пойму?..
Я остановился, помедлил, пытаясь восстановить дыхание. Все равно, кем
бы ни был этот человек без парашюта, во имя памяти Фила я должен его
спасти. Он медленно обернулся. Увидев меня, крикнул: - Стой! Еще шаг, и я
прыгну!
Я взглянул ему в лицо: несмотря на все перегрузки, несмотря на холод
и затрудненное дыхание, оно выражало восторг, почти что упоение. Одним
хочется в последний раз перед смертью поговорить с живым человеком, дру-
гих появление посторонних раздражает, лишь ускоряя развязку. Я пока
затруднялся определить, к какому типу относится мой кандидат.
- Вы не имеете права преследовать меня, лишать свободы передвижения!
- крикнул он.
Я мог бы на это ответить, что у меня больше прав, чем у любого друго-
го, что без меня он никогда не вкусил бы этой свободы. Однако я молчал,
присев на лыжи, старался успокоить прыгавшее в груди сердце и ждал, что
он скажет еще.
- Думаете, я позволю стащить себя на землю? Только в облаках я счаст-
лив, только здесь принадлежу себе. Я не собираюсь спускаться в эту преис-
поднюю денег и насилия. Я молчал.
- Внизу меня ждут обвинительное заключение и тюрьма.
Он с вызовом глянул на меня, я лишь ободряюще кивнул.
- Только здесь настоящая жизнь... Нет, я не переживу еще одного возв-
ращения на землю. Там одна забота как добыть деньги еще на один лифт.
В свое время психологи это предсказывали - облакомания. Эти люди гу-
били себя, лишь бы вновь парить в облаках, они не хотели работать, воро-
вали - лишь бы оплатить лифт и снаряжение. Я должен был такое предвидеть.
- Разве может быть что-то прекраснее? Быть рядом с солнцем, вдали от
людей, в безграничном и чистом мире! Где еще ты действительно живешь...
Он восторженно огляделся. Я использовал этот миг и незаметно поднял-
ся, лыжи мои тихо заскользили в его сторону. Вдруг он прыгнул вперед,
единым махом перенесся на отделившееся от горы облачко, опасно затрепе-
тавшее у него под ногами. - Здесь я хозяин! Облака повинуются мне. Он
сделал резкое движение, и облачко под ним съежилось.
- Никто не удержит меня, никто! Я свободен, свободен!
Остатки облачка рассеялись в воздухе, лыжи потеряли опору, и он поле-
тел вниз.
Не раздумывая, я прыгнул. Раскинув руки, развернулся и поплыл в ледя-
ном воздушном потоке. Маневрируя среди крошечных облаков, я приближался к
нему. Выбросил вперед правую руку, ухватился, теперь ему не уйти. Тихо
защелкнулся крюк у него на поясе. Он не оказывал сопротивления, лишь ух-
мылялся, будто снова меня перехитрил. Еще в облаках я дернул парашют, он
с шумом раскрылся, замедлил наше падение. Спасены!
- А вы знаете, где мы находимся? - крикнул он, торжествуя. - В море,
далеко-далеко в море!
Молча я разомкнул крепления; удерживаемые перлоновым шнуром лыжи
проплыли над головой. Разве я не знал этого с самого начала? Одна из моих
вылазок должна оказаться последней. Не раскроется вдруг парашют, попаду в
ядовитое облако, на линию высокого напряжения, столкнусь с самолетом...
Но только не в море! Еще минуты, а может, и часы ожесточенно бороться с
волнами, уже погибая, все еще надеяться на какоенибудь судно - нет, мы
ведь должны быть совсем близко от берега, там заметят парашют, вышлют
лодку... Так, судя по всему, было и с Филом, только никто не увидел тогда
его падения, и ни одна лодка не подобрала его...
Облака под нами рассеялись, и я увидел землю. Сильный западный ветер
отнес нас в сторону суши, всюду, куда доставал глаз, вздымались фабрики,
жилые дома, очистные сооружения, между ними - каналы и крошечные скверы с
яркими пластиковыми деревьями. Автострады в двадцать рядов тянулись до
горизонта во все стороны света, в южной стороне полыхала свалка. Ничего
удивительного, что каждый, кто мог себе это позволить, бежал в облака.
Пустынный футбольный стадион летел на нас, увеличиваясь в размерах, я
дернул трос, и воздушный поток вынес нас прямо на поле. Я обнял спасенно-
го, мы приземлились. Оттого, что я не очень удачно спружинил ногами, мы
повалились друг на друга, покатились по траве. Он поднялся на ноги пер-
вым, отцепил крюк. Потом наклонился ко мне и произнес:
- Думаете, что сможете помешать мне и завтра? Повернулся и, неуклюже
ступая, пошел прочь. Я с трудом поднялся. На левую ногу было не насту-
пить. Сложив лыжи, я захромал к парашюту и принялся складывать его.
Это ведь я изобрел твои лыжи, хотелось крикнуть вослед, но от боли я
не смог бы и рта раскрыть. Однако мысленно я услышал его ответ: "Ну и
что? Думаете, это дает вам право вмешиваться в дела других?"
И разве он не прав, разве мог я указывать людям, как им использовать
лыжи?
Слюна была горькой на вкус, и я сплюнул. Завтра снова в облака. И так
каждый день. Нет, вернуть свое изобретение я не в силах, так же как не в
силах вернуть жизнь Филу и всем остальным, кого не сумел спасти. Но пока
можно сберечь хоть одну жизнь, я не сброшу своего парашюта.
