
тусклым, затрещал, и вдруг сама собою свеча погасла.
Монах бросил кирку, плотнее прижал полотенце к лицу и
торопливо выбрался из пещеры. Бернардито сейчас же начал
спускаться. Он еще не добрался до пола, как ощутил во рту
сладковатый, неприятный вкус. Голова закружилась, и стены
тайника поплыли, словно они были из дыма. Он почти свалился с
каменного выступа, подхватил свою палку и, теряя сознание,
последним усилием ползком выбрался из пещеры на свежий воздух.
Его тошнило, руки и ноги сводило судорогой, и чистый холодный
воздух ущелья, как ножом, резал легкие. Бернардито кубарем
покатился по крутому склону и почти замертво упал у крошечного
водоема в зарослях орешника. Не успел он опомниться от падения,
как увидел перед самым носом дуло пистолета. Сиплый голос
произнес:
"Отдай мне адское золото, бродяга, или черти в преисподней
зальют им твою жадную глотку!"
С трудом приподняв голову, Бернардито увидел монаха с оружием
в руке и почувствовал, как другая рука в засаленном черном
рукаве обшаривает его нагрудную суму. Монах сорвал ее с
обессиленного кабалеро и вытащил из нее тряпицу окровавленного
шелка.
Как ни слаб был Бернардито, но, увидев этот платок в чужих
руках, он разжал стиснутые зубы и вымолвил:
"Бери золото, но отдай мне эту вещь!"
Монах с любопытством разглядывал платок.
"Это твой талисман, что ли?"
"Нет, это мое знамя, под которым я должен победить или
погибнуть".
"Кровь на нем еще свежая. Уж не от вчерашней ли она казни?
Кто ты такой, одноглазый бродяга?"
"Мститель", - отвечал Бернардито.
Монах протянул ему кружку воды. Язык с трудом повиновался
Бернардито, мозг был отуманен, но даже и в этом состоянии он
сообразил, что будь этот монах посланцем темного царства,
пригрезившегося ночью, он обходился бы без новенького пистолета
с надписью: "Париж, 1742 год". Кабалеро уже догадался приписать
свои ночные видения действию какого-то ядавитого газа,
проникавшего в пещеру сквозь щель и трещины в полу. Смутная
догадка, что хитрый монах может принадлежать
к разбойничьей шайке, о которой рассказывал старый пастух,
всплыла в мозгу Бернардито, и он пристальнее вгляделся в лицо
собеседника.
"У тебя, бродяга-мститель, остался еще сатанинский металл. Ты
никуда не сможешь донести его, он все равно прожжет твои
карманы", - сказал монах, вновь поднимая пистолет.
В это время трое овечьих пастухов показались на тропе, и
монах, не опуская пистолета, приложил палец к губам. Пастухи
сели неподалеку и принялись разводить костер.
"Оставим в покое сатану и его детей. Тебе хватит того, что у
тебя лежит в суме", - прошептал Бернардито, садясь и ощупывая
свои карманы, полные золота.
Незаметно он вытащил из палки отцовский клинок, отбросил им
руку монаха с оружием и вцепился в ворот доминиканцу, приставив
к его горлу клинок. Он увидел близко перед собою вытаращенные
глаза. Испытывая суеверное почтение перед черным одеянием
противника, Бернардито отпустил его и спрятал свой клинок.
Пастухи повернулись на шорох в кустах и взяли в руки
здоровенные дубины. Бернардито и монах замерли на четвереньках,
искоса поглядывая друг на друга. Пастухи успокоились и опять
уселись у своего котелка.
"Я сильно голоден", - пробормотал служитель церкви.
"Пойдем к этим людям", - предложил Бернардито.
"А ты их знаешь?"
"Я здесь никого не знаю".
Однако черный спутник предпочел потерпеть с трапезой, из чего
Бернардито заключил, что и он не слишком уверенно чувствует себя
в этих краях. Монах пересыпал золото из сумы Бернардито в свой
мешок и, взвесив его на руке, сердито пробормотал:
"Проклятый Одноглазый Дьявол! Знаешь, кого ты ограбил? Это не
мое золото, а в твоих карманах осталось впятеро..."
"Если это золото черта, - хладнокровно отвечал Бернардито, - то
оно попало в хорошие руки. Как тебя зовут, хитрый монах с
пистолетом?"
"На больших дорогах меня когда-то звали отцом Симоном.
Неоперенный ты, видно, гусь, что не слыхал обо мне и тычешь мне
в горло свою детскую железку! Этим золотом ты подавишься,
птенец!"
Глаз Бернардито сверкнул такой злостью, что монах попятился.
"Не слишком давно я нанизал на эту железку пятерых
альгвазилов. Знай свои четки, монах, и ступай подобру-поздорову
своей дорогой!"
"Сдается мне, что она у нас с тобой одна, - сказал монах
примирительно. - Да простит тебя святой Доминик за то, что ты
меня... гм... за то, что ты заставил меня поделиться с тобой! Но
скажи, как ты пронюхал про золото Гонзаго?"
Бернардито не признался, что первый раз слышит это имя, и
отвечал уклончиво. Наконец голодные нищий и монах спустились в
долину.
В убогом трактире, который посещался только пастухами,
погонщиками мулов и бродячим людом, оба сели за отдельный
столик. По соседству с ними за кувшином вина сидели два
крестьянина. Один рассказывал другому про вчерашнюю казнь.
Бернардито услыхал собственное имя, повторенное несколько раз.
Скрипнула дверь, два альгвазила вошли в трактир.
"Архангелы!" - проворчал один из крестьян, поднял кувшин
над головой, и струйка вина полилась ему в открытый рот.
"Эй, за столиком, - закричал альгвазил, - захлопни рот!
Поверни к нам лицо! Иди-ка к нам поближе!"
Альгвазилы осмотрели и даже ощупали подошедшего. И лишь после
клятвенного заверения трактирщика, что перед ними находится не
переодетый Бернардито, полицейские отпустили крестьянина. Затем
один из альгвазилов достал бумагу и громко прочитал вслух
приметы преступника Бернардито Луиса эль Горра. Под конец они
объявили, что за голову живого или мертвого Бернардито
королевская казна выплатит тысячу дуро.
В оглашенном документе ничего не говорилось о единственном
глазе кабалеро. Значит, ранение осталось неизвестным властям.
Теперь мудрено было узнать кабалеро Бернардито в одноглазом
оборванце с растрепанной бородкой!
Нищий приблизился к альгвазилам, которые уже подошли к стойке
и бросили бумагу на прилавок. Приложив ладонь к уху, нищий
старческим голосом спросил, о чем толкует прочитанный документ.
"Уж не собираешься ли ты, старина, поохотиться за Бернардито?"
- весело спросил альгвазил.
"Смотри, как бы он не зашил тебя самого в белый мешок!" -
смеясь, поддакнул второй.
"Налей-ка, хозяин, для пробы этого винца, - потребовал первый
страж. - Да поскорее! Синьор коррехидор велел через час вернуть
ему эту бумагу обратно. Он хочет послать ее в скоропечатню,
чтобы завтра она была в виде афиши расклеена на всех
перекрестках".
Услышав эти слова, Бернардито взял с прилавка карандаш
трактирщика и незаметно написал несколько слов на отогнутом краю
бумаги. Альгвазилы выпили, повторили, расплатились за вино
одобрительным покрякиванием и, взяв свою бумагу, удалились с
важностью.
Городской коррехидор, получив эту бумагу в собственные руки,
незамедлительно обратил внимание на следующие строки в ее нижнем
углу: "Синьор коррехидор! Если в тюрьме с головы моей матери
упадет хоть один волос, я повешу тебя на косах твоей дочери
Мигуэлы. Бернардито".
Через час, когда целый отряд альгвазилов оцепил всю рыночную
площадь, нищий и монах уже пробирались горными тропами к
Барселоне.
Прошло около двух недель после всех этих приключений. Поздно
вечером в рыбачьем домике, затерянном среди прибрежных гор
Каталонии, сидели за игрой в кости пять человек. За окнами гудел
штормовой ветер...
Среди играющих выделялся человек в лиловом бархатном камзоле
и берете с пером. Его левый глаз закрывала черная повязка.
Трудно было определить его возраст, потому что единственный глаз
его сверкал молодо, а волосы поседели. Рядом сидел пьяный монах
с непокрытой головой. Его выбритую тонзуру на макушке окружали
жиденькие пряди всклокоченных волос. Толстенная библия торчала у
него из кармана, а на груди висело костяное распятие.
Напротив кабалеро в берете играл сын хозяина-рыбака, молодой
Маттео Вельмонтес. Красная косынка, стянутая сзади узлом,
охватывала его курчавые волосы и спускалась на лоб до черных
густых бровей. Он был опоясан кушаком, из-за которого торчали
ручки двух пистолетов и двух ножей. Человек этот слыл за самого
ловкого контрабандиста на всем побережье, а отцу его, старому
Христофоро, принадлежал парусный баркас "Толоса".
Облокотившись на стол изувеченной левой рукой с тремя
обрубками пальцев, метал кости смуглый, как мавр, андалузец с
курчавой бородкой и могучей волосатой грудью. Звали его Антонио
Карильо. Был он некогда славным тореадором, любимцем севильской
арены. В злополучный для него день бешеный бык, по счету
одиннадцатый из тех, что были уложены им на песок в течение
одной праздничной корриды [коррида - состязание тореадоров, бой быков],
распорол ему бок и изуве...
### часть текста утеряна ###
...ля был устроен праздник. Девушки убрали корабль цветами, и он
тронулся в обратный путь, провожаемый приветственным хором.
Когда кредитор капитана, барселонский купец Прентос, отец
презренного Хуанито, узнал о богатствах чудесного острова, он
втайне снарядил три корабля, посадил на них вооруженных
головорезов и предложил капитану вести эту армаду к острову.
Честный капитан отказался наотрез. Он знал, чем это грозит его
друзьям-островитянам: все население острова обречено на гибель,
селения будут преданы сожжению, храмы - беспощадному расхищению.
Он не мог стать убийцей целого народа!
И вот тогда подлый Прентос сочинил донос на благородного
капитана, обвиняя его в измене королю. Капитана заключили в
тюрьму и пять суток пытали, чтобы выведать путь к острову. Но
капитан не выдал своей тайны и на пятую ночь умер от пыток. Дом
его и имущество были конфискованы и за бесценок достались купцу
Прентосу. Когда люди купца пришли в дом, три сына капитана
взялись за шпаги. В короткой схватке двое из них были заколоты,
лишь младшему, Алонзо, удалось бежать. Обеих дочерей капитана
королевские слуги заточили в монастырь. Жена его от горя
лишилась рассудка и была найдена мертвой на берегу, у самого
трапа осиротевшего корабля...
- Дядя Тобби, ты, верно, забыл, что Бернардито играет в кости
у рыбаков и что пятый игрок...
- Верно, мой мальчик, я совсем заговорился о добром капитане
и не сказал, что пятый игрок, юноша с девичьим лицом, и был
младшим сыном капитана. Звали его Алонзо де Лас Падос.
Выброшенный на большую дорогу, он повстречался с отцом Симоном и
теперь швырял кости, подзадоривая других игроков.
